Страница 2 из 115
— Вы здесь дежурили в ожидании, когда я приду в себя?
— Нет, что вы.
— Значит приехали? Мне трудно судить о времени, но показалось, что прошло не так уж много.
— Я подключился к вам через аппаратуру медицинского пункта, что в нашем лабораторном корпусе.
— То есть, юрист сейчас идет пешком от административного корпуса?
— Именно так.
— Как придет, разверните его назад.
— Что? Зачем?
— Мне и правда нужен юрист, но не ваш. Мне нужен мой юрист.
— Компания не оплачивает услугу посторон…
— Я разве что-то говорил насчет оплаты? Прямо сейчас свяжитесь с фирмой «Моррисон и Фентон», это во Фриско.
Сообщите господину Фентону, что у меня большие проблемы. Попросите его представлять мои интересы. Если он согласится, ознакомьте его с ситуацией и помогите связаться со мной как можно быстрее. Я ведь полагаю, что времени для этого может оказаться не так уж много?
— Да, ваше состояние… Ну вы сами понимаете. И хочу заверить, что зря вы отказываетесь от нашего юриста. Заверяю, никто ничего плохого против вас не замышляет, просто ситуаци…
— Простите, что опять вас перебиваю, но время, я мы оба понимаем, дорого. Пожалуйста, поторопитесь.
— Хорошо. Подождите немного.
Опять он наедине с темнотой, но занят не разглядыванием ее непостижимого мрака, а размышлениями. Пожалуй, разговор с Эдкинсом он провел с пользой. Добился требуемого, и даже без серьезных возражений. Это, разумеется, если разговор шел именно с Эдкинсом, а не с собственной шизофренией, запертой в изуродованных взрывом остатках мозга. Что дальше? Есть ли альтернатива? И поможет ли ее найти Моррисон? Моррисон вряд ли, но вот только если Эдкинс дозвонится именно до него, тот, если возьмется, то, скорее всего, поручит это дело Вайту. А вот Вайт может найти парадный выход даже из газовой камеры, причем по его сторонам будут стоять как минимум два швейцара в ливреях без единой пылинки.
А еще Вайт ему кое-что должен, и, хочется верить, что он из тех людей, которые о долгах не забывают.
Пожалуй, и впрямь шизофрения… Чем может помочь Вайт в безвыходной ситуации? Тут не о юристах думать надо, а об эвтаназии или коме, что по сути одно и то же.
— Джон? Вы меня слышите?
— Стив, мне гораздо приятнее, если вы сейчас будете называть меня Евгением.
— Хорошо, Евгений, как вам удобнее.
В положении умирающего, оказывается, и хорошее есть. Можно нагло наплевать на американизацию самого святого: имени.
Маленький, но плюсик.
— Мы связались с господином Моррисоном. Он согласился вести ваше дело. С вами будет работать его сотрудник: Джон Вайт.
— Когда я смогу с ним поговорить?
— Он уже выехал сюда, к нам. Это ближе, чем до клиники. Сказать точно, когда он будет, не могу. Но он уже сейчас просит сбросить ему все материалы по вашей ситуации, хочет ознакомиться с ними по дороге.
Неужто Вайт обзавелся личным шофером? Вряд ли, скорее сильно доверяет автопилоту.
— Могу я пока что переговорить с врачами?
— Да. Разумеется.
Лучше бы не говорил. Одно дело предполагать, что все плохо, другое, выслушивать со стороны кошмарные детали, перечисляемые мертвым металлическим голосом.
Все не просто плохо. Это конец. Странно, что с его жалкими остатками ведут вежливые беседы и даже подключают к ним юристов. Дееспособность пациента более чем под вопросом.
Неудивительно, что этот огрызок, бывший некогда молодым и здоровым телом в прекрасной физической форме не желает оставаться на этом свете. Здесь ему больше делать нечего. Лишь то, что из выжженной лаборатории до бокса глубокой реанимации его сумели доставить менее чем за пять минут, позволило задержаться жизни на жалких руинах былого великолепия.
Эдкинс может и сволочь еще та, но он прав: долго в таком состоянии не протянуть. Дни? Скорее часы. Он попросту свихнется, таращась во тьму и считая оставшиеся мгновения существования. Ему уже сейчас мерещится во мраке что-то нехорошее, бесшумно подкрадывающееся, плотоядно облизывающееся. Психике нужны раздражители, а здесь их нет, за исключением металлического голоса Стива, вот и старается заполнить пустоту.
А от этого неживого голоса можно свихнуться куда быстрее, чем от непроглядной тьмы.
— Дженя, ты меня слышишь?
Не американизированное «Джон», и даже не «Евгений», не Рос: «Женя», ну пусть «Дженя».
Это, похоже, Вайт.
— Слышу. Смешной нигер, где тебя столько носило?
— Почему смешной?
— С такой-то фамилией ты хочешь быть серьезным нигером?
— Нигер — это не слишком удачный термин для диалога двух уважающих друг друга собеседников.
— А я черномазых не уважаю.
— Ты успел заделаться расистом?
— Ага. Причем совершенно случайно. По случаю прикупил себе домик в Алабаме. Милое местечко, и милые соседи, совсем непохожие на северян. Знаешь, что редкий негр может пересечь Алабаму из одного конца в конец и ни разу при этом не получить пулю? Вот я и сам не заметил, как втянулся в это дело.
— Женя, я прекрасно знаю, что такое Алабама. И я знаю тебя. Мне тут со всех сторон намекают о твоей недееспособности. Попробуй доказать, что ты просто решил пошутить на грани фола в ситуации, совершенно не располагающей к юмору, иначе я начну прислушиваться к мнению других.
— Тезка, ты знаком с Эдкинсом?
— Уже знаком.
— Хочу тебе сказать, что его голос от твоего ничем не отличается. Я слышу одно и то же. И у врача, с которым я разговаривал, голос такой же.
— Понял. Ты, используя особенности нашего общения, пытаешь выяснить, не являюсь ли я самозванцем. И каков вердикт?
— Как я познакомился с твоим котом?
— Наступил ему на хвост, а в следующий раз, заглаживая вину, принес ему сметаны, и вы стали друзьями.
— Привет, Джон.
— Ну наконец-то ты меня узнал. Мог бы сразу с кота начать, а не расизмом заниматься.
— Извини, сильно нервничаю.
— Да я даже не подумал обижаться.
— Давно не виделись.
— Жаль, что увиделись вот так…
— У меня мало времени, так что обойдемся без лишней лирики.
— Понял, слезы пускать не буду.
— Имей ввиду: Эдкинс, возможно, нас подслушивает.
— И это понял.
— Тебя ознакомили с моим случаем? Все прочитал?