Страница 19 из 162
В повседневной жизни нашего общества, если не проводится вполне последовательно, то достаточно отчетливо ощущается различие между двумя обширными классами первичных систем фреймов — назовем их природными и социальными[118]. Природные системы фреймов определяют события как ненаправленные, бесцельные, неодушевленные, неуправляемые — «чисто физические». Принято считать, что неуправляемые события полностью, от начала до конца, происходят благодаря «естественным» факторам, что никакое волеизъявление, каузально или интенционально, не вмешивается в их естественный ход и нет никого, кто бы постоянно направлял их к цели. Невозможно представить себе успех или неудачу применительно к таким событиям; здесь нет места ни негативным, ни позитивным санкциям. Здесь царят детерминизм и предопределенность. Существует некоторое понимание относительно того, что события, воспринимаемые в рамках одной подобной схемы, могут быть редуцированы к другим событиям, воспринимаемым в более «фундаментальной» системе фреймов, и некоторые общепринятые понятия, например сохранения энергии или единичного, разделяются всеми. Элегантные версии природных систем фреймов можно найти, естественно, в физических и биологических науках[119]. В качестве самого простого примера можно взять сводку о погоде.
Социальные фреймы, напротив, обеспечивают фоновое понимание событий, в которых участвуют воля, целеполагание и разумность — живая деятельность, воплощением которой является человек. В такой деятельной силе нет неумолимости природного закона, с ней можно договориться, ее можно задобрить, запугать, ей можно противостоять. То, что она делает, можно назвать «целенаправленным деланием». Само делание подчиняет делателя определенным «стандартам», социальной оценке действия, опирающимся на честность, эффективность, бережливость, осторожность, элегантность, тактичность, вкус и т. п. Поддерживается постоянное управление последствиями деятельности, то есть непрерывный корректирующий контроль, особенно явственный в тех случаях, когда действие неожиданно блокируется или сталкивается с искажающими воздействиями и когда требуются немалые усилия, чтобы компенсировать их. Учитываются мотивы и намерения, что помогает установить, какой из множества социальных фреймов применим для понимания событий. Примером «целенаправленного делания» может служить опять же сводка погоды. Здесь мы имеем дело с делами, а не просто с событиями. (Внутри социального мира мы придерживаемся очевидных фундаментальных различений, например целеполагания человека и целесообразности в поведении животных, но об этом мы будем говорить ниже.) Мы используем один и тот же термин «причинность» по отношению и к слепым силам природы, и к последствиям преднамеренных действий человека, рассматривая первые как бесконечную цепь причин и следствий, а вторые как то, что так или иначе начинается с мысленного решения[120].
В нашем обществе принято считать, что мыслящее существо может приспособиться к природным процессам и извлекать пользу из его детерминированности — для этого надо лишь отдать дань замыслу природы. Более того, мы догадываемся, что, быть может, за исключением чистой фантазии и выдумки, всякая попытка действовать будет непременно сталкиваться с природными ограничениями и что для достижения цели необходимо использовать, а не игнорировать это обстоятельство. Даже играя в шахматы вслепую, игроки вынуждены сообщать друг другу ходы, и этот обмен информацией требует учета физически адекватного целенаправленного использования голоса или руки для записи ходов. Отсюда следует, что, хотя природные события происходят без вмешательства мысленных действий, их нельзя совершить, не вторгнувшись в природный порядок. Поэтому любой сегмент социально направленного действия можно в определенной степени анализировать и на основе природной схемы.
Целенаправленные действия можно понимать двояко. Во-первых, и это относится в той или иной степени ко всем действиям, речь идет о явных манипуляциях предметами естественного мира в соответствии с конкретными возможностями и ограничениями; во-вторых, субъект действия может включаться в особые, специфические и многообразные миры. Поэтому игра в шахматы содержит два принципиально различающихся основания: одно полностью принадлежит физическому миру, где происходит пространственное перемещение материальных фигурок, другое относится непосредственно к социальному миру противоборствующих в игре сторон, где ход можно сделать и голосом, и жестом, и по почте, и передвижением фигуры. В поведении за шахматной доской легко различить передвижение фигур и ходы. Легко отличить неудачный ход, сделанный из-за неверной оценки ситуации на доске, от хода, сделанного невпопад, то есть не соответствующего конкретным социальным стандартам выполнения физических действий. Заметьте, однако, что обычно игроки не фиксируют свое внимание на процессе перемещения фигур в отличие от человека, который, скажем, только учится пользоваться протезом, и вынужден сознательно контролировать физические движения. По-настоящему проблемны и важны лишь решения о выборе нужного хода, а передвинуть фигуру, когда решение уже принято, — не проблема. С другой стороны, существуют такие целенаправленные действия, например установка раковины или подметание улиц, при которых для манипулирования объектами физического мира требуются непрерывные сознательные усилия; само действие, принимающее вид «практической процедуры», конкретной задачи, «чисто утилитарного» действия, — это действие, цель которого нелегко отделить от физических средств, используемых при его выполнении.
Системы социальных фреймов включают в себя правила, но эти правила различны. Например, движения шахматиста регулируются правилами игры, большинство которых действует на протяжении всей партии; с другой стороны, физические манипуляции шахматиста регулируются другой системой фреймов, отвечающей за движения тела, и эта система, если конечно здесь можно говорить об одной системе фреймов, может проявлять себя в ходе игры только в той или иной степени. Поэтому, несмотря на то, что правила игры в шахматы и правила дорожного движения поддаются ясному и краткому изложению, между ними имеется существенное различие. Игре в шахматы присуще понимание игроками основной цели, тогда как правила дорожного движения не предписывают, куда нам ехать и почему нам следует хотеть ехать именно туда, а только устанавливают ограничения, которые мы должны соблюдать, двигаясь к цели.
Следовательно, мы воспринимаем события в терминах первичных фреймов, и тип используемого фрейма задает способ описания события. Восход солнца — естественное событие; когда мы задергиваем штору, чтобы не видеть восхода, осуществляется целенаправленное действие. Если следователь интересуется причиной смерти, он ожидает ответа, сформулированного в терминах физиологии; когда он спрашивает, как это произошло, он ждет драматического социального описания, возможно, включающего в себя описание некоторой преднамеренности происшедшего[121].
Таким образом, категория базовой системы фреймов имеет первостепенное значение, и я бы хотел остановиться на ней подробнее. Весьма досадное обстоятельство заключается в том, что в любой момент своей деятельности индивид применяет сразу несколько систем фреймов. («Мы подождали, пока кончится дождь, а затем вновь продолжили игру».)
Конечно, иногда какая-то определенная система фреймов оказывается в высшей степени релевантной для описания ситуации и обеспечивает предварительный ответ на вопрос «Что здесь происходит?». Ответ следующий: событие либо действие, описанное в некоторой базовой системе фреймов. И только потом можно заняться детальным анализом того, что подразумевается под «мы», «это», «тут» и как достигается подразумеваемый консенсус.
118
Данное различение является реинтерпретацией понятий региона «неодушевленного» и региона «духа», введенных Э. Гуссерлем в «Идеях II» и обсуждавшихся А. Шютцем. См.: Schutz A. Collected papéis I: The problem of social reality / Ed. by M. Natanson, The Hague: Martinus Nijhoff, 1962. Русский перевод: Шютц А. Основной аргумент «Идей II» Гуссерля // Шютц А. Смысловая структура повседневного мира: Очерки по феноменологической социологии / Пер. с англ. А.Я. Алхасова, Н.Я. Мазлумяновой; под ред. Г.С. Батыгина. М: Изд-во Института Фонда «Общественное мнение», 2003. — Прим. ред.
119
Эдвард Шилз в исключительно интересной статье о социально-политических аспектах морального порядка «Харизма, порядок и статус» пишет: «Все фундаментальные открытия современной науки в космологии, астрономии, медицине, неврологии, геологии, генетике имеют важное значение в качестве фундаментального космического порядка. Научный порядок, подобно порядку, открываемому теологией, подчинен своим императивам. Иметь „регулярные отношения“ с научной истиной, подходить ко всему „научно“, поступать „как подобает ученому“ — все это в той же мере следствия развертывающихся научным исследованием императивов порядка, в какой богобоязненность следствие теологического императива религиозного порядка». См.: Shils E. Charisma, order and status // American Sociological Review. 1965. vol. XXX. p. 204.
120
В утонченных философских определениях невольно отражается смутность наших представлений об этом вопросе. См., например, публикации: Danto A. What we can do // Journal of Philosophy. 1963. vol. LX. p. 435–445; Danto A. Basic actions // American Philosophical Quarterly. 1965. vol. II. p. 141–148; Davidson D. Agency // Agent, action and reason / Ed. by R. Binkley, et al. Toronto: University of Toronto Press, 1971. p. 3–25.
121
Houts М. Where death delights. New York: Coward-McCa