Изгои Интермундуса

– Но тебе же удалось…? – перебиваю я, поддавшись вперед: нутром чую, что за его словами скрывается нечто очень важное.

– Без помощи книги, к сожалению, – продолжает король, игнорируя то, как быстро я перепрыгнул с «Вы» на «ты». – Как ты помнишь, в свое время я был послом Его Величества, и моей обязанностью было налаживать отношения с отдаленными кланами, чтобы избежать еще одой кровопролитной межклановой войны. Так вот, однажды, судьба привела меня в одну деревню – кажется, это та, что находится у подножья Лошадиной горы.

– Это та гора, похожая на голову лошади? – бросаю, как можно непринужденнее.

Хоть я там ни разу и не был, но много слышал об этой деревни от своего отца – так что я смогу догадаться, если Изокрейтс солжет о чем-то, что мне известно. К примеру, земля в тех краях настолько пропитана солью, что многим растеньям там просто не выжить, и некоторые тамошние жители готовы были сделать что угодно, чтобы побаловать домочадцев спелыми фруктами. Слышал, во времена Третьего Атиса [аналог века, длился 136 лет] многие наемники из тех земель вместо платы брали арборские персики. Как посол, брат короля должен был знать подобные вещи, чтобы, в случае чего, можно было уладить конфликты мирным путем или же подкупить старейшин.

– Да, именно она, – подтверждает Изокрейтс.

– Помнится, – начинаю я, внимательно следя за реакцией собеседника, – как-то мой отец привез оттуда целый обоз персиков и велел раздать их людям на городской площади.

– Я тоже это помню, – король улыбается, но не успеваю я и рта раскрыть, чтобы сказать, что эти персики были из Зеленой Рощи близ замка Вириди, как он говорит: – Только в деревне у Подножья персики не растут: ты что-то напутал.

Я разочарованно киваю: подловить на лжи мне его не удалось.

– Так вот, – продолжает он, – Старейшина этой деревни рассказал мне, что однажды у них случился странный случай: его правнучка, Реджема, потеряла память во время несчастного случая. И в ее голове все настолько перемешалось, что девушка не просто забыла кто она такая, но и перестала чувствовать Septimus Sensu между собой и своим мужем. Конечно, со временем она все вспомнила, но, без сомнения, именно искаженные воспоминания, хоть и ненадолго, лишили ее Связи.

Холодок сковывает сердце: теперь ясно, к чему завел этот разговор дядя моей возлюбленной. Не успеет паук – за которым я наблюдаю уже несколько минут, пытаясь сохранить хладнокровие и не поддаться эмоциям – доползти до противоположной стороны спинки кресла, бывший королевский посол в очередной раз скажет, что Связь между мной и Деей ненастоящая. А это значит, что наше с ней будущее не крепче домика из песка. Ведь если Изокрейтс изменил Дее память и втиснул меж конюхом и Первой принцессой меня, то это значит, что моей Связанной должна была стать другая девушка. Поэтому Дея, раздираемая противоречиями, пыталась убить себя, что высвободило проклятье Истока, погубившее два наших рода и ее конюха в придачу. Но, быть может, моя настоящая Связанная ее жива, и проклятье Истока подействовало на нее так же, как на Эмриса? Что же мне делать? Продолжать жить, как ни в чем не бывало, вызволить Дею и вернуться с ней в обычный мир? Нет, это не может продолжаться вечно. Нам нет место в людском мире, мы должны вернуться домой. Но, а если я встречу свою винну, что тогда? Дея перестанет иметь для меня значения, и со временем превратиться в изгоя в родном мире? Нет. Этого не случится. Я полюбил ее еще будучи несмышленым подростком, и никогда не брошу.

– Все это неважно, – ровным голосом чеканю, прервав рассказ Изокрейтса. – Дея всегда была для меня больше, чем просто дочка короля. И чтобы не произошло, я не оставлю ее, если это то, чего ты добиваешься.

– Уважаю твою решимость, – легкая улыбка играет на губах Изокрейтса. – Но ты уверен, что твои чувства и воспоминания не находятся во власти фальшивой Septimus Sensu? Насколько я помню, вы постоянно задирали друг друга, когда были детьми, и часто ссорились, став старше.

– Да какое тебе дело до моих чувств и воспоминаний! – вспыхиваю я.

– Просто я хочу, чтобы все стало на свои места, – спокойно отвечает он. – Хочу исправить свою ошибку.

– У тебя ничего не получится, – бросаю, направляясь к выходу, с намерением, во что бы то ни стало найти свою возлюбленную.

– Дело не только в тебе, но и в ней, – вздрогнув, останавливаюсь. – Я не хочу, чтобы она страдала.

– Она и не будет, – почти рычу я.

– Мы с Эмрисом не единственные, кто еще жив и помнит эпоху правления Велиуса. Многие из них – венефикусы, жившие на границе Леса Тенебрис вблизи Селенийского Замка. Может, среди них и твоя Связанная. Что тогда?

– Это не имеет значения, – снова разворачиваюсь лицом к двери, и тут она непостижимым образом исчезает.

– Есть один способ узнать, жива ли еще твоя настоящая винна или нет, – продолжает Изокрейтс, вставая.

– Какой? – спрашиваю без особо интереса. Хотя в душе что-то дергается.

– Я могу на время разрушить вашу фальшивую Связь, и тогда мы будем точно знать, есть ли у твоей драгоценной принцессы соперница.

– А если нет…? – подталкиваю его к ответу.

– Я отпущу вас, – Изокрейтс переводит взгляд на стену и возвращает дверь на место.

– И зачем был нужен весь этот крестовый поход? – путаница в голове никуда не уходит, но его обещание все же немного остудило мой пыл.

– Я смотрю, ты, и понятия не имеешь, что за сила сокрыта в Septimus Sensu, – теперь его улыбка чуточку мрачновата. – Она способна не только уничтожить род, но и стереть с лица земли весь город. Поэтому, если твоя Связанная жива, мы должны найти, чтобы предотвратить очередную катастрофу. Кто знает, когда настоящая Связь в ней пробудится, и что случится тогда.

– Не труби тревогу, если врага не видно, – кидаю я. – Мы еще не знаем, есть ли она вообще.

– Так ты согласен? – спрашивает Изокрейтс, и его глаза начинают светиться от нетерпения.

Странно, неужели, он так яро печется о своей племяннице? Ах, да, ведь если моя настоящая винна существует, пробудившись, она может нанести вред его королевству, и новому королю Интермундуса нечем будет управлять.

Киваю в знак согласия, и добавляю:

– Только с условием, что ты отпустишь Дею и моих друзей.

– Хорошо, – обещает он. – А теперь закрой глаза.

В мгновение ока проваливаюсь в пустоту, стоит холодным пальцам коснуться моего лба...

Человек привыкает ко всему: к образу жизни, к людям, к чувствам. Этим я ничем не отличаюсь от других. За эти 300 лет мне пришлось привыкнуть к… боли. Эта боль, была настолько сильной, что, казалось, раскалывала душу надвое. Она не давала спать, думать, быть самим собой. Бывали моменты, когда я готов был молиться кому угодно, лишь бы она прошла. Эта боль была соткана из обиды, одиночества, ревности, отчаяния и любви. Любовь была не только составляющей этой боли, но и ее причиной. Я словно мотылек бился о стеклянный кокон лампочки, пытаясь достать свой лучик солнца. Мотылек обжигал крылья – я ранил сердце. Но я не мог уйти. Связь не позволяла, любовь удерживала. Я был слишком горд, чтобы склонится на колени перед своим лучиком и просить разбить стекло между нами. Моменты слабости и неожиданной близости утекали словно дым сквозь пальцы – будто что-то извне мешало преодолеть стену между нами. И это ранило душу еще сильнее.

Но сейчас, черная пустота, высасывала из меня боль, словно это был змеиный яд. Облегчение окутывало все существо, и в это мгновение я оказался в глубине леса Тенебрис, и мог наблюдать картину, произошедшую много лет назад: шестеро подростков были прикованы черной, вязкой слизью к большому дереву, а над ними нависли огромные Тени – их очертания расплывались, стоило лучу прорезать себе путь сквозь густую листву.

– Это ты виновата! – пропыхтел Глиндер, пытаясь высвободить руки. – Взбрело же тебе в голову пойти искать Королевского Дрозда в этой чаще!

– Прости… – еле слышно прошептала Фидан, а ее глаза подозрительно заблестели.