Ноктикадия

Монстр царапал мои ребра, пробивая кости в поисках выхода.

— Скажи это.

— Просто трахни меня уже, — огрызнулась я, расстроенная по причинам, которые не могла ему объяснить.

— Это все, что ты хочешь? Быстрый трах? Ты знаешь, что я могу дать тебе это, но мне кажется, что внутри тебя есть что-то, что жаждет большего.

Откуда он мог это знать? Откуда он мог знать голодную тень, пустую дыру, которая жаждала съесть мое сердце?

— Я тоже это чувствую, — сказал он, словно прочитав мои мысли. — Это внутри меня. Горящее, как лихорадка, от которой я не могу избавиться. Это злобный, гордый гнев, который отказывается признать правду.

— Какую правду? — спросила я, мой голос дрожал. Нервно.

— Что я готов убить за тебя без колебаний и угрызений совести. И в то же время, без тебя я могу превратиться в кучку пепла. Я слаб перед тобой, Лилия.

Сквозь раздражающую пелену слез я переваривала его слова, смакуя их. Как странно, что я чувствовала себя совсем другой. Сильной. Более уверенной в себе благодаря ему.

Сколько раз мне приходилось смотреть на шрам, оставленный Анджело, Деврик заставлял меня забыть о нем. Он каким-то образом вселял мужество в мои самые расстроенные минуты, когда мир казался мне скорее врагом, чем другом.

— Почему ты заставляешь меня плакать?

— Потому что я знаю, что внутри тебя тоже есть правда. Ты отказываешься признать ее, но я хочу, чтобы ты сказала ее. Скажи мне ее в лицо.

— Я не могу.

— Чего ты боишься?

Я покачала головой, паника поднялась в горле и жаждала вырваться наружу гневным рыком.

Стиснув зубы, он схватил меня за челюсть.

— Чего ты боишься?

— Что Вселенная тоже услышит это! И заберет тебя. — По щеке покатились слезы. — Я так хотела сказать тебе это в тот день у океана, когда ты ускользал от меня. Я кричала в своей голове. Скажи ему! Скажи ему, пока не стало слишком поздно. Но я не могла, потому что знала: если я это сделаю, ты уйдешь навсегда. А теперь? Теперь я чувствую себя проклятой. Как будто я ношу в себе проклятую тайну, которую никогда не смогу произнести вслух.

Его брови сошлись на переносице, и он убрал прядь волос за ухо.

— Я никуда не ухожу. Ты и я? Это? От этого никуда не деться. Неважно, как быстро ты бежишь и как далеко забегаешь, я всегда буду внутри тебя, как сейчас. В твоих костях, в твоей крови и в твоей голове. Неважно, что ты расскажешь Вселенной, какие секреты откроешь. Ничто не изменит того, что мы есть, того, чем мы стали.

Это было на кончике моего языка, просилось наружу, и я впитывала его признание, как наркоманка.

— Я хочу сказать тебе. Я давно хотела тебе сказать, но у меня на сердце слишком тяжело. На нем слишком много замков. И в некотором смысле я рада, потому что чем мне тяжелее мне открыться, тем меньше я чувствую, а чем меньше я чувствую, тем меньше все болит.

— Мне хорошо знакомо это чувство. — Он провел большим пальцем по моей щеке. — Мы с тобой похожи, Лилия. — Он нежно поцеловал мой шрам, а затем губы. — Я знаю, что демоны твоего прошлого все еще мучают тебя. Я знаю, что иногда ты видишь Анджело, когда просыпаешься посреди ночи. — Его брови сошлись в напряженном хмуром взгляде. — Но он никогда больше не причинит тебе вреда, Маленький Мотылек. Я выведу из тебя всех демонов, пока ты не почувствуешь себя в безопасности.

Боже, разве можно было желать этого человека еще больше, чем я уже желала?

— Я не вижу их, когда я с тобой. Мне кажется, они боятся тебя.

— Так и должно быть. — В его глазах мелькнула угроза.

— А вот когда я не с тобой, меня это пугает.

Запретные слова щекотали мой язык, просясь на волю. Я осмелилась произнести их. Выпустить проклятие во вселенную и рискнуть всем, что принесло мне счастье в последние несколько недель.

— Я люблю тебя. И я не думаю, что смогу перестать любить тебя. — Я наклонилась вперед, чтобы поцеловать его, но заколебалась, сомневаясь, не слишком ли быстро я призналась.

Крепкая рука обхватила мой затылок, не давая отступить.

— Я никогда не отвергну тебя и не оттолкну. — Прижавшись губами к моим губам, он так нежно держал мое лицо в своих руках, как будто я была чем-то слишком ценным, чтобы крепко держать меня. — Я прожил жизнь, полную смерти — холодное существование в бесконечной пустоте. Без чувств. Никогда не зная теплоты прикосновения. Каждый неудовлетворительный вздох был удушающим напоминанием о том, каким опустошенным я стал. Только когда ты появилась и бросила первый луч света, я почувствовал пульс жизни. Притяжение, перед которым я не смог устоять. — Он провел пальцем по моим сжатым губам. — Не стесняйся прикасаться ко мне, Лилия. Ты единственная, кому это позволено. Это ты вытащила мое сердце из этого бесчувственного сна. И это для тебя оно теперь бьется. — Вздохнув, он провел рукой по моим волосам, нахмурив брови. — Пускай вместо него разбитые в клочья обломки. Израненные и заключенные в клетку разорванными костями. Но оно принадлежит только тебе.

Страсть пылала на моих губах от его поцелуя, и он расстегнул рубашку, медленно спустив ее по моим рукам до локтей, где он собрал ткань вокруг моих запястий на спине, удерживая меня в плену.

— Ты моя, Лилия. — Не сводя с меня глаз, он наклонился ко мне, проводя языком по моим напрягшимся соскам. — А я твой.

Когда он, наконец, ослабил хватку, я запустила пальцы в его волосы, крепко сжав их в своей ладони.

— Мой, — прошептала я.

Сильные руки обхватили меня, притягивая к себе. То, что начиналось как медленные толчки, быстро переросло в пыл. Мощные бедра врезались в меня, он трахал меня жестко. Безжалостно. Я впилась пальцами в глубокие бороздки его мышц, позволяя ему входить в меня, словно он искал Бога в каждом вырвавшемся у меня стоне. Он трахал меня так глубоко, что на глаза навернулись слезы.

Напряжение, исходившее от этого мужчины, пронзило меня, как раскаленная молния, наэлектризовав воздух вокруг нас. У меня перехватило дыхание, я задыхалась. Я была восхитительно осквернена.

Мое тело напряглось, и из горла вырвалось нечто, похожее на всхлип и облегчение. Мы оба были мокрыми от пота, он прижал меня к себе еще крепче, и эти глубокие, гортанные звуки в его горле говорили о том, что он отчаянно хочет достичь кульминации.

Я запрокинула голову от вспышки света и закричала, разбиваясь вдребезги в его объятиях.

Последовал его оргазм, выбросивший внутрь меня поток теплой жидкости, и безвольная я прижалась своей покрытой шрамами щекой к его покрытому шрамами плечу. Ужасными отметинами там, где нас обоих заклеймили монстрами.

Он содрогался рядом со мной, его руки тряслись у меня за спиной.

Когда я решилась поднять голову, в его глазах за эйфорической усталостью мелькнул блеск обещания, и он, тяжело дыша, посмотрел на меня.

Я провела рукой по его влажному лбу, изучая обожание, которое раньше отказывалась видеть. Обожание могущественного человека. Единственного, кого монстры в моей голове боялись больше всего. Именно в тот момент я поверила ему, когда он сказал, что принадлежит мне. Как безбрежный океан, на который претендует одна песчинка.

Мое темное море. Таинственные глубины, которые одновременно завораживали и пугали меня.

Долгое время мне было трудно принимать и дарить любовь. Я стала раздражительной. Скупой. Недоверчивой. И поскольку я так редко отдавала частичку себя другим, было еще больнее, когда ее отнимали — когда мир протягивал свою жадную руку в мою жизнь и отрывал кусочки того, что я любила больше всего. Я поняла, что в основе жизни лежит страдание, а боль — неизбежное следствие любви. Медленная грызущая боль, начинающаяся в тот момент, когда мы осмеливаемся признать, что это такое. Тень за каждым обожающим взглядом. Муки, которые сменяли мимолетные минуты покоя.

Любовь была также болезнью. Неизлечимой болезнью. Та, что заползает в мышцы и кости и сохраняется еще долго после смерти. Как бы мне ни хотелось похоронить любовь к матери, ожесточиться, чтобы не смотреть в глаза этой душераздирающей правде, я не могла. Зарывшись глубоко в корни, она расцветала из ран моего разбитого сердца, разрывая швы, которые горели от воспоминаний о тех, кто пытался причинить мне боль. Иногда боль была слишком сильной, чтобы ее терпеть. Но иногда она была приятной, потому что означала, что я способна что-то чувствовать.