Пути кораблей

Миновав Красную пристань, тревожа со дна зеленую грязь, корабль подал концы. О прибытии «Седова» еще не знали в городе. На пустой пристани ветер закручивал пыль. Единственный человек в кожаной куртке, расставив ноги, равнодушно смотрел на подходивший корабль. Женщина с двумя детьми махала платочком. Это была жена капитана, приехавшая встретить мужа.

Скоро мы были на берегу. Мы ступали по твердой земле. Льды, белая мертвая пустыня, недавние разговоры о зимовке — остались в прошлом. Горячая, кипучая жизнь показалась еще кипучее и горячее…

Путь корабля

На камнях

Кораблям, идущим к берегам Земли Франца-Иосифа с юга, редко удается выйти к заранее намеченному месту. Малоизученные течения обычно сносят мореплавателей на восток. Так, проложив курс на мыс Флоры, «Малыгин» вышел к другому месту. В тумане смутно обозначились берега неизвестного острова, темнела груда одинокого, окруженного подводными камнями островка. Остановив машину, начальство долго совещалось, стараясь точнее определиться. Плохая видимость, отсутствие солнца мешали точному определению места. После длительного совещания было решено, что ледокол вышел к острову Ньютона, закрывающему вход в Австрийский пролив, — примерно к тем самым местам, где в прошлом году, борясь со льдами и густым туманом, следуя к Земле Вильчека, пробирался «Седов».

Все спали, когда, круто повернув на запад от острова Ньютона, «Малыгин» по открытой воде направился на мыс Флоры. Туман, плохая видимость, неизученные для плавания места заставляли осторожного капитана идти самым малым ходом.

Уже под утро (я один сидел наверху в опустевшем курительном салоне) послышался крутой, резкий толчок. Ледокол крепко вздрогнул. Это не было похоже на привычные удары льдов о борта ледокола и привычный для слуха скрежет разбиваемых ледяных полей. В звуке было сухое, зловещее. Подсознательное чувство тревоги тотчас подсказало:

— Опасность!

Я выбежал на спардек. Обжигая на щеках кожу, в лицо дунул ветер. Я поглядел на мостик. Там, у ручки машинного телеграфа, в мокрой, с распущенными ушами шапке, потерянно стоял капитан. Новый удар послышался в носовой части.

Капитан растерянно взмахнул руками и хлопнул себя по ляжкам:

— Черт!

При каждом новом ударе капитан хлопал себя по ляжкам и ругался. Капитан посерел, в минуту осунулся, казалось — стал меньше ростом. Ледокол прочно сидел на подводных камнях.

Наверное, будь погода яснее и не так густ накрывавший нас туман, мы легко избежали бы опасности. Когда туман поднялся, мы увидели, что кругом, дугой загибая на север, как белое лебяжье стадо, над морем неподвижно белеют стамухи. (Стамухи — это большие, толстые льдины и высокие айсберги, стоящие на мели. Их легко отличить от других льдов и плавающих ледяных гор. Они стоят на мели неподвижно, и о них разбиваются, кипя и шумя, волны).

Две или три льдины были совсем близко. На их обсосанных прибоем краях чернели куски намытой грязи, издали похожие на туши моржей. Ледокол работал задним ходом. Под бортом пенилась вода.

Ледокол засел на камнях прочно. Работавшая полным ходом машина пенистым потоком гнала вдоль бортов воду, но корабль не трогался с места. Он стоял неподвижно, точно прикованный, и было слышно, как непрятно скрежещет о камни железо.

— Засели?

— Сидим!

— С первого раза не повезло!

Так или иначе, авария была налицо. Чтобы измерить дно, на воду спустили шлюпку с ручным лотом. Измерения показывали колеблющиеся глубины и твердый грунт, свидетельствовавший о скалистом строении дна.

Все попытки сняться силой машины казались бесполезными. Не трогаясь с места, ледокол дрожал, скрипел, содрогался на камнях. Почти полсуток простояли мы в ожидании приливного течения, на которое осталась последняя надежда. Были приняты все меры: перекачана вода в кормовые цистерны, завезен якорь. И, как бывает почти всегда, корабль сошел неожиданно. Я сидел в верхней каюте. В иллюминатор было видно, как медленно поплыла стоявшая рядом стамуха.

— Кажется, пошли?

— Не может быть!

— Пошли, пошли!

Мы радостно выбежали на палубу. Осторожно пятясь, «Малыгин» выходил из ловушки, задержавшей его более чем на полсуток. Туман поднялся, и теперь отчетливо были видны окружавшие нас предательские неподвижные льдины. Глядя на них, опытные люди покачивали головами и говорили:

— Счастливо отделались, точно в капкане сидели... Капитан опять посветлел. Раза два чиркнув о каменистое дно, «Малыгин» выбрался на глубокое место. Точно обрадовавшись, капитан поспешно повернул на юг. В зорких глазах его было сказано:

«Этак-то в плавучих льдах будет надежнее...»

Мы до утра простояли на якоре у видневшегося в тумане высокого мыса. Поутру, когда туман поднялся и очертились вершины дальних гор, а солнце осветило сверкающий купол далекой ледяной горы, кто-то, присмотревшись, заметил:

— Это не мыс Флоры! Это что-то другое!..

Замечание наблюдательного человека было справедливо. Мы стояли восточнее — у мыса Гертруды, своими очертаниями очень напоминавшего мыс Флоры. Над узеньким мыском, заваленным сорвавшимися с горы камнями, высилась каменная скала, накатывались на берег волны, а над перой прибоя падали и переворачивались в воздухе чайки.

Мыс Флоры, к которому следовало идти, виднелся милях в десяти левее. Туман поднимался. Ветер крепчал, и по морю катилась крутая, перемешанная с пеной волна.

Приблизившись к мысу Флоры, теперь ясно очерчивавшемуся в прозрачном воздухе, мы убедились, что высадка здесь невозможна.

Волны с пеной разбивались о береговые черные камни. Было очень рискованно спускать шлюпку и в свежею погоду приставать к скалистому берегу. Пройдя в полутора милях от мыса Флоры (в бинокль были видны знакомые разрушенные постройки), отложив посещение на возвратный путь, «Малыгин» направился свободным от льдов каналом к бухте тихой, где нас с нетерпением ожидали полярные зимовщики, заждавшиеся смены.

В знакомых местах

Там, где год назад «Седов» встречал непроходимый, покрытый густыми торосами лед, по отливавшей темной синевой воде теперь плыли, колыхаясь на зыби, отдельные, редкие льдинки. Черными поплавками качались на волнах одиночные птицы.

Проливы были свободны от льдов. Знакомые открывались берега. За много миль была видна скала Рубини. Тотчас узнал я ее очертания, обозначавшиеся на фоне серебряных ледников. Я узнавал берега, имена которых еще в прошлом году для меня были неизвестны. Прямо по носу над проливом, загораживая вход в бухту, лежал столообразный, с белой каемкой снега, как бы срезанной сверху, остров Скот-Кельти. Здесь, окруженный стаями птиц, я один сидел на береговых камнях, слушал тишину ледяного пустынного мира и ярко выделявшийся из этой призрачной тишины далекий шум птичьего базара, шум моря, здесь странно похожий на шум большой пригородной дороги. Множество звуков чудилось мне в этом неведомо откуда доносившемся шуме. Окружавшая меня глубокая полярная тишина необычайно усиливала каждый ничтожный звук. Капля упала с подтаявшей льдины, и я вздрогнул, как от близкого выстрела… Льды шли, плыли, сцепившись длинной вереницей, очень похожей на флотилию кораблей, и, казалось. — их гнала по морю разумная сила: они заходили в бухту, кружились на месте и, как бы повинуясь невидимому флагману, в кильватерном строе уплывали дальше. Долго сидел я на облитой птичьим пометом скале, и над головой моей со свистом носились птицы. Они усаживались рядом и близко смотрели на меня своими блестящими бусинками-глазами… С борта корабля я узнал камни, на которых тогда сидел. На них ярко зеленел мох, белел нерастаявший снег.

Совсем недавно эти места стали посещать корабли. Дно многочисленных проливов, на множество островов рассекающих архипелаг Франца-Иосифа, мало обследовано, и капитан, напуганный аварией у острова Ньютона, шел с сугубой осторожностью. Чем ближе мы подходили, яснее были видны знакомые береговые детали. Вот на глазах наших над берегом взлетел фонтан ледяных брызг, и, отражаясь глубоким эхом, раскатился гулкий пушечный выстрел. Это приветствовали нас, взорвав аммоналом ледяную гору, заждавшиеся смены зимовщики.