Страница 33 из 55
Бородатого признали, когда, выпрыгнув из лодочки, качавшейся под бортом, он легко стал подниматься по спущенному штормтрапу. Гость с берега оказался начальником станции. Густая борода решетом лежала на его груди. Он бодро поднялся по трапу и перескочил через поручень. Его окружили, здороваясь и целуясь.
— Не похудел!
— Поправился.
— Видать, сытное было житье…
По цветущему виду гостя можно было предположить, что зимовка не пошла ему в большой вред. Он сиял здоровьем и свежестью и с удивительной легкостью взбежал на мостик. Гости были одеты почти по-летнему. Нас удивили их легкие потертые курточки, голые шеи. Гостя засыпали вопросами:
— Как зимовали?
— Сколько убили медведей?
— Заждались смены?
Окруженный толпою, румяный улыбавшийся зимовщик наскоро успел доложить, что зимовка прошла благополучно, работа шла бесперебойно, медведей перебили более двух десятков (одного мишку довелось убить на крыльце бани, куда он забрел неведомо для какой надобности). Люди почти не скучали. Все были здоровы, за исключением самого начальника зимовки, всю зиму страдавшего язвой желудка и вынужденного держаться строгой диеты. Меня еще более удивил цветущий вид гостя, выдержавшего столь длительный пост.
— Ну, — сказал он, улыбаясь, когда улеглась горячка первой встречи, теперь позвольте вас всех пригласить на обед. У нас и стол накрыт, давно ждем дорогих гостей…
Корабль уже стоял на якоре недалеко от берегового припая, заполнявшего самый «кут» бухты. По крайним льдинам, перепрыгивая через трещины, туго закрутив пушистые хвосты, бежали береговые собаки. По веселому виду собак, по их закрученным хвостам и звонкому лаю, которым перекликались они с нашими корабельными собаками, столпившимися у борта, было похоже, что и собакам жилось здесь недурно. Стараясь пробраться на ледокол, они заглядывали в воду и визжали от нетерпения.
Пока мы беседовали с гостем, матросы успели спустить шлюпку, и в нее набился народ. Желающих ехать на берег было так много, что для них не хватало места. В шлюпках сидели и стояли. Как водится, впереди всех, с треногою в руках, уже хлопотал и суетился кинооператор, успевавший первым всюду и всегда.
Рассказ о собаках
Так и не довелось побывать мне в первый день на берегу на званом обеде, который торжественно приготовили для нас зимовщики Бухты Тихой. Все желающие не могли уместиться в двух больших шлюпках, и мы, оставшиеся, уговорились с партией отъезжавших, что с берега за нами пришлют шлюпку. А недаром опыт полярных путешествий учит не доверять погоде, и, пока ходили шлюпки, все несказанно переменилось: с юга потянул ветер, по еще недавно зеркальной глади пошла крутая темная зыбь, мы видели с борта, как у самого берега взявшиеся за весла гребцы были вынуждены повернуть обратно. Нам, оставшимся на ледоколе, не удалось принять участие в торжестве, и время мы провели, любуясь замечательной красотой солнечной ночи. Наступившая тишина показалась необычайно глубокой. Впечатление этой глубокой тишины было особенно сильно на опустевшем корабле, недвижно стоявшем посреди наполнявшейся редкими льдами бухты.
Ночь я провел на палубе, не смыкая глаз, изредка заходя в кают-компанию, где с утра толкались и пили чай бодрствовавшие люди. О том, как проходил на берегу обед, мы узнали под утро. Там были цветы на столе, вино и торжественные речи. Утром бухта наполнилась плавучим льдом, а кое-кто из обедавших вернулся на ледокол пешком, выписывая на снегу легкие вензеля, что, впрочем, не помешало вовремя начать работу.
Никто из нас, проработав или пропутешествовав целые сутки, не чувствовал усталости. Та самая работа, на которую в обычных условиях требовалось много усилий, давалась с особенной легкостью и быстротой. Такое замечательное действие полярного воздуха на организм человека может объясняться обилием живительных ультрафиолетовых лучей в свете полярного вечного дня. «Точно помолодели», — говаривали мы, бывало, друг дружке, не узнавая себя. Даже наш почтенный профессор, Борис Лаврентьич, самый из нас пожилой, держался таким молодцом и героем, что юноше было бы в зависть.
Работа по разгрузке началась с утра. Матросы спустили на воду большие просмоленные лодки, стоявшие на палубе и на люках трюмов. Первыми сошли на берег собаки, выдержавшие трудное путешествие из Сибири. Обрадовавшись снегу, они с лаем и визгом стали кататься на льдине, стараясь освободиться от грязи, набравшейся в длинную шерсть. Со своими собратьями, встретившими их на берегу, приплывшие на ледоколе собаки знакомились по правилам собачьего церемониала. Они подходили друг к дружке с туго закрученными хвостами и, осторожно обнюхавшись, начинали драть лапами снег.
Мы с большим интересом наблюдали за этой церемонией собачьего знакомства. Эта мирная встреча, впрочем, не обозначала, что в дальнейшем обойдется без злой потасовки. По неписаным собачьим законам, рано или поздно один из вожаков непременно должен уступить власть сильнейшему. То, что на первый раз собаки разошлись мирно, было несомненным признаком близкой и решительной схватки.
— Весною у нас произошла потрясающая драма, — сказал наблюдавший происходившее на льду собачье знакомство опытный зимовщик. — Собаки разорвали лучшего нашего пса Грейфа. Это было отвратительное преступление…
Зимовщик подробно рассказал о трагической гибели Грейфа. Это был замечательный пес из породы немецких овчарок. В экспедицию его взяли на пробу, чтобы испытать в охоте на медведей. Среди ездовых собак, живших на улице в снегу, Грейф держался особняком и, несмотря на общую собачью ненависть (Грейф обитал в комнатах с людьми и пользовался некоторыми привилегиями), никому не давал спуска, заставлял относиться к себе с уважением. Все собаки боялись его крепких зубов. В охоте на медведей Грейф оказался надежной собакой. Он бесстрашно в одиночку бросался на медведя. Зимой его тяжело поранил большой медведь, забредший близко к постройкам. Врач-зимовщик сделал ему операцию, зашив рану, и к весне Грейф стал поправляться. Весной его выпустили на волю. Однажды, убежав вместе с другими собаками на лед, он не вернулся. По виду возвратившихся собак люди догадались, что случилось недоброе: собаки вернулись облизываясь и тотчас зарылись в снег. Отправившиеся на розыски зимовщики по следам нашли место недавнего побоища. На окровавленном и затоптанном снегу все было хорошо видно. По-видимому, собаки предательски напали на ослабевшего от болезни Грейфа и, почувствовав его слабость, расправились с ним по-свойски. Так трагически погиб понадеявшийся на свои силы великолепный и смелый Грейф.
Скала Рубини
Нашей первой экскурсией на берег Земли Франца-Иосифа руководил Григорий Петрович, наш экспедиционный орнитолог, отлично знавший места обитания птиц. Он занимался исследованием птичьих базаров, и первый наш путь лежал к скале Рубини, где в великом множестве жили и гнездились всевозможные птицы.
Захватив на всякий случай ружья (третьим с нами отправился экспедиционный доктор, с пылом юноши искавший необычайных приключений), мы с удобством разместились в большой шлюпке, предоставленной в наше распоряжение новым начальником станции, руководившим на берегу разгрузкой.
— Настреляйте сотенки три кайр для наших собак, — сказал он, напутствуя нас. — Здесь это очень просто…
Нам показалось невозможным стрелять не боящихся человека птиц, позволявших брать себя руками. Такая стрельба — не дело настоящих охотников; мы решительно отказались выполнить просьбу, тем более что не было настоятельной нужды в корме для собак, всю дорогу питавшихся мясом убитых медведей.
— Еще в прошлом году население птичьих базаров здесь было значительно гуще, — сказал Григорий Петрович, когда мы уселись на весла. — На северном берегу бухты, над самой станцией, был большой базар люриков. Теперь там живут одиночные птицы. Соседство человека дает себя знать. Быть может, в ближайшем будущем для сохранения базаров скалу Рубини придется объявить заповедником, неприкосновенным для охоты…