Страница 59 из 60
Еще в прошлом веке книга Гофмана была включена в программу «Translation Project» Института «Открытое общество», больше известного как Фонд Сороса. Программа, напомним, финансировала переводы и издание на русском языке работ классиков гуманитарных дисциплин. Непосредственно финансирование производилось после положительной оценки экспертами Фонда выполненного и подготовленного к печати перевода. Работа выполнялась нами, как всегда, тщательно, и мы были очень удивлены, получив отрицательный отзыв эксперта С.П. Баньковской.
Справедливо констатируя, что «текст оригинала нетривиален и достаточно сложен для стилистически гладкого перевода, не говоря уже о сложности проникновения в суть самой теории и понимания ее», она сочла, что «переводчики не обременяли себя этими сложностями, а научный редактор отнесся к переводу более чем снисходительно (переводчики вообще мало интересовались даже принятой в нашей социологической литературе транслитерацией имени автора)». Эксперт приводила в отзыве целый ряд примеров «небрежностей», «импровизации» в отношении переводчика к тексту, перевода (о ужас!) одного английского слова в разных местах разными русскими словами и т. п., и общий вывод заключался в том, что «в таком виде перевод представляется не только бесполезным, но и вводящим читателя в заблуждение».
Вовсе не считая подготовленный нами перевод безупречным, мы были благодарны эксперту за указания на ряд замеченных ею ошибок, опечаток и неточностей. Однако ссылки на якобы устоявшиеся традиции перевода, а также сам подход эксперта к сути перевода гуманитарной литературы представлялись нам необъективными.
Ссылаясь на социологическую традицию, эксперт выдавала желаемое за действительное. Устоявшейся традиции в переводе терминов Гофмана и даже транслитерации его имени нет и сейчас, даже если брать одни социологические работы, и тем более не было в 1999 г., когда развернулась эта дискуссия. Единственной публикацией Гофмана на русском языке являлся на тот момент перевод фрагмента книги о самопрезентации в хрестоматии «Современная зарубежная социальная психология. Тексты», выпущенной издательством МГУ в 1984 г. тиражом 39900 экземпляров[259]. При этом указанная публикация с момента выхода и по сей день входит в литературу к семинарским занятиям по курсу общей психологии для студентов факультета психологии МГУ всех специализаций. Тем самым психологическая традиция внесения идей Гофмана в отечественный научный оборот вряд ли менее весома, чем социологическая, и стремление рецензента монополизировать и приватизировать трактовку идей такого сложного и неоднозначного мыслителя, как Э. Гофман, не могло вызвать у нас понимания. Для многих социологов он до сих пор остается маргиналом, многие фундаментальные издания по социологии его игнорируют, его подходу «не удается органически влиться в социологическую традицию»[260]. Ему даже не нашлось места в огромном «Энциклопедическом социологическом словаре» под ред. Г.В. Осипова (М., 1995). «Для огромного количества поклонников Гоффман является исключительно автором многочисленных социально-психологических этюдов и эссе»[261].
В вопросе транслитерации имени ученого также ничего похожего на единообразие и устоявшуюся традицию не обнаруживается. Встречаются следующие варианты: Ирвин Гофман[262], Эрвинг Гоффман[263], Ирвинг Гофман[264], Эрвин Гоффман[265]. Выбирая правильный, на наш взгляд, вариант русского написания имени Erving Goffman, мы исходили, во-первых, из сложившейся в последние десятилетия и узаконенной в редакционной практике и словарях тенденции замены удвоенных согласных одинарными в иноязычных именах собственных (так, Оллпорт постепенно превратился в Олпорта, а Пеннсильвания в Пенсильванию). Во-вторых, имя Erving уникально, Google в ответ на этот запрос дает только одного Гофмана, а русским Ирвин обычно переводится более привычное английское имя Irvin, например Irvin Yalom. Наконец, «г» в конце имени с формальной точки зрения можно было бы в равной мере как сохранить, так и опустить; в первом случае оно, однако, сливалось с начальным «Г» фамилии и все равно фонетически терялось. Поэтому — Эрвин Гофман.
Не могли мы согласиться и с упреком в переводе одного и того же слова по-разному в разных местах. Любому переводчику и редактору известно, что смысл слова определяется контекстом; в разных контекстах одно слово приобретает разный смысл, и никогда не удается механически сохранять соответствие между английским термином и его русским словарным эквивалентом. Отстаиваемый экспертом идеал «назад к подстрочнику» создает лишь иллюзию точности передачи смысла; сохранение при переводе одного и того же наиболее частотного словарного значения термина может не способствовать лучшему пониманию целого, а затруднять его, как, например, перевод понятия «encounter» буквально точным, но часто контекстуально чуждым словом «встреча». Эксперт отмечала, что наш перевод определенных терминов искажает смысл их употребления Гофманом, но истина заключается в том, что любой их перевод (в том числе предлагаемая в ряде случаев рецензентом калька) неизбежно исказит этот смысл, ибо будет вызывать в сознании русскоязычного читателя иные ассоциативные и контекстуальные связи, чем исходный термин — у англоязычного читателя.
Во многих случаях буквальный перевод просто невозможен, например, с разведением таких понятий, как «шансы», «вероятности», «случай» (да и с многими другими). Эксперт упрекала нас в путанице этих понятий, однако если бы мы перевели chances как «шансы», то как переводить odds? И, между прочим, хорошо известная всем теория вероятностей — это не что иное, как Theory of chances. Ресурсы русского языка оказывались недостаточны для того, чтобы одновременно и точно передать и значение отдельных терминов, и смысл целого; в этих случаях мы вполне осознанно жертвовали первым, а не вторым.
Многие справедливо указывают, что работам Гофмана присущ характер эссеистики, ярко выраженная творческая индивидуальность, его труды отмечены литературным талантом. Поэтому мы никак не могли согласиться с требованием уничтожить в переводе эту составляющую текстов Гофмана, превратив их опять в подстрочник. Гофман заслуживает того, чтобы его работы в русском переводе читали, и понимали, получая от них удовольствие, не только 200 специалистов по истории и теории социологии, но и гораздо более широкая аудитория психологов, философов, культурологов и других гуманитариев, как это происходит во всем мире.
Выразив в ответном письме Фонду свою позицию, мы предложили, после исправления действительных недочетов перевода, справедливо отмеченных экспертом, направить перевод другому эксперту для повторного рецензирования, что и было сделано. Автор второго отзыва Н.Л. Полякова отдала должное большой работе, которая была проведена переводчиком и редакторами, однако, отметив ряд неточностей, пришла к выводу о том, что перевод требует дополнительного и скрупулезного редактирования, прежде чем рекомендовать его к изданию. Она также отметила терминологическую неадекватность, обусловленную отсутствием социологического горизонта понимания текста Гофмана. Согласно ее мнению, претензии, которые можно предъявить переводчику, во многом порождены распространенной в отечественной литературе традицией интерпретировать Гофмана только через влияние на него идей Дж. Г. Мида, в то время как его укорененность в социологической традиции этим не ограничивается; важно учитывать влияние и Г. Зиммеля, и Э. Дюркгейма, и М. Вебера, и Т. Парсонса, и социальной антропологии (Л. Уорнер и М. Мид).
Не оспаривая ограниченность нашего социологического горизонта, мы были, однако, озадачены расхождением мнений обоих экспертов о том, как же правильно понимать Гофмана. И хотя Институт «Открытое общество» по итогам экспертизы перевода исключил данную книгу из списка поддерживаемых, мы не отказались от идеи довести работу над переводом до конца и обратились к Н.Л. Поляковой за рекомендацией, кто из известных ей социологов мог бы выполнить такую работу. Несколько человек отказались за это взяться, в телефонных беседах высказывая абсолютно разные суждения о том, как надо понимать и переводить Гофмана. Согласился это сделать А.Д. Ковалев, который выразил, однако, мнение, что Гофмана следует переводить не терминологически, а феноменологически, как текст, слова которого несут значение, близкое к обыденному. Понятийный строй «драматургического подхода» Гофмана довольно оригинален, и кажущаяся схожесть, а местами тождество его терминологии с терминологией более традиционной социологии скорее иллюзорны. «Похоже, что опыт Гофмана подрывает надежду на исполнение заветной мечты теоретиков социологии — построить мост между наблюдениями и обобщениями на уровне повседневных житейских ситуаций и историческими обобщениями макросоциологии, причем построить не в форме интуитивных прозрений и поверхностных метафор, а в виде лестницы строгих понятий, включенных в общую теоретическую систему»[266]. А.Д. Ковалев в соответствии со своими взглядами тщательно отредактировал около 20 % нашего перевода, однако от дальнейшей работы отказался.
259
Гэффман Э. Представление себя другим // Современная зарубежная социальная психология. Тексты / Под ред. Г.М. Андреевой, Н.Н. Богомоловой, Л.А. Петровской. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984.
260
Ионин Л.Г. Символический интеракционизм и феноменологическая социология: между кризисом и стабильным сознанием // Очерки по истории теоретической социологии. М.: Наука, 1994.
261
Кравченко Е.И. Социологическая концепция Э. Гоффмана // Современная американская социология / Под ред. В.И. Добренькова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994.
262
Ионин Л.Г. Цит. раб.
263
Современная зарубежная социальная психология: Тексты.
264
Монсон П. Современная западная социология. СПб.: Нотабене, 1992; Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни / пер. с англ. А.Д. Ковалева. М.: Канон-Пресс-Ц; Кучково поле, 2000.
265
Кравченко Е.И. Цит. раб.
266
Ковалев А.Д. Книга Ирвинга Гофмана «Представление себя другим в повседневной жизни» и социологическая традиция // Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни / Пер. с англ. А.Д. Ковалева. М.: Канон-Пресс-Ц; Кучково поле, 2000. c. 26.