Страница 6 из 10
– Мы посвятили всю ночь диалогам о чём угодно, но только не о самих себе. Ваша увлечённость искусством мне предельно очевидна. Может ли это быть профессиональным интересом? Вас что-то связывает с живописью? Опрометчиво ли будет предположить, что Вы и сами являетесь художником?
В голосе моей спутницы слышалось искреннее любопытство, которое я, после недолгих сомнений, решил всё же удовлетворить. Каждое слово, пророненное сегодня, и каждое мгновение, предшествовавшее этому вопросу, лишь сильнее растили во мне неподдельное чувство расположения к этой женщине, оставляя решительно безуспешной мою инстинктивную борьбу с желанием ей доверять.
– Вы правы, я имею дерзость считать себя таковым. Возможно, мне следовало сказать это раньше. Однако, как правило, это не первая вещь, которой я делюсь о себе при знакомстве.
– Отчего же? По-моему, это восхитительно. Есть, спать и плодиться без всякой меры пристало даже собакам, Вы же привносите в этот мир что-то новое, чего в нём без Вас бы попросту не существовало. Побольше веры в себя, мой друг, ведь Вы – самый настоящий Человек, как и всякий другой творец.
Очевидно, она не стеснялась в выборе выражений, но вместо того, чтобы смущать собеседника, подобная прямота порождала иллюзию, будто мы состоим в знакомстве уже далеко не первый день. Я не сдержал сухого смеха и получил в ответ улыбку, поощрявшую меня открываться всё больше.
– Может и так, но в отношении конкретно моего творчества немногие бы разделили Вашего энтузиазма.
– Что Вы имеете ввиду?
В попытке избежать неловкой темы, я сам же разжёг к ней интерес. Но, почему-то, мне захотелось всё рассказать.
– Всё дело в самих моих работах. В том, что они из себя представляют и том, какое влияние оказывают на тех, перед чьими глазами оказываются.
– И что же в них такого особенного?
– Обычно людей… Тошнит при их виде. Или начинает кружиться голова. Либо одолевает сильное чувство нахлынувшей из ниоткуда тревоги. Иногда – всё сразу. По этой причине, я лишь однажды пытался их выставлять, но опыт мне показал, что картины подобного толка принадлежат не галереям, а закрытым от посторонних глаз мастерским, где и были рождены.
Я медлил с ответом, тщательно выбирая слова, стараясь не раскрывать слишком многое, хотя всё равно ожидал, что закончится это привычным недоумением. К моему удивлению, реакция вышла совершенно иной.
– Признаюсь, теперь Вы меня не на шутку заинтриговали. Я хотела бы лично увидеть Ваши картины.
– Боюсь, если я это допущу, Ваше мнение обо мне сильно ухудшится.
Но глаза её твердили о том, что подобное утверждение смехотворно.
– Предчувствие шепчет мне об обратном. Мне кажется, это вполне может вылиться в начало весьма волнующих отношений.
Я не мог видеть собственного лица, но готов был поклясться, что выражение на нём в тот момент было до ужаса счастливое и вместе с тем – дурацкое.
– Так значит, сегодняшний вечер не станет единственным разом, когда я Вас вижу? Могу я надеяться на то, что мы ещё встретимся?
Прежде чем её приглушённый голос достиг моего слуха, медленно расцветающая улыбка и пристальный взгляд уже заранее ответили на оба вопроса.
– Теперь это неизбежно. Я просто обязана посетить Вашу мастерскую. Поэтому, будьте готовы – когда придёт время, я Вас обязательно навещу. Однако теперь, к сожалению, настало нам время прощаться.
Ответом на моё предложение проводить её, стал вежливый, но однозначный отказ. Последние слова Белинды завершали этот неожиданно долгий вечер.
– Ах да, ещё кое-что напоследок. Из нас двоих, по всей видимости, я всё же являюсь старшей, чего, конечно же, нисколько не стесняюсь. Поэтому, если позволите, хотелось бы дать Вам один совет.
Я с радостью ухватился за эту возможность ещё на мгновение продлить нашу встречу.
– Конечно, я весь внимание.
– Будучи с женщиной наедине, не стоит при этом думать о ком-то, кроме неё. По крайней мере, позаботьтесь о том, чтобы не попадаться на этом. Считайте это советом в той же мере, сколь и секретом, которым я только что с Вами великодушно поделилась.
Помимо прохлады, скользнувшей в её тоне, в нём так же таилась неясная мне игривость.
– Буду иметь ввиду. Надо полагать, что и в отношении Вас этот самый совет является актуальным?
На миг её глаза, подобно кошачьим, сверкнули зелёным блеском в окружавшей нас темноте.
– Особенно в отношении меня.
V
Входная дверь была не заперта, хотя я точно помнил щелчок затвора, провожавший меня в тот вечер. Переступив порог, я очутился в доме, моём, но на удивление не пустующем. В пыльном воздухе темной прихожей едва уловимо висел аромат знакомого одеколона. Из глубины гостиной доносился мягкий шорох одежды и дорожных сумок. Остановившись в дверях, я увидел его сгорбленную фигуру, немедленно выпрямившуюся, как только первые мои слова нарушили тишину.
– Отец. Ты вернулся.
– Всего пару часов назад. Устал невероятно, лишь сейчас дошли руки, чтоб разобрать свои вещи. Рад тебя видеть, Адам.
– Взаимно.
Он неловко замялся, разглядывая меня, затем вернулся к своим вещам, продолжив разговор из-за плеча.
– Как у тебя дела? Хороший выдался вечер?
– Пожалуй.
– Признаюсь, я был удивлён, не застав тебя дома.
Замок на сумке всё никак не поддавался. Губы отца сжались, его лоб пробороздила крупная вертикальная морщинка между съехавшимися бровями. Так странно видеть это лицо, столь похожее на моё. Тот же разрез глаз, та же форма носа, такой же в точности контур описывает челюсть. Только кожа не так бледна. А вот что касается губ и цвета глаз – эти черты мне достались от матери. Иногда я задаюсь вопросом, кем же являются дети по отношению к своим родителям? Суммой двух половин, что составляет такую же единицу, а значит – равным им по итогу? Или же суммой двух целых частей – от матери и от отца, что делает их чем-то большим?
– Да, сам удивлён, что так вышло. Вообще, в моих планах было вернуться пораньше, но я кое-кого встретил и…
– Красивая?
– Что?
Прерванный в середине слова, я на секунду растерялся, и смысл его подмигивания от меня ускользнул.
– Ну, та, из-за которой ты задержался.
Вот оно что… Отец часто шутит, и это хорошо. Будь он серьёзней, мне было бы совсем невыносимо находиться с ним рядом. Ведь он так похож на меня. Только успешней, взрослей, уверенней в себе. Он знает, чего хочет, и как этого добиться. Я будто бы смотрю на прототип, что выдался удачным. А сам при этом – неисправная, поломанная копия. Подделка.
– Эй, можешь не отвечать, если не хочешь. Давай так, больше никаких вопросов, ни где ты пропадал, ни с кем – это твоя личная жизнь, ты уже взрослый человек. Лучше расскажи мне о том, что меня действительно касается. Что там насчет твоих картин? Удалось продать хоть одну?
Говорить о делах мне хотелось ещё меньше. Подобные вопросы будто заставляют меня отойти от своей деятельности на несколько шагов и взглянуть на неё со стороны, чтобы ещё раз убедиться, насколько она ничтожна и безуспешна.
– Нет. Пока ещё нет…
Его движения замедлились после короткой паузы. Что, интересно, пряталось в этих глазах – жалость или разочарование?
– Вот как. И почему же, как ты считаешь?
– Не знаю, они… Они не понимают. Никто не понимает моё искусство…
Как и всегда, я искал оправдания в окружающих. Папа заметил это и поднял на меня непродолжительный взгляд, будто упрекающий в незрелости.
– А должны?
– Конечно! Мои… Мои картины единственные в своём роде! Таких больше никто не пишет, только я могу это делать, так что я… я…
Видя, как быстро я забегаю в тупик в своей жалкой обороне, отец наконец-то оставил в покое вещи, развернувшись ко мне всем телом, его руки упёрлись в бока. Глубокий вздох, беспорядочно окидывающий комнату взгляд. Так выглядят механики, когда смотрят на неисправный двигатель, перед тем, как решить, что с ним делать. Обычно я не был таким косноязычным, но перед ним я всегда ощущаю себя так и не выросшим ребёнком, и всё мое красноречие куда-то пропадает.