Научу тебя плохому

Нерешительно, но она все же меня касается, пока только через ткань. Проводит пальчиками, слегка сжимает, а я закрываю глаза и заставляю себя дышать.

— Смелее, Есь, он тебя не укусит, — подбадриваю мышку и стону мучительно, когда, наконец решившись, она тянет вниз резинку трусов и робко охватывает мой член ладонью. — Ещё, малыш, сильнее, сожми, да-да, вот так, умничка.

Никогда не думал, не представлял даже, что простая, неумелая ласка, может так заводить. И ведь не в мастерстве дело, не в умениях — дело в ней, в моей мышке.

Открываю глаза, смотрю на Есю, наблюдаю, как, не отрывая взгляда от моего паха, она осторожно водит рукой по стволу. Кладу руку поверх её ладони, останавливаю движение.

— Я сделала что-то так? — она распахивает свои красивые глазки, смотрит на меня испуганно, губы кусает, — я не умею, прости, я же говорила, что не надо… — начинает оправдываться.

Не даю ей продолжить, просто переворачиваюсь, заваливаю мышку на спину и впиваюсь в её губы, дурея от происходящего. У меня много девчонок было разных, и секс был на высоте, но такого фейерверка я не испытывал ни разу. Никогда меня от кайфа так не разрывало, и плевать на ее «не умею», я научу, всему научу.

— Ты самая охрененная девочка, слышишь? — улыбаюсь ей, притягиваю ближе.

— Марк, — вскрикивает испуганно, когда, отодвинув трусики, я касаюсь головкой влажной плоти.

— Тшшш, не бойся, сейчас полетаем.

Еся напрягаться, конечно, но уже через секунду начинает тихо постанывать. Сама непроизвольно бёдрами на встречу двигает. Осторожно, медленно вожу головкой меж влажных глубок, теряю рассудок, уговаривая себя держаться и не кончать, потому что сначала она, сначала её удовольствие.

— Давай, малышка, давай, зажигалочка.

Шепчу ей сквозь затуманенный разум, чувствую, как малышка моя развратная начинает дрожать, сводит свои стройные ножки и, выгнувшись в спине, кончает громко и ярко, унося меня с собой в чёртов Рай.

Глава 27

Еся

В очередной раз за каких-то два дня я задаюсь одним и тем же вопросом: что я делаю? На меня вновь накатывает волна бесконечного стыда и приходит окончательное, отчетливое понимание: чтобы я ни делала, как бы ни старалась, а сопротивляться этому тирану доморощенному я не могу. Ну как, скажите, можно противиться такому напору? Это же самый настоящий, не видящей препятствии на своем пути, штурмовой танк. И он вполне успешно штурмует мою полуразрушенную, уже совсем не крепость.

— Есь, опять грузишься?

Он наваливается на меня, если не всем своим весом, то точно половиной. Ответить, конечно, не позволяет, просто целует, больше не спрашивая на то разрешения. А я, издав обреченный стон, обвиваю руками шею этого диктатора и отвечаю на поцелуй, потому что не могу иначе и не хочу.

Мне нравится то, что он со мной делает, нравятся его касания, его поцелуи и его язык, стопроцентно хозяйничающий в мое рту, мне тоже дико нравится. Я же горю, просто воспламеняюсь от каждого легкого касания, от такого порочного, откровенного взгляда. Сама его ближе притягиваю, жмусь к горячей, влажной от пота и напряжения груди, целую в ответ, одурманенная близостью своего тирана. И я потом, когда-нибудь подумаю, почему мысленно зову его своим, обязательно подумаю, но не сейчас.

А сейчас я хочу его целовать и целую, сама сплетаю наши языки, завожу какой-то совершенно безумный, огненный танец и чувствую, как что-то твердое упирается мне в живот. Останавливаю поцелуй, пальцами зарываюсь в густые, темные волосы, улыбаюсь несдержанно, глядя в напряженное до предела лицо Марка. Он снова сдерживается, наверняка сам с собой борется, себя уговаривает. И я понимаю, конечно, как сложно ему даются нежность и неспешность в каждом действии. Это покоряет.

Одной рукой я продолжаю поглаживать его шевелюру, второй провожу по лицу, костяшками пальцев касаюсь скулы. Боже, какое же у него красивое лицо, а глаза… Это какое-то произведение искусства. Смотрю на него, пристально рассматриваю каждую морщинку, каждую, даже самую маленькую родинку, запоминаю каждую черту.

— Еська, я так долго не выдержу, не сдержусь.

— Не надо, — шепчу, едва шевеля губами.

— Не буду, Мышка, я же сказал, что не трону, — он упирается лбом в мой, дышит тяжело.

— Ты не понял, не надо сдерживаться.

Я сама не верю произнесенным мною словам, а Марк, кажется, и вовсе пребывает в шоке от услышанного. Он приподнимается, опирается на ладони, заглядывает мне в глаза и молчит. Думает, сопротивляется зачем-то. Зачем? Я же дала ему зеленый свет.

— Не шути так, малыш, — он усмехается и уже собирается откатиться в сторону, когда я опускаю руку, осторожно провожу пальцами по твердому животу и делаю, пожалуй, самую безрассудную вещь за всю свою жизнь.

Сама обхватываю ладонью его вполне себе достоинство, сжимаю осторожно, не будучи уверенной в том, что не причиню боли. Я совершенно точно тронулась умом, потому что еще несколько минут назад стояла посреди кухни, не решаясь поднять глаза и злилась, так сильно злилась на этого несносного гада, а теперь сама сжимаю в руке его готовый к боевым подвигам член.

Боже, это даже звучит абсурдно.

— Еся, хватит, ты чего делаешь? — он пытается улыбнуться, а на лбу его выступают мелкие капельки пота.

— Не надо ничего говорить, пожалуйста, — я кладу указательный палец свободной руки на его губы, — просто сделай.

— Нет, — его дыхание тяжелеет, на лбу собираются морщинки. — Тебе рано пока, что на тебя нашло, малыш?

Я не слушаю его, не хочу, потому что передумаю, потому что сдам назад. А назад нельзя, совершенно точно нельзя, ведь ему надо, а значит и мне тоже. Это безумие какое-то, сумасшествие, но сейчас мне плевать на формальности, вообще на все плевать. Я просто хочу, чтобы он сдался, чтобы поддался соблазну, точно также, как поддалась я.

И я уверенна, я точно знаю, что несмотря ни на что, он будет осторожен.

— Еся, — он дергается, оторвав одну руку от постели, хватает меня за запястье, хочет отвести ладонь, а я не позволяю, лишь сильнее сжимаю его член. — Сумасшедшая моя девочка, тебе же больно будет.

Я не могу больше говорить и не хочу. Просто отрицательно мотаю головой.

— Мышка…

Простонав протяжно, он набрасывается на мои губы, и нет, не целует, а просто вгрызается, словно наказывает за то, что посмела ему перечить. А мне плевать, потому что хорошо, от его такой несдержанности и похоти хорошо. Я только и могу, что беспрепятственно подставлять искусанные, должно быть, распухшие губы под его совсем нещадящие, жалящее поцелую. В следующую секунду Марк вновь издает стон, а меня простреливает острая боль, пронзающая тело.

— Мышка, что же ты такое творишь.

Он утыкается носом в мою шею, впивается в нее зубами, оставляя на ней очередную порцию меток. Не двигается, себя сдерживает и меня бесит. Я чисто из вредности и, быть может, немного от злости, впиваюсь ногтями в его плечи, и сама двигаю тазом.

— Еся, блядь… — рычит угрожающе, а я улыбаюсь, как дура последняя, потому что он не удержался, поддался мне, моему напору.

— Просто продолжай.

— Еська, ты совершенно точно такая же чокнутая, как я.

Я слышу, как он тихо посмеивается, а потом, спустя долю секунды, начинает медленно двигаться.

— Блядь, девочка, ты даже не представляешь, какой это кайф быть в тебе.

— Марк, — шепчу, прижимаюсь к нему, хочу его чувствовать. Его всего. Каждую часть его тела. Он двигается медленно, размеренно, а я чувствую, как постепенно отступает боль, сменяясь чем-то необъяснимым, но таким знакомым. — Марк.

— Моя мышка, моя, блядь, какая же ты…

Он не договаривает, только дергается резко, перекатывается на спину и вот я уже лежу на его груди, плотно прижатая к горячему торсу. Помедлив немного, позволяя мне привыкнуть к изменениям, Марк снова продолжает двигаться, все также медленно, боясь причинить боль, сдерживается. А я не хочу, чтобы он сдерживался, не хочу, чтобы думал, потому что уже не так уж и больно, и вообще…