Научу тебя плохому

Господи, дай мне сил не сорваться на этом месте. Не целовалась, эта девочка даже не целовалась никогда, я уверен, это чувствуется в каждом неумелом движении ее языка, в неуверенности ее общей.

Ох, мышка, я тебя научу, я тебя всему научу. Я хороший учитель.

Первым прерываю поцелуй, мне чертовски сложно, меня словно клеем строительным к ней прилепили, но надо, потому что для нее это слишком, не готова она пока.

— Никогда не целовалась? — улыбаюсь, глядя в совершенно ошалелые глаза.

Кажется, кому-то понравилось.

Однако долго мне наслаждаться видом такой вот, дезориентированной, расслабленной мышки не удается, потому что малышка моя зубастая приходит в себя и начинает дергаться.

— Есь, я бы на твоем месте этого не делал, я все-таки в одном лишь полотенце, и ты сейчас его сорвешь. Мне, конечно, все равно, но…

Она застывает мгновенно. Уже хорошо — мыслительный процесс запущен, информацию впитываем и воспринимаем как надо.

— Зачем ты это сделал? — выдыхает насупившись.

— Сделал что? Поцеловал?

Она кивает в ответ, такая смешная, наивная еще. Где ж тебя такую мышку сделали? Я ж много девчонок знал, они не такие были, все больше раскрепощенные, опытные даже, и в ее возрасте, — тоже. А тут фиалка нежная, даже целоваться не умеющая. И не могу сказать, что не рад этому простому факту. Рад, охренеть как рад. Потому что это все мое, теперь только мое.

— Захотелось просто, — пожимаю плечами, опускаю малышку на пол, сам поправляю полотенце.

— Твоя рука, — мышка восклицает так громко, и так неожиданно, что я, признаться, вздрагиваю.

Не сразу понимаю, о чем она, и только проследив за испуганным взглядом, догоняю, в чем дело. Перебинтованная рука снова кровоточит, даже на полотенце следы остались.

— Надо перебинтовать снова, надо…

— Перестань, это всего лишь кровь, — улыбаюсь так широко, как дебил последний.

Меня трогает ее такая неподдельная забота, испуг в глазах, словно ей действительно не все равно, и я хочу надеяться, что так и есть на самом деле, эгоистично хочу. Я вообще не понимаю, как умудрился так глупо поранить руку, психовал чего-то, у меня вообще бывает, это я в отца — разгон от режима «плюшевый мишка» до режима «готов разорвать всех нахрен» — три секунды. Никогда не умел это контролировать, и вряд ли когда-то научусь. В очередной раз задетый недоверием этой заразы упертой, пошел громить кухню, ну как пошел, не планировал, конечно, но кухонная утварь, словно чувствуя мое, не самое приподнятое настроение, совершенно не давалась в руки.

Остановиться нужно было еще на первой, свалившейся на пол сковороде, с самого начала же было ясно, что ничерта никакая готовка не задастся. И я удивился, конечно, завидев на кухне мышку, думал, в норке своей прятаться будет столько, сколько возможно, а она пришла. Сначала взбесился, нагрубил незаслуженно, не люблю я, когда из меня жертву делают, тем более из-за такой мелочи, а потом, услышав тон командный почти в ступор впал.

А мышка моя шустрая и догадливая, быстро просекла, где и что искать. И все у нее так слаженно получалось, что я залюбовался невольно. И все бы ничего, если бы нее заявление, совершенно не к месту возникшее. Уехать она собралась, как же. Кто ее теперь отпустит-то? С проблемами ее я разберусь, конечно, так или иначе, либо из нее правду вытяну, либо сам выясню, а дальше по обстоятельствам.

А вообще я знатно так поржал, осознав, что беспокоит этого мышонка бедового. За меня она переживает, дурочка. Да кто ж меня тронет-то? С другой стороны, мне понятнее ее позиция стала, меня отпустило немного, я даже злиться перестал. Почти. Меня вообще вся эта ситуация как-то немного из колеи выбила и я, честное слово, просто забыл, что запер дверь на ключ, не было у меня никакого четкого плана действий, но совру, если скажу, что не кайфанул при виде растерянной мышки. Я ведь стук не сразу услышал, а когда услышал, рванул к двери, не озадачившись собственным внешним видом, думал, случилось чего. О том, что дверь входную запер и ключи в карман убрал, я вспомнил в последний момент. Мышка, ожидаемо, мой импровизированный стриптиз не оценила, а я в очередной раз не упустил возможности ее подразнить. Ей все равно привыкнуть придется.

Вообще я мог бы успеть к приезду курьера, если бы не отвлекся на переписку. А я отвлекся, решив, блин, что пора перестать играть в молчанку, мышка себя явно изводила, по крайней мере, я так думаю, хочу думать. Вообще, тупость несусветная — вся эта ситуация, — я же реально к самому себе ревную эту мышь бедовую. По-хорошему, заканчивать бы надо, объясниться с Есей, да беда в том, что я очень слабо себе представляю, как на нее всю правду вывалю.

— Марк, ты меня слышишь? — в мое сознание прорывается тоненький голосок мышки.

Мотнув головой, я возвращаюсь в реальность. А в реальности моя мышка, стоит напуганная, и на мою руку то и дело взгляд переводит. Бледная вся, словно сейчас в обморок грохнется, а этого нам не надо.

— Так, бери давай вот это все, — киваю на сложенные на комоде коробки, — и иди на кухню, я сейчас обработаю и вернусь.

— Я помогу.

— Есь, — вздыхаю тяжело, — мне успокоиться надо, я не уверен, что смогу держать себя в руках, а ванная у меня маленькая, пространство замкнутое, — мне точно не надоест ее подразнивать, — иди на кухню.

Мышка некоторое время смотрит на меня пристально, губы поджимает, совешенно не понимая, как это на меня действует, а потом нахмурившись, берет меня за запястье и произносит:

— Пойдем.

Глава 17

Еся

Возможно, я совершаю ошибку, но что-то внутри подсказывает: несмотря на сказанные Марком слова, вреда он мне не причинит и принуждать не станет… наверное.

И да, меня до сих пор трясет от произошедшего. Я ничего подобного не ожидала, Марк впервые перешел границу, впервые позволил себе больше, чем дурацкие подколы. Поцелуй стал для меня неожиданностью, и сказать, что неприятной у меня язык не повернется. Нет, стыдно признаться, но мне понравилось.

Сначала я испугалась, сильно. Сердце затарахтело так, что я опасалась за сохранность работоспособности своего органа, какое-то время, скорее всего недолго, я, правда, пыталась сопротивляться дерзкой выходке, а потом… потом в ноздри ударил запах геля для душа, голова закружилась, и я сама не поняла, в какой момент начала отвечать на поцелуй.

Получалось, должно быть, неуклюже, я раньше не целовалась, вообще, даже в щеку. Как-то не с кем было. Марк, очевидно, это понял, не мог не понять. Напор снизил, и поцелуй получился ласковый, приятный. Я потеряла связь с реальностью, очнулась только когда все прекратилось, — также внезапно, как и началось. Сначала я не могла прийти в себя, в голове не было ни единой связной мысли, они хаотично метались из стороны в сторону, не желая выстраиваться в логическую цепочку.

Полностью осознала происходящее я лишь спустя несколько мгновений, когда Марк выдал нечто в своем репертуаре.

«Никогда не целовалась?»

Он спросил с усмешкой на губах, посмотрел на меня в своей издевательской манере. Или мне показалось? В общем-то, теперь уже не так уж и важно. Полностью осознав всю глубину своего морального падения, я, конечно, попыталась вырваться и… И почувствовала то, чего чувствовать была не должна. А Марка, ни капли себе не изменяя, только добавил масла в огонь, напомнив о полотенце, обмотанном вокруг бедер парня.

Мне одного раза хватило. Нет, рассмотреть мне ничего не удалось, я даже не пыталась, так что ничего увидеть не успела, но в том, что наготы своей Марк стыдиться не привык, убедилась окончательно.

— Есь, ты чего напряженная такая, ничего страшного ведь не произошло, — Марк возвращает меня в позорную реальность. Туда, где я каких-то пару минут назад бездумно целовалась с полуголым парнем.

Качнув головой и отогнав дурные мысли, я молча иду вперед.

В ванной включаю свет, осматриваюсь. Марк входит следом.

— Еська, а ты чего, теперь все время обо мне заботиться будешь? — он продолжает меня подкалывать, а я не могу сдержать улыбки.