Страница 49 из 75
Глава 110
В помещение вошли четверо человек, и всех их мне уже доводилось видеть ранее.
Марек, мужчина и женщина, чьи имена мне неизвестны, а также Агнешка, на побледневшей физиономии у которой явственно выступили капли пота.
Агнешка стрелой метнулась ко мне, забрав эмалированную кружку и злобно на меня зыркнув (видимо, застукали за чем-то), а затем помчалась на выход, получив по дороге звонкий подзатыльник от женщины, которая, судя по их внешнему сходству, приходится ей то ли матерью, то ли старшей сестрой.
— Как вижу, Агнешка уже покормила тебя, но и я пришел не с пустыми руками… Хочется? — помахивая запечатанным шприцем, произнес Марек, когда за девицей закрылась дверь.
Пройдя к столу, он произвел уже знакомые мне манипуляции с порошкообразным веществом в результате коих оно обратилось в жидкость, а затем наполнил ею шприц.
— И если да, то тебе сегодня придется хорошенько поработать. — продолжил он. — Время дармовщинки вышло.
— Я сделаю все, что скажете! — мои губы растянулись в заискивающей улыбке, глаза неотрывно глядели на шприц, а сам я подобрался к Мареку настолько близко, насколько позволяла веревка.
Мое тело начало крупно дрожать, прямо как тогда, в первые дни, когда «ангельская пыль» полностью подчинила меня себе. Только на сей раз это была лишь игра, ведь мне никак нельзя демонстрировать этим людям свою победу.
— Я в тебе даже и не сомневался. — улыбнулся Марек, глядя на то, как пришедший с ним типчик, крайне неприятной наружности, устанавливает две треноги с профессиональным (если судить по его виду) оборудованием для производства виртуальной записи.
А это что-то новенькое, ибо все прошлые разы запись производилась на камеру самого обычного видеофона (насколько я помню, хотя…). Что они могут хотеть заставить меня сделать такого, чего не заставляли прежде, и для чего требуется действительно хорошее качество съемки? И ответ в моей голове всплыл тут же…
На какие уступки готовы будут пойти мои дражайшие родственники, чтобы в один «прекрасный» момент «широкая общественность» не ознакомилась бы записью того, как дочь Семьи, пускай уже числящаяся погибшей или пропавшей без вести, творит всякое–разное, проходящее по разряду «только для взрослых», ради получения дозы «ангельской пыли»? Уверен, что на весьма серьезные, ибо это будет гораздо неприятнее выходки той Кайи в ванной.
Честно сказать, я даже немножко удивлен тому факту, что до сих пор не стал «актером» подобного рода «картины». Эти люди вообще никаких вольностей, в половом смысле, в отношении меня себе не позволяли. Опять же, насколько я помню. Но, похоже, в итоге решили (или получили на это указание) дать мне такую «роль»…
Раньше, еще совсем недавно, осознание подобной перспективы вызвало бы у меня внутреннюю панику, адреналиновые кляксы на сетчатке и удары «током» в районе позвоночника, а теперь…
Несмотря на то что «ангельская пыль» изменила мою нервную систему, а вместе с этим и мой разум, лишив способности ощущать эмоции, желания жить она во мне убить не сумела, даже напротив! Сейчас, несмотря на все происходящее, моя жажда жизни гораздо сильнее, чем когда бы то ни было прежде…
— Ты сейчас пойдешь с Евой… — продолжил Марек, кивнув на женщину, — как следует вымоешься, и вообще, приведешь себя в порядок.
Баня, позже.
Это первый раз, когда мне позволили покинуть свою темницу, оказавшуюся по итогу здоровенным погребом.
Я ощущаю неимоверную слабость и, если честно, едва-едва добрел до бани, хотя расстояние оказалось совсем небольшим.
— Живо! — услышал я резкий окрик Евы.
Вытащив ноги из галош, сделанных из каких-то старых резиновых сапог, сел на лавку предбанника и скинул с плеч старую рабочую телогрейку (на улице холодно!). Затем снял с себя мешок с вырезами для головы и рук, заменяющий мне платье.
— Я что тебе сказала? — истерично выкрикнула Ева, мешая русские слова с польскими, когда я встал с лавки и, дабы не упасть, оперся на косяк двери, ведущей в моечную.
У меня началось сильнейшее головокружение, так что…
А вслед за ее воплем ощутил, как она с силой толкнула меня в спину, отчего я, споткнувшись о порог, растянулся на полу моечной, больно ударившись коленкой об пол и макушкой о купель.
Перевернувшись на спину, я, со все той же своей обычной теперь улыбочкой, уставился на женщину. Вдобавок к той фанатичной ненависти, которую ко мне испытывают все аборигены без исключения, на лице Евы обнаружился страх. Ужас я бы даже сказал. Практически уверен, что едва только моя скромная персона объявилась в ее владениях, как она потеряла всякий сон и аппетит. Это неудивительно, ибо если вдруг мои родичи выяснят, что я «гощу» здесь, то и Ева, и все прочие местные могут лишь молиться, чтобы с ними поступили по закону. Хотя на подобный исход я бы рубль не поставил.
И несложно догадаться, что едва мне стоило покинуть(живым!) место своего заточения, как ее тревожность достигла апогея.
Страх — неприятная штука, очень хорошо понимаю тебя, Ева…
— Синяк останется. — констатировал я, усевшись на задницу и потирая ушибленное колено.
И шишка на голове…
— Мойся! — велела Ева, бросив мне старую вязанную мочалку (и где только такую нашла, ибо обстановка здесь очень уютная и аккуратная) и мыло.
Подняв с пола банные принадлежности и с трудом встав на ноги, я подошел к душу и, беря лейку, проверил, есть ли здесь горячая вода. Таковая имелась, и я принялся поливать себя водой. Уверен, еще недавно я получил бы неописуемое удовольствие, но…
— Быстрее! — рявкнула на меня Ева, которой очень бы хотелось, чтобы я поскорее вернулся в темницу или, что лучше, умер.
Я начал тереть себя мочалкой, но, видимо, по мнению Евы делал это недостаточно активно, а посему она, прошипев несколько фраз, из которых я более-менее понял лишь: «курва!», забрала из моих рук мочалку и принялась собственноручно оттирать меня.
По выходу из бани, некоторое время спустя.
— Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный — пора красавица проснись… — тихонько процитировал я Пушкина, щурясь от яркого солнца и плотнее кутаясь в свою «шубу» на «рыбьем меху».