Страница 68 из 73
Человек, зная, что его аудитория по пустяковым поводам способна формировать плохие впечатления о нем, может стыдиться вполне добронамеренного честного поступка просто потому, что контекст его совершения создает ложные впечатления чего-то плохого. Чувствуя этот необоснованный стыд, индивид начинает подозревать, что его переживания могут быть замечены публикой. Дальше человек со страху может внезапно поверить, будто его вид подтверждает эти ложные умозаключения о нем. И тогда он, возможно, добавит к сомнительности своего положения новые осложнения, пустившись в защитные маневры, какие он предпринял бы и в случае своей действительной виновности. На этом пути, гадая, что могли бы навоображать о нас другие, каждый из нас имеет возможность быстро стать в собственных глазах наихудшим человеком, какого только он способен себе представить.
В той мере, в какой человек поддерживает перед другими спектакль, в который сам не верит, он может начать испытывать особого рода отчуждение от самого себя и особого рода недоверчивость по отношению к другим. Вот что сообщила, например, одна американская студентка:
Иногда на свиданиях я «играю в глупенькую», от этого потом тошнит. Переживания сложные. Часть меня испытывает удовольствие от того, что я «кидаю» ничего не подозревающего парня. Но это чувство превосходства над ним смешано с чувством вины за мое лицемерие. К своему «зазнобе» я испытываю некоторое презрение за то, что он «попался» на мою удочку, или, если парень мне нравится, — что-то вроде материнского снисхождения. Иногда я ужасно злюсь на него! Ну почему он не превосходит меня во всех отношениях, как полагается мужчине, чтобы я могла стать естественной, самою собой? И что я тут делаю с ним, наперекор всему? Зачем несу какую-то чепуху?
Самое забавное во всем этом, что мужчина, я думаю, не всегда так уж ни о чем и не подозревает. Он может учуять правду и стать трудным в общении. У него появляются сомнения: «Чего я добился? Она исподтишка подсмеивается или вправду думала похвалить? В самом деле моя маленькая речь произвела на нее впечатление или она только притворилась ничего не знающей о политике?» И раз или два я чувствовала, что осталась в дурах: парень разглядел мои уловки и потерял уважение ко мне за мое добровольное унижение до таких трюков[296].
Совместные сценические проблемы; забота о том, какими кажутся вещи другим; обоснованные и необоснованные переживания стыда; амбивалентное отношение к самому себе и к аудитории — таковы некоторые из драматургических элементов жизненной ситуации человека.
Заключение
Рамки социального взаимодействия
Всякое социальное образование представляет собой какое-нибудь пространство, окруженное более или менее закрепленными барьерами, препятствующими чужому восприятию, — пространство, в котором регулярно осуществляется определенного рода деятельность. Я настаивал, что в сущности любое социальное образование можно плодотворно изучать с точки зрения управления впечатлениями. В стенах всякой социальной организации найдется какая-то команда исполнителей, которые соединяют усилия, чтобы представить некой аудитории свое определение ситуации. Оно будет включать рабочую идею и предположения о необходимом командном этосе, который должен поддерживаться правилами вежливости и приличия. Как правило, там обнаружится разделение на заднюю (закулисную) зону, где подготавливают исполнение повседневной рутины, и переднюю зону, где это исполнение представляют другим. Доступ в эти зоны контролируется, чтобы помешать аудитории видеть закулисье, а посторонним приходить на представление, им не предназначенное. В отношениях членов команды обычно преобладает дружеская фамильярность, вероятно, также развитие солидарности, а секреты, которые могли бы разоблачить и подвести спектакль, известны всем исполнителям и охраняются сообща. Между исполнителями и аудиторией поддерживается молчаливое соглашение действовать так, как если бы между ними существовала определенная степень и противостояния, и согласия. Обычно, но не всегда, согласие усиленно подчеркивается, а противостояние приглушается. В результате рабочее согласие сторон может вступать в противоречие с той установкой по отношению к аудитории, какую исполнители выражают при ее отсутствии, и с той тщательно контролируемой коммуникацией, предполагающей выход из основного характера, которую исполнители устанавливают в присутствии аудитории. Можно ожидать, что во взаимодействии будут участвовать противоречивые роли: отдельные люди — участники команды, члены аудитории, или посторонние — завладеют такой информацией о данном исполнении и отношениях с командой, которая совсем не очевидна и осложняет проблему постановки жизненного спектакля. Иногда случаются его срывы из-за непроизвольных жестов, ложных шагов и неожиданных сцен, устраиваемых его участниками, чем дискредитируется или опровергается определение ситуации, которое исполнители старались поддерживать перед публикой. Вокруг таких разрушительных событий создается мифология команды. Исполнители, члены аудитории и посторонние — все используют определенные технические приемы для спасения спектакля, или избегая вероятных срывов, или внося поправки в ответ на те из них, которых не удалось избежать, или предоставляя возможность поправить дело другим. Чтобы гарантировать применение этих приемов, команда отбирает в свои члены людей верных, дисциплинированных и осмотрительных, а также выбирает аудиторию потактичнее.
Эти элементы и признаки определяют основные рамки, которые я считаю типичными для очень многих социальных взаимодействий, как они протекают в естественных декорациях англо-американского общества. Эти рамки формальные и абстрактные в том смысле, что их можно применять к любому социальному образованию, но в то же время это не просто некая статическая классификация. Эти рамки влияют на динамику решения проблем, порождаемых желанием сохранить однажды предложенное другим определение ситуации.
В данной книге преимущественно рассматривались социальные формирования как относительно закрытые системы. Предполагалось, что отношение одного социального образования к другим достаточно доступно для рационального исследования и должно быть аналитически истолковано как часть совокупности фактов иного порядка — порядка институциональной интеграции. Было бы хорошо попробовать ввести исследовательскую перспективу, принятую в книге, в контекст других подходов, скрыто или явно используемых в исследованиях различных социальных образований как закрытых систем. В порядке опыта можно выделить четыре таких подхода.
Любое социальное образование можно изучать технически — в категориях его эффективности в качестве преднамеренно организованной системы деятельности для достижения заранее определенных целей. Социальное образование можно рассматривать политически — с точки зрения действий, которых каждый его участник (или класс участников) вправе требовать от других участников; с точки зрения лишений и льгот, распределяемых среди участников, чтобы подкрепить эти требования; и с точки зрения видов социального контроля над применением власти и использованием санкций. Еще любое социальное образование может исследовать структурно — в категориях его горизонтальных и вертикальных статусных подразделений и разновидностей социальных отношений, которые привязывают эти отдельные группировки друг к другу. Наконец, всякое социальное образование можно быть анализировать в культурном контексте — с точки зрения моральных ценностей, влияющих на характер деятельности в этом учреждении, — ценностей, свойственных модам, обычаям и проявлениям вкуса, вежливости и приличия, конечным целям и нормативным ограничениям на выбор применяемых средств и т. п. Следует заметить, что все факты и события, характеризующие данное человеческое учреждение, безусловно имеют отношение к каждой из четырех исследовательских перспектив, но каждая из них задает свои приоритеты и свой порядок этим фактам.
296
Komarovsky M. Cultural contradictions and sex roles. // American Journal of Sociology, vol. 52, p. 188.