Страница 64 из 84
В комнату вошел врач с чемоданчиком. Поставил его на стол.
Женщина вопросительно, с беспокойством взглянула на него.
— Неважно, — сказал врач. — Вчерашнее выступление дает себя знать… Опять не спал всю ночь…
— Вы видели, Кржижановский прислал рецепт?
— Видел. Безделица.
— А Глеб Максимилианович сказал, немцы хвалят…
— Думаю, слухи.
Зазвонил телефон.
— Я слушаю, — сказала женщина. — Здравствуйте, почему же не узнала? Узнала. — Она поискала глазами записку на столе, пододвинула к себе. — Дорогой товарищ, Владимир Ильич просит вам передать, чтобы не нервничали, не барышня четырнадцати лет… Кто не барышня? Вы, разумеется… — Она улыбнулась. — Советует продолжать работу, ниоткуда не уходя. Вашим делом он занимается.
Положила трубку на рычаг, дала отбой.
Доктор сказал:
— Завтра опять собирается в Москву, второе выступление на съезде…
Женщина пробежала глазами еще одну записку на столе. Прочла:
— …Настаиваю абсолютно на немедленном постановлении Политбюро по телефону о срочной (тотчас после пленума о профсоюзах) высылке Рудзутака в Германию: у него и температура и кровохарканье. Ясно, туберкулез усиливается. У нас не вылечат и, главное, не создадут строгого режима…
Она подняла на доктора глаза. Вздохнула.
Врач сказал:
— Предполагали же, что во время отпуска не будет выступлений.
Телефон зазвонил.
— Я слушаю. — Обрадовалась. — Смольянинов, Вадим Александрович, голубчик… Я вас с утра разыскиваю. Владимир Ильич опять напоминает вам о том самом изобретении, да, да, о грузовике на рельсах. Читаю, — взяла листок. — Товарищ Смольянинов! Я послал три запроса… Три — подчеркнуто… (в НКПС, в ВСНХ, в Госплан). Прошу Вас непременно проверить, следить, не допускать промедления и извещать меня… Извещать меня — подчеркнуто… по телефону о ходе этого дела…
Я бы не хотел, чтобы сегодня, через шестьдесят с лишним лет, читатель, не раздумывая, осудил членов коллегии Наркомпути за их слепоту и безосновательный консерватизм. Я полагаю даже, что безосновательный консерватизм случается куда реже, чем безосновательное новаторство: для консерватизма всегда, увы, бывает сколько угодно и причин и оснований.
В июле 1920 года члены коллегии рассудили: да вправе ли мы заниматься сырыми и далекими прожектами, когда воюющая республика прозябает без металла, хлеба и топлива? И рассудили, казалось, вполне здраво, совершенно естественно.
Только история — в который уже раз — доказала, что поступки, которые мы в свое время считаем самыми здравыми и разумными, на поверку вдруг оказываются ошибочными и легкомысленными, а былое легкомыслие через десятилетия вдруг обнаруживает самый истинный и самый неподдельный реализм.
Если б только всегда уметь заглянуть через десятилетия вперед, всегда уметь взять на себя ответственность за такие трудные исторические решения.
…Через день, 26 декабря, Владимир Ильич написал о тепловозах Кржижановскому.
А вечером Ленин прочел отзыв инженера Г. Б. Красина на статью А. Белякова в «Известиях».
Красин писал, что применение тепловозов могло бы оказаться, вероятно, весьма плодотворным.
Позвонил Кржижановский. Сказал, что по тепловозному вопросу он назначил специальное совещание.
Вот этого делать не стоило. Проблема новая, мнений возможно сколько угодно, а компетентных спецов мало. Некомпетентный охотно выступит, но скажет глупость. Осторожничающий вообще легко уйдет от разговора. Педант спрячется за пустяк, будет пугать пустяком, запутает, собьет нестойких…
Назавтра Ленин продиктовал Кржижановскому и в копии Смольянинову:
— Пересылаю Вам к сведению отзыв Г. Б. Красина. Этот отзыв подкрепляет меня в том, что я, собственно, написал Вам вчера. Боюсь, что созыв совещания был стратегически неправильной мерой с Вашей стороны. Правильней было бы затребовать от солидных спецов числом 2–3 не больше на каждое из 3-х учреждений (Госплан, НКПС и НТО ВСНХ) письменный отзыв. Задача, по-моему, состоит больше всего в том, чтобы «поймать» на бездеятельности и педантстве тех ученых, которые прозевали заграничный опыт. По-моему, ни отзыв Красина, ни эту мою записку никому показывать не следует. Если Ваше совещание не придет к выводу абсолютно отрицательному, тогда надо подумать о том, кому поручить проведение немедленного практического исполнения. Об этом прошу позвонить мне. Ленин.
Кржижановский позвонил в Горки и сказал Владимиру Ильичу, что тепловозами в России сегодня занимается несколько ученых: ученик профессора Гриневецкого теплотехник Шелест, профессор Ломоносов из железнодорожной миссии, бывший электрик и авиатор Гаккель… Однако единой научной программы в этом деле пока нет. Идут споры о том, готовы ли мы уже строить тепловоз, каким его надо строить и где его строить, дома или за границей…
Ленин сказал Кржижановскому:
— Предлагаю вопрос этот вынести на рассмотрение СТО.
В ту пору в небольшом зале Совнаркома время от времени прокручивали свежие хроникальные ленты.
Невеселые это были ленты.
Голодные дети протягивали перед собой руки… В небе торчали обледенелые заводские трубы… Вокруг раскинулась бесконечная свалка ржавого железа… В заброшенных станках вили себе гнезда птицы…
3 января 1922 года в зале среди немногочисленных зрителей находились Феликс Эдмундович Дзержинский и Генрих Осипович Графтио.
С тяжелым чувством смотрели они на экран.
Вот на полотне появился опустевший, полуразрушенный заводской цех. На полу на кучах тряпья спят бездомные люди… Вверх колесами валяется старенький паровоз… Голый остов бывшего вагона. Над несуществующей дверью табличка: «1-й класс».
Откуда-то вдруг взялась нарядная девочка с бантом в волосах, с букетом цветов. Экипаж. Веселье. Сытые люди…
Механик у аппарата сказал:
— Простите, пожалуйста… Это случайно, из старой ленты…
Дзержинский, наклонившись к Графтио, произнес тихо:
— Все это имеет прямое отношение к нашему разговору, Генрих Осипович…
Графтио кивнул.
…Свалка появилась на экране. Свалка до небес. Ее объезжает человек в инвалидной коляске.
Подпрыгивая на шпалах, несется по заброшенному железнодорожному пути инвалидная коляска. Скаля зубы, хохочет инвалид…
Зажегся свет.
Дзержинский и Графтио вышли из зала.
Феликс Эдмундович сказал настойчиво, резко:
— И я с Гаккелем совершенно согласен. Строительство машин в России означало бы приспособление наших заводов к развивающейся технике. А иначе — закрытие заводов и рабство иностранному капиталу… Вы сейчас видели…
Графтио сдержанно ответил:
— Якова Модестовича я знаю с девятьсот третьего года, вместе строили петербургский трамвай у «Вестингауза». И проект его тепловоза рекомендовал Глебу Максимилиановичу именно я… Но, — он сделал жест рукой, — его идея строить тепловоз сейчас в России… — Графтио поискал верного слова, — требует, Феликс Эдмундович, тщательного, очень тщательного обдумывания…
Дзержинский перебил его:
— Простите, я вам еще скажу… Строительство машины в России явилось бы технической проверкой наших ученостей… — Он повысил голос. — Надо их заставить работать по конкретному заданию, посмотреть, на что они тут способны… Или же прогнать… А то, ей-ей, кое-кто даром ест советский хлеб, если вообще не во вред республике… Вот как стоит вопрос, Генрих Осипович…
— И так, и не так, Феликс Эдмундович, — грустно сказал Графтио.
В одной из комнат Совнаркома готовилось завтрашнее заседание Совета Труда и Обороны.
Мужчина, прохаживаясь из угла в угол, диктовал машинистке.
— Пункт первый повестки дня… Реввоенсовет возбуждает вопрос о постройке железнодорожной ветки от станции Сосновец — Тунгутская длиною в 56 верст…
— Какая длинная, — сказала машинистка.
— Основания: связь Петрозаводска с Карелтрудкоммуной и военная обстановка…