Научу тебя плохому

Дорогие читатели, также приглашаю вас в свою историю «ПОКОРИТЬ АНГЕЛА», которая с сегодняшнего дня также публикуется на литнет.

— Отвали от меня, кретин, — я зашипела кошкой, впиваясь ногтями в широкие плечи мажористого придурка.

— Ты так вкусно пахнешь, Ангел, — прозвучало непозволительно близко.

— Да отпусти же ты меня! — очередная попытка вырваться из сковавших меня оков провалилась с треском.

— Ну чего ты сопротивляешься, Кошкина, все равно ведь в моей постели окажешься, — произнес он слишком уверенно. — Или… — покачал головой.

— Или что? — я упрямо взглянула в голубые глаза.

— Или вылетишь из универа, как пробка из бутылки, — его губы искривились в мерзкой ухмылке. — Ты же знаешь, кто мой отец?

Глава 24

Марк

Утро будит меня яркими лучами зимнего солнца и… пустой постелью.

Какого черта вообще?

Сон, как рукой снимает. Я буквально подпрыгиваю на месте, скатываюсь с кровати и оглядываюсь в поисках хоть какой-нибудь одежды.

Наверное, ни разу в жизни мне не приходилось одеваться с такой нечеловеческой скоростью.

Мышка, зараза! Ну чего ты себе опять надумала? А я? Тоже хорош, идиот клинический, не додумался предотвратить очередную, глупую попытку побега. Да я вообще думать вчера не в состоянии был, мозг в штаны стек. Теперь пожинаю плоды собственной бестолковости.

Надев первые попавшиеся вещи, хватаю телефон, выскакиваю из спальни и мчусь ко входной двери. С каждой секундой промедления чувствую, как внутри нарастает паника.

Как давно эта неисправимая трусишка сбежала? Куда? Где её искать? А если посреди ночи ушла, сразу, как я вырубился? Дебил. Да я сторожить её должен был, как самую ценную драгоценность. Наверняка ведь глупостей надумала, себя накрутила.

Я ведь понимал, что нельзя торопиться, да не сдержался, не смог. Да и кто бы на моем месте сдержался? Покажите мне такого уникума. Я же как долгожданное «да» услышал, окончательно связь с реальностью потерял. Перед глазами осталась только она, — моя девочка. Красивая, растрепанная, с порозовевшими щеками, соблазнительно облизывающая губки и гладящая меня по плечам.

Все же хорошо было, и после — тоже, она так трогательно ко мне прижималась, сама меня касалась, поглаживала. Не видел я сожаления в ее глазах, не было его там.

Так зачем сбежала?

Не помня себя от страха, выбегаю в прихожую и уже собираюсь схватить с вешалки куртку, когда замечаю висящее рядом с ней, серое пальтишко. Пока догоняю, что к чему, с кухни доносится грохот.

И тут всего два варианта: либо у меня в квартире завёлся барабашка, либо я кретин, потому что даже не додумался осмотреть квартиру.

И сдаётся мне, что вариант со сверхъестественным вредителем, поселившимся в моей квартире маловероятен.

Я, наверное, поседею раньше времени, такие потрясения даже в двадцать два могут плохо закончиться.

Расстояние от прихожей до кухни я преодолеваю почти со скоростью света.

А там…

Краса моя, предынфарктная намывает себе какую-то посудину в мойке.

Что ж ты за чудо такое?

Подхожу к ней тихо, хватаю за талию, разворачивают к себе и буквально вгрызаюсь в мягкие губы.

Мышка, естественно, даже отреагировать не успевает, только мычит поначалу, ладошками мокрыми меня касается. А меня кроет не по-детски, потому что никуда она от меня не сбежала, потому что она тут. А за то, что меня чуть до ручки не довела, по заднице своей красивой, конечно, получит, и не только по ней, но это позже. Целую её, подавляю волю, что бы ответила мне, расслабилась, потому что мне сейчас это очень нужно. Я можно сказать огромный стресс минутой ранее пережил, чуть инфаркт не схватил.

Я, значит, с постели срываюсь, черт знает как на себя одежду натягиваю, бегу на всех парах искать свою трусливую мышку, а она на кухне преспокойно что-то намывает.

Это вообще нормально?

— Марк, ну Марк, подожди, — она улавливает момент, когда я немного отвлекаюсь и сбавляю обороты. — Пирожки!

Я смотрю на неё, не понимая, о чем она толкует.

— Какие, нафиг, пирожки? — задаю вполне предсказуемый вопрос.

— Да на сковороде, блин, — рявкает Мышка и, резво оттолкнув прихеревшего меня, мчится к плите.

А я только сейчас замечаю, что там, на этой самой плите что-то жарится. Принюхиваюсь, надо же, я даже внимания не обратил на запах и шипение со стороны плиты. А пахнет вкусно, даже очень.

Наблюдаю за действиями Еси. Мышка ловко переворачивает содержимое сковороды. Перевожу взгляд на столешницу рядом, но которой уже лежит большое блюдо с выложенными на него, мать вашу, пирожками.

Серьёзно? Когда я их ел-то в последний раз?

Невольно начинаю улыбаться, продолжая наблюдать за своей малышкой. Она заканчивает, и как-то внешне меняется, плечи опускает, взгляд в пол устремляет, руками за края кофты хватается.

— Есь, иди ко мне, — произношу мягко.

Она выполняет мою просьбу и через миг оказывается в моих объятиях.

— Мышка, я тебя отшлепаю, честное слово.

— За что? — её глаза округляются.

— За то, что напугала с утра пораньше.

— Вообще-то, уже десятый час, — замечает она справедливо и улыбается робко.

— Я думал, ты сбежала, — смотрю на неё, говорю серьёзно, в глаза заглядываю.

Она некоторое время молчит, губы кусает, словно сказать что-то хочет, но боится.

— Я хотела, — выдаёт наконец, а я слышу грохот своей отвалившейся челюсти.

— Только не говори мне сейчас, что ты не хотела и это было ошибкой, — я слышу, как меняется мой голос.

Меня начинает трясти от нарастающей в груди злости. Я не умею это контролировать, это у меня опять же от отца.

— Нет, — она начинает мотать головой, — не злись, пожалуйста, не надо, — кладёт осторожно свои пальчики мне на плечи, встаёт на носочки и целует как-то совсем по детски, в уголки губ.

Это что вообще такое?

— Ты серьёзно? Мышка, ты только что призналась, что собиралась сбежать, и мне ещё не злиться?

— Ну не сбежала же, — выдаёт бодрее, кажется, даже с ножкой злости в голосе. — Ты мне даже слова вставить не даёшь, — произносит обиженно.

— Мышка, — зарываюсь носом в её волосы и прикрываю глаза.

Да хрен с ним, с тем, что она собиралась. Главное сейчас Мышка здесь, жарит, блин, пирожки. Для меня жарит.

Для меня только мама готовит, сестра с братом на хер посылают чаще.

А тут…

Меня эта забота, конечно, пробирает. Так что, да, черт с ним, куда там эта трусишка собиралась.

— Я когда проснулась утром, — продолжает она, — у меня первая мысль была правда уйти. Я даже не знала, как в глаза тебе смотреть после случившегося, я же никогда себя так не вела, я даже касания чужие не приемлю, а ещё ты меня обманул, все знал и лгал.

— Я не лгал, малыш.

— Не договаривал.

— И что тебя остановило?

— Ты,— пожимает плечами.

— Я?

— Да ты, я подумала, что это нечестно по отношению к тебе и вообще, все самое страшное, что могло произойти, уже произошло.

— Страшное? — улыбаюсь.

— Я не в этом смысле.

— И ты пошла делать пирожки? — начинаю посмеиваться, потому что это какой-то абсурд, неподдающийся логике.

— Ну я не знала, чем себя занять, а потом вспомнила, что злюсь на тебя и пошла делать тесто.

— Ты как сейчас вообще связала меня и тесто?

— А я его месила и представляла, чтобы делаю это с тобой, а ещё я его кулаками колотила и об стол била, — она выдаёт все это на одном дыхании.

Это мне ещё повезло, значит, что она на тесто успела злость выместить.

Мне становится смешно, сначала я стараюсь сдерживать смех, но уже через секунду начинаю ржать в голос. Есю, на всякий случай к себе прижимаю и руки её фиксирую, от греха подальше.

— Ты такая смешная, Мышка.

— Почему ты мне сразу ничего не сказал? — задаёт вполне логичный вопрос.

— Боялся, — усмехаюсь.

— Боялся?

— А чему ты удивляешься, Есь? Я же совершенно случайно узнал. Как ты себе представляешь моё признание в тот день? Здравствуй, Мышка, я твой Ежик? Ты это, прости меня, что я тебя с утра выставил за дверь, я ж не знал.