Твой пока дышу

Опускает вниз одну руку, расстёгивает пуговицу на брюках, со свистом дёргает ширинку и, не утруждая себя нормами морали, оттягивает трусы вниз, давая волю всему, что под ними было спрятано.

Задыхаюсь, нервно хватая ртом воздух.

Как же жёстко я заблуждалась, думая, что помню, чем одарила его природа. Щедро! Весьма, весьма щедро! Ошеломительно, чтоб ему!

Как глупая золотая рыбка легко попалась на крючок. Как же мало надо молодой женщине, два с лишним года не знающей мужчину…

Судорожный вдох.

– Совсем ахренел?! – взвизгиваю на выдохе с истеричными нотками, но продолжаю пялиться как завороженная. Жадным взглядом изголодавшейся самки пожираю. Дикость!

– Помогай, хули разлеглась? – ёрничает, хватая мою руку. – Я в таком состоянии думать не могу!

– Паш, да хватит, попросила же… – хнычу, пытаясь вырвать руку, но он вцепился со своей нечеловеческой сверхсилой и даже не думает отпускать.

А я не смогу долго сопротивляться…

– Тебе же побыстрее надо! – продолжает тянуть мою руку вниз и решимость с хрустом даёт заметную такую трещину.

– Я другое имела ввиду, совсем другое! – трепыхаюсь ещё, выкручиваю запястье, но эти наручники так просто не вскрыть. – Да что ж ты вытворяешь, стервец…

– Ничего! Вообще! Ничего! А мог бы! – выталкивает фразу за фразой и в такт дёргает наши руки.

– Да что на тебя нашло, животное ты похотливое! – взревела уже в голос и, совершенно обессилив, расслабила руку.

Сложно сказать, к чему была эта его провокация.

Любую может взять. Теперь – любую. Да и раньше, наверное, просто я не замечала, во власти прочих влюблённостей. Ненастоящих мимолётных увлечений. Воспринимала как должное, как данность.

Пашка – страсть. Пашка – похоть. Дьявол во плоти, поглотивший мою душу. Проклятие моё, расплата за грехи.

Взглядом своим дурным давит, словечками похабными из равновесия выводит, животным магнетизмом раскрепощает.

Раньше не замечала. Не обращала внимания, просто предаваясь плотским утехам, не отождествляла себя с той жрицей любви, в которую превращалась в его сильных руках. Вбирала без остатка, беспрекословно отдавая всю себя взамен.

С другими – по-другому. Где-то смущение проскальзывает, в чём-то неловко, да и нравится, откровенно говоря, не всё. Где-то перетерпеть, в чём-то направить… с ним – вакуум.

Ни один мужчина так чутко не ловил мои желания. Ни один так тонко не реагировал на внутренние колебания. В первый же раз настроился на мою волну и лишь наращивал амплитуду. Без звука, без подсказок, проникая в голову и считывая каждую мысль, с лёгкостью угадывая каждое потайное желание. Реализуя, преумножая…

Сложно сказать, к чему была эта его провокация. Но того, что я вдруг сдам позиции, он явно не ожидал.

Обе руки завершили движение к цели, и моя ладонь скользнула по разбухшей головке члена. Прошлась по всему стволу, разрезая воздух, и замерла у самого основания, мягко демпфировав о могучую растительность.

– Блядь… – коротко выдыхает Куманов и задерживает дыхание, забыв сделать новый вдох.

Под рукой адское пламя. Пульсирует, подрагивает, самостоятельно регулируя нажим, своей жизнью живёт, мы – замерли.

Как будто на противопехотную мину с размаха прилетела, одно неловкое движение и в клочья разорвёт обоих. На атомы разложимся, стремительно достигнув скорости света. Не соберусь я уже после такого… Не смогу быть честной сама с собой. Не прощу себе свою слабость.

Рука немеет от напряга, от напруги этой высоковольтной в точке соприкосновения. Искрит под пальцами, покалывает, обжигает. Дышу так часто и мелко, что во рту и намёка на слюну не осталось. Губы не могу облизнуть, рот сомкнуть, только бёдра стискиваю, пытаясь удержать влагу в организме.

Куманов отмирает первым и медленно ведёт рукой, вновь захватывая моё запястье. Я в его власти, как решит, так и будет, и он, вне всякого сомнения, своё превосходство осознаёт.

Приподнимает мою руку, и я почти срываюсь на обречённый вскрик, но вместе с этим выдыхаю с облегчением. Опасность миновала? Отнюдь. Руку мою он так и не отпустил.

– Ты – себе, я – себе, – хрипит задушено.

– На грани, Паш… – шепчу чуть слышно, но сил на возражения нет никаких.

Низ живота нетерпеливо ноет в предвкушении новых ощущений. Так с ним ещё не было. Так – как будто бы не с ним. Торгуюсь с совестью, вымаливая пощады.

Это – не измена. Это – не считается. Сама же? Сама.

Конечно, считается… – едва шелестит помутневшее сознание сквозь вязкую пелену похоти.

Сжимаю стенки влагалища, сводя при этом и колени, до ломоты в мышцах, в тщетной попытке обуздать себя, но лишь поднимаю сгусток сладострастной истомы обратно к животу, лишь усиливаю возбуждение.

Бесполезно. Рядом с ним бессмысленно даже пытаться сопротивляться.

– Так или я тебя трахну, – решает за меня, отпуская руку. – Начинай.

– Я… потерплю, – вымучиваю сдавленно, последние крупицы воли отдаю в пространство, развеивая в пустоту.

– Ни-хе-ра! – рычит, резко садясь в кровати.

Задирает моё платье, стаскивает кружевные трусики до стиснутых колен и, встретив неожиданную преграду, грубо проталкивает между них пальцы, разводя в стороны. Перемещается, садясь напротив, стонет глухо, впиваясь взглядом в оголённую разгорячённую плоть, наклоняется, прикусывая коленку. Удила, блин, закусывает.

– Выбирай, – последний шанс даёт, довершая начатое, скользя пальцами по икрами, зажимая моё мокрое бельё в кулак.

Борьба. Чудовищная внутренняя борьба в которой здравомыслие участия уже не принимает. Сошли с дистанции и интеллект, и рассудок, и вменяемость, и гордость. Смело порывом шквального ветра, сгорело в адской топке сладострастия, в огне любви моей всепоглощающей к этому зверю. Лишь обессилевшая совесть вяло отбивается от слепой похоти, в попытке остаться в живых соглашаясь на полумеру.

Сглатываю скопившуюся от предвкушения слюну, облизываю губы, выдыхаю:

– Сама…

Куманов делает выпад вперёд, левой рукой опершись о мою согнутую в колене ногу, пальцами правой зачерпывает мой секрет, проскальзывая по клитору и лобку. Добивает. Неконтролируемые импульсы по телу проносятся, низ живота выкручивает, мозг отдаёт последний сигнал «SOS», но обратного пути уже нет.

– Блядь, мокрая какая, горячая…

В бреду стонет, в несознанке, размазывая добычу по крупной головке члена, распухшей и бордовой от чрезмерного возбуждения. Пальцами впивается в моё колено, полностью захватывая моё внимание, раздражая нервные окончания вульгарностью своих действий.

Рука сама тянется к промежности, не контролирую процесс, в фантазии свои ухнула, за его резкими движениями по стволу члена наблюдаю. Едва пальцами по половым губам вожу, но ощущения, будто катком прохожусь. Утопаю в своей смазке, хлюпаю так развратно, так бесстыдно, что в глаза ему посмотреть не могу.

– Быстрее! – командует долбанный полководец моего сердца и прочих частей тела.

Не хочу быстрее, затянуть хочу, заплыть и не выплыть, утонуть! Вместе. Нырнуть без задержки дыхания.

Какая теперь разница? Я уже это делаю. Я уже поддалась. Я уже наступила на горло самоуважению. Предала совесть.

Растянуть. По максимуму.

– Ведьма… – смеётся сдавленно, понял всё, бегущую строку в глазах мутных читает, подсказки невидимого суфлёра моих мыслей ловит, сигналы, что я в космос посылаю, к нему возвращаются. – Ведьма, сладкая, вкусная, безжалостная… в глаза мне смотри!

Вскидываю подбородок. Сцепляемся взглядами. Неразрывно, пьяняще, волнующе!

Стоны рвутся, крики, замещаю сиплым бормотанием:

– Скучала… по тебе, по этому, Господи, как я скучала… как хорошо, Паш, как хорошо с тобой, даже так, даже так… умереть не встать…

– Голодная… – рычит вроде, но так певуче, шутливо, – голодная Сирена… где голосок свой потеряла? Кричи, маленькая, кричи, раз хорошо!

Одеяло в кулак – до ломоты в пальцах.

Зубы вместе – до скрежета.

Нет. Поймёт всё, пожалеет, не хочу жалости! Хочу страсти! Раз больше ничего другого получить не могу… хотя бы её…