Страница 1 из 8

Избачиха

Попов Артем

Артём Васильевич Попов

Избачиха

90 лет

Василию Ивановичу Белову

1932–2022

Черепаха с крыльями

Пилота Андрея Берестова на крыльце остановил главный инженер авиаотряда Капустин, седовласый мужик, которого за глаза называли Дед. Они давно вместе работали в Димкове – аэропорту, построенном перед самой Великой Отечественной войной заключёнными, в основном «политическими». Сколько их погибло, осушая болото, точно неизвестно. Рядом с новой взлётно-посадочной полосой и хоронили. «Ох, по косточкам летаете, робята», – говорили местные старики.

– Берестов! Андрей! Тебе опять из «Шарика» письмо с приглашением, – Капустин протянул пилоту глянцевую бумагу с эмблемами.

«Шариком» на лётном жаргоне называли международный аэропорт Шереметьево. Уже второй раз Андрею приходило приглашение на эту престижную работу.

Берестову стукнул сороковник, в авиаотряде он считался опытным и перспективным пилотом, но тем не менее никуда не рвался, наоборот, отказывался от предложений, продолжая работать в маленьком аэропорту северной глубинки. В иные населённые пункты, которые обслуживал авиаотряд, можно было добраться летом только на самолёте, а в холодное время года – по зимнику.

– Ты бы хорошенько подумал, Андрей. Чего сразу отказываешься-то? Зарплата в разы больше, мир увидишь, – по-отечески похлопал по плечу Дед. – Нам, конечно, будет без тебя тяжко, но ничего, выдюжим. Лишь бы у тебя всё сложилось.

– А у меня всё хорошо, – улыбнулся Андрей, но увидел, как Капустин расстроился, и попытался смягчить ситуацию:

– Ладно, подумаю.

Не посмотрев в бумагу, скомкал её и небрежно сунул в задний карман.

Надо было готовиться к вылету по одному из самых дальних маршрутов – в село Якутино. Уже объявили регистрацию на рейс, самые нетерпеливые топтались у зоны досмотра пассажиров и багажа.

– Никуда он не переведётся, – вздохнула Татьяна, сотрудник службы безопасности, которая стояла рядом и тоже слышала разговор Капустина с Берестовым. Она давно и безнадёжно любила Андрея и ревновала его даже к работе. – Свидания у него по пятницам в Якутине.

Капустин ничего не ответил. Все знали про этот любимый рейс Берестова, ради которого он оставался в Димкове, но молчали.

Андрей родился и вырос в морском городе, где строили подводные лодки и все мальчишки мечтали стать моряками. Но в новом садике Андрею достался шкафчик, на дверце которого был нарисован самолёт, голубенький, смешной, и мальчик сразу влюбился в эти крылья, захотел во что бы то ни стало летать. Родители Андрея – небогатые люди, в отпуск к морю ездили только на поезде. Может, поэтому самолёт стал недосягаемой мечтой, к которой хотелось хотя бы прикоснуться. Обычно мечта детства забывается, но не у Андрея Берестова. Он крутил «солнышко» на перекладине на уроках физкультуры, зубрил математику и по-прежнему мечтал покорить небо.

Город, где он жил с родителями, стоял на равнине, точнее, на бывшем болоте. Андрею не хватало высоты, воздуха. Он выезжал за двадцать километров на небольшую возвышенность и смотрел издалека, как растворяется в небе дым из трубы ТЭЦ, словно из гулливеровской сигареты. А если пролетал самолёт, Андрей, пока не затекала шея, восторженным взглядом провожал его до самого горизонта, до исчезающей точки.

В родном городе не учили на пилотов воздушных судов, вуз пришлось поискать. С первой попытки Андрей поступил в Ульяновский институт гражданской авиации. Родители вынуждены были занять деньги, чтобы единственный сын смог обустроиться в чужом городе. Окончил вуз с красным диплом и вернулся на родину.

Он мог летать на «ИЛах» или «Боингах», а у него в распоряжении был Л-410 – двухмоторный самолёт, спроектированный в дружественной когда-то Чехословакии. Это ещё повезло: в авиаотряде летали в основном на АН-2 – «кукурузниках» с деревянными скамейками. Трясло на них так, будто кто-то картонную коробку подбрасывал вверх, а потом ловил.

Л-410 называли «элкой», «турболётом» и даже «черепахой с крыльями». Последнее название приклеилось, вероятно, из-за того, что скорость Л-410 была далеко не крейсерской. Но зато явное преимущество этого лёгкого самолёта – короткий взлёт и посадка, потому что аэродромы-то маленькие. На подкалывания друзей по институту, почему Андрей до сих пор в малой авиации, он отшучивался словами песни из детства: «Тише едешь – дальше будешь, больше увидишь – сильнее полюбишь».

Посадка на Якутино завершалась. Последний пассажир, толстый двухметровый мужик с пузатым рюкзаком, поднимался по лесенке через две ступеньки. На фоне этого гиганта бело-голубой самолёт казался маленьким, игрушечным, словно слетел с дверцы детсадовского шкафчика Андрея… Толстяк пошутил с контролёром-посадчиком:

– Места-то хватит?

– На полу много!

В салоне самолёта суматоха, словно в сельском автобусе: сгорбленная старушка везла в картонной коробке пищащих цыплят; рыжая девушка держала сумку с таким же рыжим здоровым котом; всё пыталась поудобнее устроиться женщина на сносях (вот-вот родит, только бы не в воздухе!); мужики-вахтовики в камуфляже принялись снимать на телефон самолёт и грузовой ЗИЛ с крытым прицепом, приспособленным для перевозки людей. На этом стареньком ЗИЛе пассажиров доставили из одноэтажного деревянного здания аэровокзала. Такие машины раньше использовались и в крупных аэропортах, а теперь – только здесь, на маленьких провинциальных аэродромах. Во время посадки Татьяна проявила бдительность, запретив съёмку. Да и Андрей не любил, когда снимали самолёт ради шутки, как экзотику: «Что, на таких ещё летают?!»

Ваня, второй пилот, только в этом году окончивший лётное училище, объявил пассажирам, что рейс будет проходить на высоте две тысячи метров, что прибытие в Якутино через час и погода по пути следования благоприятная. Все пристегнулись, даже бесшабашные вахтовики.

Андрей сначала запустил один двигатель, затем второй, по своей всегдашней привычке проверил оба на максимальных оборотах. Казалось, самолёт сейчас без разбега рванёт ввысь. В салоне уже недо-вольничали:

– Мы что, с места взлетим, как на вертолёте?

Техник на полосе махнул рукой, показав движение вперёд, – значит, можно лететь, диспетчер дал добро.

По взлётно-посадочной полосе самолёт быстро разгоняется, из-за стыков бетонных плит в салоне «элки» звук будто в вагоне поезда, стучащего по рельсам. Самолёт отрывается от земли… Этот момент в салоне все чувствуют. Медленный набор высоты. Всё хорошо. Андрей успевает заметить на мониторе видеокамеры, установленной в салоне, как бабушка в цветастом платочке перекрестилась.

Пассажиры прильнули к иллюминаторам: вот и главный плюс небольшой высоты – всё видно. Андрей простил вахтовиков, когда увидел, что они с восторгом снимают и облака, которые так любил он сам.

Берестов засматривался на облака, иногда даже отвлекаясь от панели управления, всех этих мигающих спокойным зелёным светом приборов и стрелок. Любоваться облаками было самым прекрасным моментом в каждом полёте. Кучевые, перистые, грозовые – названия как в учебнике. Их можно было бы сравнить с хлопком или ватой – так было бы поэтичней, но вата не такая белая, а хлопка Андрей вживую никогда не видел. Нет, облака в природе ни на что не похожи! Ему хотелось быть ещё ближе к ним, прикоснуться.

Внизу проплывали озëра: одно по форме напоминало блюдце, другое, с островком посередине, походило на баранку, были даже озеро-подкова и озеро-сердце. Огромные ржаво-коричневые болота были похожи на лунные пейзажи. Вились серебристыми змейками небольшие речонки. А вот и большая река со светлыми песчаными отмелями, с цепочками домиков по берегам, и, как в песне поëтся, «зелëное море тайги». Безмерная красота!