Страница 95 из 162
6. Интересные споры по поводу определения фрейма событий возникают в связи с заявлениями о ключе, — заявлениями в том духе, что, хотя рассматриваемые события, возможно, и выглядят как подлинная, непревращенная форма деятельности, реально они зашифрованы в особом ключе, или, по меньшей мере, рассчитаны на это. Само собой разумеется, что независимо от достоверности подобного заявления могут предприниматься усилия с целью избежать вины и ответственности, которые связаны с подобной деятельностью. Возьмем для примера пресловутый эпизод из дела Бэрригана-Киссинджера[618].
Священнику [Бэрригану] был задан вопрос [на допросе в суде], планировал ли он похитить Киссинджера и взорвать коммуникации, в чем его обвиняет правительство.
Он ответил: «Не было никакого планирования. Была теоретическая дискуссия. Мы пробовали определить для себя, как делают это миллионы других людей, возможны ли в Соединенных Штатах такие политические похищения, как в Квебеке и Уругвае». Миллионам людей когда-нибудь да приходят в голову такие мысли. Это не значит, что они будут или хотят действовать, но почему нельзя об этом поразмышлять, может быть, обсудить и даже исследовать проблему[619].
Из всех сомнительных ключей, предназначенных для избежания ответственности, наиболее важны, по-видимому, отговорки, что некто, мол, только шутил. Их можно встретить в любом контексте, и это, должно быть, одна из наиболее широко используемых уверток в истории человечества. И еще раз крайние примеры проясняют для нас пределы такого определения фрейма. Процитируем отрывок из записок Джо Валачи[620], где выбор ключа позволяет вывернуться из ситуации после неудачного покушения.
Очевидно, Дженовезе и Миранда поразмыслили об этом деле и передумали поручать исполнение контракта профессионалам Коза Ностры. Последовала нелепая цепь событий, которая заставляет Валачи лопаться со смеху каждый раз, когда он вспоминает об этом. Когда Руполо услышал, что Бочча убит, он решил продолжить исполнение второго этапа заговора. Однажды ночью он и Галло посетили один кинотеатр в Бруклине, и когда после этого они шли по улице, Руполо вынул пистолет, приставил его к голове Галло и спустил курок. Пистолет дал осечку. Руполо быстро нажал курок второй раз, опять ничего. Когда Галло потребовал объяснить, что это было, Руполо неубедительно изобразил все как шутку и соврал, что пистолет был не заряжен. Оба проследовали в дом одного общего приятеля, где Руполо проверил пистолет, обнаружил, что его спусковое устройство заржавело, и смазал оружие. Покинув этот дом, они вместе прошли несколько кварталов, после чего Руполо еще раз попробовал застрелить Галло. На этот раз пистолет сработал, но все, чего сумел достичь Руполо, — это ранить спутника. В результате Руполо, распознанный Галло как человек, покушавшийся на его жизнь, был приговорен к девяти из максимально возможных двадцати лет тюремного заключения[621].
Интересно, что индивид, предлагающий необычное прочтение какого-то поступка, сам может стать жертвой; при этом он часто защищает обидчика от нападок третьих сторон, поддерживая его доводы о невиновности. Такое толкование происходящего может предлагаться даже в тех случаях, когда нет никакой солидарности между жертвой и обидчиком, поскольку любое другое прочтение событий влечет за собой далеко идущие последствия.
Дорогая Эбби! У меня есть подруга. Ей пятнадцать лет (как и мне), и мы часто бываем в гостях друг у друга. Когда я в первый раз встретилась с ее отцом, то подумала, какой это приятный человек, потому что он был очень дружелюбным. Но он начал делать, я уверена, нехорошие вещи вроде попыток обнять и поцеловать меня. Он никогда не делал этого в присутствии кого-то еще. Я пробовала избегать его, но он высылал свою дочь из комнаты, прося ее принести что-нибудь для него. Я притворялась, будто и вправду думаю, что все его действия — шутка, но в глубине души испугалась до смерти. Мне очень не хочется бросать свою подругу, а если об этом рассказать моей матери, она снимет скальп с ее отца. Что мне делать?[622]
Продолжим наше рассуждение. Если индивиду удается заявить о несерьезности своих намерений, чтобы избежать наказания за какой-то поступок, и это заявление делается постфактум, тогда наверняка в некоторых случаях он с самого начала так выстраивает свои действия, что, будучи призван к ответу, сможет ссылаться на несерьезность поступка, к которому они привели. Короче говоря, действие можно стилизовать так, чтобы оно изначально несло в себе собственное оправдание. Без сомнения, действие может быть задумано как стилизованное подобным образом, и некоторые ситуации способствуют такой интерпретации независимо от того, имеет или не имеет места факт стилизации в этомдухе. Пример из семейной жизни.
Дорогая Эбби! Моя мать влюблена в своего нового зятя. Ну, «влюблена» — слишком сильно сказано, но, как кажется, она уже не может заставить себя избегать его. «Буби» (как она его зовет) не понимает, как нехорошо это выглядит со стороны. Ему тридцать три, ей сорок восемь (но выглядит на тридцать), и от всего их поведения уже изрядно тошнит. Мать «в шутку» или сидит у него на коленях, почесывает ему спину, растирает шею, или пристает с просьбами потанцевать с нею.
Моя сестра (жена Буби) думает, как мило, что ее муж и мать так хорошо ладят. Но можно бы взглянуть на это и посерьезнее, так как наша мать фактически в разводе, и все это дело с каждым днем кажется мне все более запутанным. Что можем мы сделать, прежде чем советовать сестре раскрыть глаза пошире и не спускать их со своего мужа?[623]
Стандартная техника обмена сообщениями (техника коммуникации) между людьми путем безопасных намеков в чем-то следует такому образцу: человек действует так, чтобы некоторые «другие», в чьей неспособности уличить его можно быть уверенным, интерпретировали его действия в том же духе, что и он сам, не мешая их продолжению, тогда как другие «другие», способные возразить ему, в любое время могли бы быть обезоружены заявлением, что имелась в виду всего лишь игра[624].
Притязания на то, чтобы некоторые поступки считать откровенной шуткой, подразумевающей ключ для понимания, не слишком отличаются от стремления объявить события игровым обманом, розыгрышем (подразумевающим добродушные выдумки, «фабрикации»). Пример последних дает нам поведение команды, состоящей из мужа и жены.
Двадцатитрехлетний Джек Ф. Уилсон — верный муж. И вчера ему возвратили жену Терри, двадцатилетнюю девушку с рыжевато-каштановыми волосами.
Любопытное дело выплыло на свет божий, когда некий Роджер Перкинз из Ист-Пало-Альто, друг первого мужа миссис Уилсон, пришел в офис окружного прокурора в Сан-Хосе и бросил на стол помощника прокурора подписанный договор.
Согласно единственному параграфу этого документа за подписью миссис Уилсон, означенный Перкинз имел право на половину страховки, которую получила бы миссис Уилсон после смерти мужа. Хорейс Бойдстон, следователь по особым поручениям из прокуратуры округа, был немедленно послан в дом Уилсонов. Он выдал себя за возможного киллера и отрапортовал своему начальству, что миссис Уилсон действительно готова осуществить этот план добывания денег.
Но муж миссис Уилсон, служащий Уинтропских лабораторий в Менло-Парке и автогонщик по совместительству, незамедлительно нанял жене адвоката.
Защита сумела убедить присяжных, что все дело было розыгрышем и что миссис Уилсон планировала в надлежащее время разоблачить блеф Перкинза[625].
618
Бэрриган Филип (1923–2002) — католический священник, активист антимилитаристского движения в США. В 1971 году был обвинен в заговоре с целью похищения Генри Киссинджера и попытке взрыва Капитолия. Киссинджер Генри (р. 1923) — политический деятель, в 1969–1975 годах советник президента по вопросам национальной безопасности, затем госсекретарь США. — Прим. ред.
619
The Evening Bulletin. Philadelphia. 1972. January 24.
620
Валачи Джозеф (1903–1971) — один из руководителей мафии в США. — Прим. ред.
621
Maas Р. The Valachi papers. New York: Bantam Books, 1969. p. 156.
622
San Francisco Chronicle. 1966. February 15.
623
San Francisco Chronicle. 1967. November 20.
624
Своеобразное экстремальное испытание силы воздействия игривого определения ситуации может наблюдаться, когда индивид по своей инициативе признает именно то, в чем его подозревают, предполагая, что люди обычно думают, будто никто не станет даже в шутку упоминать то самое деяние, в котором его обвиняют и малейшей причастности к которому он должен избегать. Стратегические приемы возможностей направлять других по ложному следу посредством спланированной мнимой откровенности рассмотрены в книге: Goffman E. Strategic interaction. Philadelphia: University of Pe
625
San Francisco Chronicle. 1964. August 22.