Короткая память

Поставив портфель на тумбочку, Руднев переодевал туфли.

— Олег? — удивилась Алла Борисовна. — Что случилось? Задержали рейс?

— Да, — сказал он. — Задержали.

— До утра?

— Да. До утра.

— Вот и прекрасно, — сказала Алла Борисовна. — У нас как раз гости.

Руднев вошел в комнату.

— Здравствуйте, Олег Сергеевич, — робко улыбаясь, проговорила Ирина Васильевна.

На улице над асфальтом клубился легкий парок.

Никто не обращал на него внимания.

Только что закончился рабочий день. Было оживленно. Люди торопились по своим делам.

Высокий рыжий парень тоже куда-то спешил. В одной руке нес он тяжелую авоську с апельсинами, в другой — детский самокат.

Увидев пар над асфальтом, парень остановился.

— Стоп! — крикнул он. — А ну — все назад! Здесь опасно!

На него, однако, не желали обращать внимания.

Пожилой мужчина, проходя мимо, спросил:

— Делать нечего?

Кто-то, покрутив у виска пальцем, засмеялся:

— Из дурдома сбежал?

Сердобольная тетка горько посетовала:

— Деточки апельсинчиков ждут, а папка уже нализался...

Но рыжий парень, положив у ног самокат и авоську с апельсинами, широко растопырил руки.

— Стоп, говорю! Провалитесь в кипяток. Не слышали, по телевизору передавали?

Кое-кто в нерешительности остановился.

— Ой, мамочки! — охнул женский голос.

— За руки! — крикнул рыжий. — Оцепление!

Несколько парней, по виду студенты, встали с ним рядом.

— А вы — с той стороны, — распорядился рыжий. — Чтобы оттуда не шли.

Живая изгородь оцепила место, над которым все сильнее и гуще подымался пар.

— Девушка! — крикнул рыжий. — Срочно — милицию и аварийку!

И вот уже толпа сплошь запрудила улицу.

Остановились трамваи и троллейбусы.

Взвыла сирена милицейской «Волги».

Регулировщики ГАИ жезлом направляли в объезд весь транспорт.

Подкатил дежурный «рафик» «Горэнерго».

Бригада рабочих во главе с начальником района Ивановым окружила люк.

Открыли крышку.

Рабочий в спецовке опустился вниз.

Руднев тоже прибыл в дежурном «рафике».

Подошел к группе людей, оцепивших опасное место. Осведомился:

— Кто поднял тревогу?

— Я, — сказал рыжий парень.

— Молодец, — сказал Руднев. — Спасибо.

— Не за что, — засмеялся парень. — Как говорится: информация — мать интуиции.

— Дядя, — сказал какой-то мальчишка. — А где твои апельсины?

Рыжий парень посмотрел себе под ноги. Авоська разорвалась, апельсины раскатились далеко кругом.

— Фу-ты черт, — сказал он. — Целый час за ними простоял.

— А ты через годик приходи, — посоветовал кто-то из студентов. — Глядишь, апельсиновая роща вырастет…

ЗНАХАРЬ

Глава первая

Семь месяцев назад — 29 и 30 марта — в городскую инфекционную больницу были доставлены трое больных с явными признаками столбняка.

В тот же день, 30 марта вечером, заведующий горздравом Мартын Степанович Боярский в кабинете главврача больницы созвал экстренное совещание медицинских работников.

Перед нами ставились прежде всего два вопроса.

Во-первых, следовало идентифицировать заболевание: выделить в крови больных столбнячную палочку или же установить, что клинику столбняка дает какая-то совсем другая, пока неизвестная причина. Впрочем, практически это исключалось.

Во-вторых, если лаборатория подтвердит столбняк, следовало найти объяснение столь интенсивной массовой вспышке. Столбняк — заболевание крайне редкое, вся многолетняя медицинская статистика города знает не больше десятка случаев, и потому три заболевания одновременно да еще в разных районах города выглядели странно и непонятно.

Бросалось в глаза еще одно обстоятельство. Все трое доставленных в приемный покой оказались раковыми больными, состояли на учете у онкологов.

Я попросил свести меня с кем-нибудь из родственников больных.

Внизу, в вестибюле, на скамейке сидел худой рыжеволосый старик, муж Веры Андреевны Сокол. Казалось, он дремал.

Представляюсь:

— Профессор Костин Евгений Семенович, заведующий лабораторией медицинского института... Разрешите, задам несколько вопросов.

Старик открыл глаза. Но не пошевелился.

— Чем болела ваша жена?

Старик ответил безо всякого выражения:

— Рак.

— Рак чего?

— Желудка.

— Где лечили?

Старик посмотрел на меня пустым взглядом.

— А ее не лечили.

— То есть?

— Все советовались.

— Не понимаю.

У него было отрешенное, безучастное лицо. Заговорил он не сразу, медленно и монотонно:

— В городской больнице сказали: «Нужна лучевая терапия, ждите места». Сколько ждать? Неизвестно. Повез в область. Там говорят: «Нет, лучевая тут бессильна. Кладите на операцию». Спрашиваю: «Жить будет?» Отвечают: «Постараемся, чтобы жила. Но мы не боги». Вижу — сами ничего не знают. Повез в Ленинград... — Старик не жаловался, он добросовестно излагал все обстоятельства. — В Ленинграде посмотрели и порекомендовали электронож. По месту жительства. Вернулся домой. На меня кричат: «Какой электронож? Вы чего-то не поняли». Говорю: «Хорошо, а вы ее спасете?» Кричат: «Если вы не будете нам мешать». — «Чем же я мешаю? — говорю. — Вы сами не можете друг с другом договориться. Вам нужен не живой больной, а покойник а белом столе». Они кричат: «Вы хулиганите!»

Старик замолчал.

Я спросил:

— А дальше что?

— Ничего. Забрал жену домой.

— Как лечили дома?

— Никак.

— Неправда, — сказал я. — Вы мне говорите неправду.

Тут я впервые заметил, что голова старика подергивается в нервном тике.

— А будьте вы все прокляты! — с ненавистью сказал он. — Доктора дерьмовые! — Старик беззвучно заплакал.

Я обождал минуту.

— Послушайте, — сказал я, — я вас отлично понимаю. Поверьте. Понимаю ваше состояние. Но у вашей жены сейчас столбняк. Ее очень трудно спасти. По крайней мере, мы должны знать, чем вы лечили ее. Что она принимала?

Я лгал: спасти больную было уже почти невозможно.

Старик поднял на меня глаза.

— Что принимала ваша жена? — спросил я. — Какие лекарства?

Ответить старик не успел.

В конце коридора с группой врачей появился Боярский.

Я знал: он сообщит сейчас о смерти старухи.

Боярский подошел к нам. Крупный, квадратный. Белый халат едва прикрывал его колени.

— Не старайтесь, Евгений Семенович, — сказал он, — все уже известно.

Я не понял: что известно?

— Рукавицына к жене водил? — крикнул Боярский старику. — Шарлатана, по ком давно решетка плачет? Наградил он столбняком твою старуху, доигрался? — Мартын Степанович обернулся ко мне: — Звонил сейчас прокурор Гуров. Рукавицын сам ему принес заявление. Признается, что всем троим давал свой препарат. И требует, параноик, суда над собой. На суде он, видите ли, докажет, какое сделал мировое открытие.

«Прокурору города тов. Гурову Ивану Ивановичу

От гражданина Рукавицына Николая Афанасъевича

Так как мои пациенты и их родственники, движимые чувством благодарности, не заявят на меня следственным органам, прошу Вас принять этот донос, который я сам на себя пишу.

Прошу возбудить против меня уголовное дело и провести открытый, публичный суд, так как у меня нет другой возможности доказать всем мировое научное и медицинское значение моего открытия.

Я подтверждаю, что препаратом своим лечил трех граждан, заболевших столбняком и доставленных в инфекционную больницу. Но на открытом, честном суде я докажу, что тем же самым препаратом я лечил в разное время до пятидесяти других раковых пациентов и столбняком никто из них не заболел, а опухоль у многих, наоборот, окончательно рассосалась.