Твой пока дышу

Опускаю взгляд и смотрю на радионяню в его руке. Сжимает так, что пластиковый короб поскрипывает, готовый в любую секунду раскрошиться. Знала ведь, что подслушивает, а всё равно будто ногтем кто свежую рану подковырнул. И понятны мне его сомнения, понятны, но… чёрт! Разве я не заслужила хоть капельку доверия? Разве не была покладистой? Разве не тянулась к нему всем своим естеством? Разве не отвечала открыто на все его вопросы? Разве не впустила в свою жизнь, приоткрыв дверь к сердцу? Что-то это да должно значить…

Да, у меня есть прошлое. Да, где-то неприглядное, в чём-то ужасающее, и занималась чёрте чем, и вела себя безрассудно, поглотила тёмная сторона, утянула, застлала едким густым туманом некогда ясный взор, но это прошлое. Я другая. Я изменилась. Я – мать! И просто не имею права на беспечность. Заперла своё безумие, обуздала, приручила.

Неужели ты не видишь? – едва слышный шелест в голове. – Меня, настоящую…

Куманов и тот видел. Раскаялся, пожалел, что невольно потянул за собой. И отпустил с миром, вить своё гнездо. Дышать полной грудью, жить. Знал бы он, что без него не вдохнуть… что грудь спирает, зажимая лёгкие. А может, и знает… в глазах моих читает, во взгляде искрящемся, в содрогании тела, в смятении, в улыбках натужных через боль внутреннюю, через обречённость.

– Прости, – вымучивает Солнцев хрипло, делая последний шаг навстречу. Сминает в железные тиски объятий, голову к своей груди припечатывает, лишь бы взгляда моего полного слёз не видеть. – Прости, я не должен был. Надо было просто спросить… не знаю, что на меня нашло. Теперь всё будет хорошо. Эти парни – профи. Быстро разберутся кто этот концерт устроил. И всё будет хорошо…

Концерт? – выпадаю противной надсадной моросью. – Он сказал «концерт»?

– Дмитрий, – врезается между нами сухой отрешённый голос Куманова, – на два слова.

– Иду, – бросает Дима, ослабляя захват. Приподнимает мою голову за подбородок и нежно целует в губы. – Побудь тут, – не просьба, приказ. И мягкость тона этого факта не умаляет.

Закипаю по щелчку. Кровь в жилах бурлит от негодования!

Он извинялся минуту назад! Минуту!

Сжимаю кулаки и, печатая шаг, иду к лестнице.

– Я тебе устрою концерт… – просыпается во мне жалящая кобра, вырываясь на волю ядовитым шипением.

Но, едва заношу ногу над первой ступенькой, мои плечи захватывают крепкие руки, утаскивая в гостиную.

– Не дури, Линда, – осаживает Эмир тихо и протягивает беспроводной наушник, подмигивая и ухмыляясь.

Вставляю и наконец-то припадаю к другу, до краёв наполняясь светоносным эфиром, вбираю в себя исходящую от него энергию, пропитываюсь уверенностью, смакую радость встречи, питоном обвивая в крепком объятии.

Всё-таки змеюка! – фыркаю мысленно.

С улыбкой отстраняюсь, чувствуя, что сама начала раздавать электричество.

– Я тебя выпорю за то, что сбежала, – доносит до моего сведения с широкой добродушной улыбкой сбежавшего из психбольницы маньяка.

– Что тут? – слышу в наушнике немного приглушённый голос Солнцева.

– Запомни мысль, – отбивает Эмир, ставя точку в разговоре и запятую в угрозах, – на жопу не сядешь.

Машинально тянусь ладонью к мягкому месту и вижу озорного чертёнка в его правом зрачке, хлёстко щёлкающего кнутом расплаты. Сдавленно хрюкаю и упираюсь лбом в его грудь, сосредоточив всё внимание на диалоге наверху.

– Там, – поправляет Куманов со смешком, – в гардине. Полагаю, этот ремонт до сегодня перестрелок не знал.

– Шут… – цедит Солнцев злобно. – Пальнул для острастки.

– Едем дальше, – деловито задвигает Паша, – сколько вы там на полу колупались? Минуту? Две?

– Не меньше двух.

– Мужик ловкий, по словам твоей девчонки…

– Как долбаная ртуть… и реакция на уровне. Хотя, я несколько заматерел, врать не буду.

– Уверен, ты в форме, – в дипломатических талантах Паши сомнений, конечно, не было, но этот откровенный подхалимаж ничего кроме недоумения не вызывает. Отлепляюсь от Эмира, пытаясь в его глазах найти ответ, но он лишь плечами пожимает, пока Куманов продолжает вещать: – Но у него в руках был нож. А у тебя всего один порез. Царапина.

– Не было не просто цели убить… – размышляет вслух Солнцев и замыкается.

– Не было даже намерения покалечить, – подытоживает Паша и с расстановкой уточняет: – Тебя. Не её.

– Блядь… – тянет Солнцев задушено и переспрашивает с надеждой: – Уверен?

– Конечно, нет, – слышу ответ без выражения, но соображаю уже мало что.

Мир вокруг вдруг начинает бешеное вращение. Предметы перестаю различать, цвета, запахи, в голове оглушающая пульсация, как в центрифуге круговерть, один грохот и ничего больше.

Вцепляюсь в рубашку Эмира, пытаясь устоять на ногах.

Моя девочка… моя малышка… на кого я её оставлю? Бабушка не вечна, да и перед законом не родственник даже, не отдадут опеку, не позволят… моей матери даже я не нужна была, о внучке она спрашивает лишь из вежливости…

Бом. Бом. Бом.

Мощные толчки с запредельной магнитудой выбивают почву из-под ног, сотрясают землю, вызывая бешеное цунами в животе, а голос Куманова в ухе словно оглушает раскатами грома:

– Он мог выжидать удобного момента, чтобы попасть в цель и не задеть тебя, но промахнулся. А мог действительно просто шмальнуть в воздух. Мог выкручиваться и лишь создавать видимость борьбы для пущего эффекта, а мог и на полном серьёзе искать удобную для фатального выстрела позицию. Выясню наверняка, когда найду его. А я найду. И знаешь, какой вывод напрашивается?

Он делает паузу, и я замираю, перестав дышать, к лестнице кидаюсь, к гостевой спальне, к телефону, с трудом вырвавшись из цепких рук Эмира, продолжая слышать разговор в хозяйской спальне.

– Кольцо, – сипит Солнцев, – её могли убить из-за меня.

– Исключить личный контакт до выяснения обстоятельств, – режет Куманов и тут же хмыкает: – Если, конечно, не хочешь, чтобы это повторилось.

– Разумеется, нет.

– Список всех возможных недовольных предстоящему счастливому событию.

– Само собой.

Нет мне никакого дела ни до чёртового кольца, ни до личных контактов! Мозг одна-единственная мысль разрывает: кто-то меня на столько ненавидит, что хотел убить. На что ещё способен этот человек? Что предпринял, потерпев поражение? Думать страшно, но не думать уже не могу. В голове ураган ночных кошмаров любой матери, животный страх затмевает все прочие чувства, лютым холодом прошибает в позвоночник, но не парализует, а лишь ускоряет.

Взлетаю по лестнице, на ходу вытаскивая наушник, зажимая его в ладони, со всего размаха впечатываюсь в Куманова на повороте и отшатываюсь, натыкаясь на Эмира спиной.

В четыре руки пытаются обуздать меня, но я всё равно вырываюсь, бегом припускаясь по коридору.

– Линда! – кричит вслед Солнцев.

Догоняет, когда я заталкиваю мобильный в сумочку, к себе разворачивает, за плечи хватает, трясёт, достучаться пытается.

– Линда, успокойся, успокойся, всё хорошо, всё обошлось, Линда, слышишь меня? Слышишь?!

Поднимаю на него взгляд, скованный ледниками ужаса. Мороз ко коже гуляет, ветрами северными пронизывает до костей, мурашками колючими словно шипами в его обжигающие ладони впиваюсь.

Доходит. Понимает. Отчаянно мотает головой из стороны в сторону, пропитываясь моим состоянием, вбирая в себя, ставя себя на моё место, отрицая невнятным бормотанием:

– Нет... Нет, слышишь? С ней всё в порядке. Всё в порядке.

– Уверен? – с трудом разжимаю стиснутые до скрежета зубы и обрушиваю хлипкую стену, что он пытается выстроить вокруг нас в попытке огородить, уберечь, обезопасить. Плечами веду, невежливо сбрасывая его руки. – Открой. Ворота.

Фурией проношусь мимо замерших в коридоре мужчин.

– Линда, подожди! Не пущу одну! – мощным басом разрывает воздух Солнцев.

– Стоять! – осаживает его Куманов гневным рыком. – Эмир!

– Понял, – бросает Эмир коротко и настигает меня на лестнице.

Спускается со мной в ногу, но у двери тормозит, перекрывая выход.