Проскочившее поколение

Однако в опубликованной беседе об этом нет ни слова. Не упоминается в ней и о том, что незаконно брошенный в тюрьму Хачатуров и жена Хачатурова неоднократно обращались к прокурору края, просили его: вмешайтесь, проверьте, творится беззаконие, следователь Нунаев фальсифицирует дело. Но Б. И. Рыбников каждый раз твердо им отвечал: все в порядке, вина Хачатурова доказана, под стражей он находится правильно.

Но если в оценке своих собственных действий и действий подведомственных ему органов Б. И. Рыбников предельно скуп, то об адвокате Хачатурове говорит он достаточно пространно и уж во всяком случае не скрывает своего раздраженного к нему отношения.

Поводом для этого служит следующее обстоятельство.

Тринадцать лет назад, будучи еще студентом, Хачатуров принял участие в драке и вместе с другими ее участниками был осужден условно с обязательным привлечением к труду. К счастью, случай этот не перевернул всю его дальнейшую судьбу. Пользуясь предоставленным ему законом правом, Хачатуров продолжал учебу в университете, закончил его, стал юристом, нормально работает и по закону давным-давно считается несудимым. На вопрос: «Привлекались ли к суду?» — вправе ответить: «Нет, не привлекался».

Так что, рассказывая о сфальсифицированном против Хачатурова уголовном деле, у меня не было ни повода, ни законных оснований вспоминать ту далекую, не имеющую ровно никакого отношения к сегодняшним событиям историю.

Да и о чем, собственно, говорить сейчас? Можно ли, скажем, ставить Хачатурову в вину, зачем он не покатился дальше по наклонной плоскости, не пропал, не опустился, завершил учёбу, получил профессию, встал на ноги? Можно ли упрекать коллегию адвокатов, зачем работает в ней, и, судя по всему, работает достойно, квалифицированно, человек, оступившийся много лет тому назад? И можно ли обвинять «Литературную газету», зачем не отвернулась она от человека, в биографии которого есть пятно, а взяла его под защиту и выступила против грубо сфабрикованного против него уголовного дела?

По железной логике прокурора Краснодарского края — да, можно. Необходимо даже. В беседе с корреспондентом «Советской Кубани» он так прямо и говорит: в адвокатуре, мол, часто «находят приют» совершенно недостойные люди, тот же адвокат Хачатуров например; этот адвокат Хачатуров «в свое время успешно сочетал отбытие наказания по приговору суда за злостное хулиганство с учебой на юрфаке Кубанского госуниверситета», и такого вот человека, представьте себе, «фактически взяла под защиту» «Литературная газета».

Пытаюсь понять: отчего же нескрываемое раздражение, откровенную злобу вызывают у некоторых юристов люди, перед которыми они, юристы, должны чувствовать себя, наоборот, бесконечно виноватыми? Всего-навсего уязвленное самолюбие? Да нет, пожалуй. Полагаю, труднее всего простить тому же Хачатурову, что именно из-за него, Хачатурова, тайное опять сделалось явным, стало достоянием широкой общественности и ко многим резко критическим выступлениям печати, звучащим в адрес Краснодарской прокуратуры, прибавилось еще и выступление «Литературной газеты».

Знаете, о чем я со страхом гадаю каждый раз, берясь за перо? А не падет ли потом весь удар на того, кого собираюсь я сейчас защищать? Нам, журналистам, что! Если мы верны фактам, готовы ответить за каждое свое слово, нам тревожиться нечего. За нами авторитет нашей газеты, сила общественного мнения, сама атмосфера гласности в стране. Но вот простят ли такую гласность людям, чьи права и чье достоинство взялись мы публично отстаивать? Не постараются ли свести с ними счеты? Не станут ли просеивать сквозь густое сито всю их предыдущую жизнь? Не обрушится ли на них гнев тех, кого нелицеприятно назвала газета?.. Нет, не нам, журналистам, сегодня, в эпоху гласности, требуется особое мужество. Скорее, оно требуется тем, о ком мы с болью и состраданием пишем.

Вот тут-то, после публикации этой второй статьи, все и завертелось: раздался грозный звонок из прокуратуры с требованием явиться к ним, последовал визит следователя в редакцию… На том, однако, все и затихло. Как-то сразу, будто кто-то ножом отрезал. Никаких больше звонков, никто нас больше не посещал. Сами они образумились или получили на то высокую команду, я не знал, а гадать не хотел. Отстали — и прекрасно. Одного только я не мог понять: зачем все-таки им понадобилось письмо адвоката Хачатурова в «Литературную газету»? Что оно могло им дать? Объяснил мне наш многоопытный юрист Илья Эммануилович Каплун: «Так ясно же. Хотели покопаться, порыться, посмотреть, что это за письмо, о чем оно, когда получено, да и было ли оно вообще. Может, Хачатуров совсем не чужой, не посторонний вам человек, а наоборот, сват-брат или родственник кого-нибудь из редакционных сотрудников, и вы не Закон защищали, а просто решили порадеть своему человечку. Уголовное дело против вас, конечно, в любом случае нельзя было возбудить, следователь только брал на понт, на испуг, однако обвинить вас в пристрастности, в необъективности — отчего же, за милую душу. У них же какая психология — если поскрести, подраить, ножовочкой да напильничком, так на любого грех найдется. Старательные ребятки».

Обе статьи об адвокате Хачатурове опубликованы были в 1988 году, в прошлом веке. За это время борьба с преступлениями против правосудия, совершенными работниками правоохранительных органов, казалось бы, не только не утихала, а наоборот, крепла и ожесточалась. В действовавшем тогда Уголовном кодексе глава эта насчитывала всего 16 статей, теперь, в новом Уголовном кодексе, их уже — 22. Учтены разные ситуации, предусмотрены случаи, которых раньше уголовный закон не касался. Кара за некоторые из этих преступлений тоже установлена сегодня много круче. Если бы Нунаева, пожурив, тогда не отпустили, то заведомо незаконный арест адвоката Хачатурова обошелся бы следователю от силы в один год колонии. Теперь же привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности карается уже заключением до пяти лет, а если еще заведомо невиновный обвиняется в тяжком или особо тяжком преступлении, то прокурор или следователь могут загреметь в тюрьму на срок от трех до десяти лет. Четкий правовой механизм, о котором тогда шли горячие споры, также наконец отработан. Хороший механизм, соответствующий всем правовым стандартам. Задержать подозреваемого сам прокурор уже не может, на то требуется санкция суда. И адвокат немедленно допускается к задержанному.

Ну и что? А ничего. Закон и все замечательные правовые стандарты существуют отдельно, а жизнь — отдельно. По сравнению с тем, что творится сегодня на наших глазах, художества следователя Нунаева, сочинского прокурора Климова, прокурора Краснодарского края Рыбникова кажутся, пожалуй, лишь мелким дилетантством, детской забавой. Разве знали они о таком замечательном изобретении как «маски-шоу»? К вам в офис вваливается отряд людей в масках, вооруженных до зубов, вас выстраивают вдоль стенки, взламывают ваши сейфы, забирают и увозят ваши компьютеры. Сегодня нельзя вас задержать без санкции суда? Пустое. Звонок из прокуратуры или из ФСБ, и судья, склонившись в три погибели, уже услужливо ждет задержанного, чтобы проштамповать нужную следователю санкцию. Мы жаловались: существует «телефонное право». Но и оно бледнеет по сравнению с «басманным правосудием», поразившем как злокачественная опухоль всю нашу судебную систему. Да и что толку в расширенной, детально прописанной главе «преступления против правосудия» в нынешнем Уголовном кодексе, если закон этот практически не работает? Много вы знаете преступников в мундирах и в судейских мантиях, привлеченных к ответственности по этому закону? Показушная, пиаровская акция против нескольких так называемых «оборотней в погонах» для того только и была затеяна, чтобы скрыть реальную картину, повесить нам лапшу на уши.

«Старательные ребятки», — сказал когда-то о зарвавшихся прокурорских работниках юрист Илья Эммануилович Каплун. Сегодня их так уже не назовешь. Какие они, к черту, «ребятки», если теперь они могучие «силовики», такое им дано официальное имя. Я не помню, чтобы сотрудников милиции и прокуратуры когда-нибудь так называли. Ну а раз — «силовики», чего удивляться? Люди, на чьей стороне сила, все могут, на все способны. Это только иллюзия у нас такая, будто строгий и справедливый закон обеспечит нам покой и порядок. Дудки! Когда-то, помню, один деятель сказал мне: «Долго топтаться на законе — его растопчешь». Правильно, сегодняшние нунаевы на нем и не топчутся, ногой отшвыривают с дороги — чтобы не мешал.