Страница 92 из 276
Самого наркома можно было считать кем угодно, только не аскетом. Его молодая жена, очень красивая и не очень талантливая актриса Наталья Резенель вспоминала о том, что по дороге в Мадрид, куда Луначарский был назначен Постпредом СССР, во французском курортном городке Ментона у него случился приступ стенокардии. Местный врач для стимуляции сердечной деятельности рекомендовал шампанское: французы — они такие французы… Принесли вино в столовой ложке, Анатолий Васильевич заявил, что привык пить шампанское из бокала, с тем и умер. Красиво жил — красиво ушёл… народный комиссар.
В редакции молодёжных газет приходят сотни писем со всех концов СССР:
— от партийного работника Фотина в газету «Красное Прикамье», 1926 год: «Я был молод, здоров, сильный и должен был, в силу природы, иметь половую связь с женщиной. В результате получилось что же? 118 фактических жён. Многие, может быть, скажут мне: ты человек распущенный, ты развратник. Но я осмелюсь этим людям возразить, что меня заставляла так жить сама жизнь. Не мог же я таскать с собой жену из города в город, из деревни в деревню, с одного фронта на другой! В один приезд заведёшь с женщиной связь, а во второй приезд её не окажется почему-либо».
— от Константина Козырева в редакцию газеты «Смена»: «Вы разводите всякую теорию, а не даёте практики. Например, неизвестно, можно ли любить сразу двух девчонок, особливо если позволяет темперамент, а тем более что алиментов как будто не предвидится».
В газете «Смена» № 21 в статье «Не подражай буржую» описывался повседневный быт «фабзайцев» — учащихся фабрично-заводского училища образцовой Донфабрики. В числе главных социальных недугов — «несерьёзное отношение к женитьбе»: «Моя жена нервно-психически больная, с ней нельзя здоровому человеку жить, — говорил мне мой друг комсомолец Н., разводясь с женой, которую я до замужества знал цветущей здоровой девушкой-работницей» (Мак Н. Смена № 21).
Вскоре появилась и другая, тесно связанная с первой, проблема. Так, Александра Артюхина — председатель крупного профсоюза, среди членов которого было много женщин, — сообщала в ЦК, что «ко мне в союз приходят тысячи писем от женщин-работниц, разыскивающих своих мужей».
В одном сибирском районе местные власти организовали совещание молодых колхозниц по поводу имеющихся у них претензий к мужчинам, в результате которого был выявлен «ряд факторов нетерпимого хамского отношения к девушкам и жёнам». В приведённых в выступлениях примерах фигурировали в основном комсомольцы: один бросил жену с грудным ребёнком, другие изменяли жёнам и тиранили их, а один несознательный товарищ «за последнее время сменил пять жён».
В ЦК ВКП(б), ОГПУ и РКСМ начинают понимать, что моральная деградация граждан приобретала форму социальной патологии.
Возможно, поэтому сатирическая пьеса Владимира Маяковского «Клоп» воспринималась некоторыми партийными руководителями как совершенно несвоевременная сатира на личностные отношения в советском обществе. Следующая его комедия «Баня», по их мнению, вышла ещё более вызывающей. Юрий Анненков вспоминал: «Тяжёлые разочарования, пережитые Маяковским, о которых он говорил со мной в Париже, как и мой друг, гениальный Мейерхольд, во время своих приездов во Францию, заключались в том, что (как они оба довольно поздно поняли) коммунизм, идеи коммунизма, его идеал — это одна вещь, в то время как коммунистическая партия, очень мощно организованная, перегруженная административными мерами и руководимая людьми, которые пользуются для своих личных благ всеми прерогативами, всеми выгодами „полноты власти“ и „свободы действия“, — это совсем другая вещь. Маяковский понял, что можно быть „чистокровным“ коммунистом, но одновременно — совершенно разойтись с коммунистической партией и остаться в беспомощном одиночестве» [1.5].
Глава III
Eritis sicut Deus![89]
К 1927 году окружение Маяковского в большинстве своём состоит из штатных и внештатных сотрудников ОГПУ
Его ближайший соратник и литературный агент Осип Брик сам некоторое время работал в МЧК. Если судить по удостоверению № 25541, выданному Политотделом Московского ГПУ, то служил Осип Меерович в должности юрисконсульта спекулятивного отдела, затем в качестве оперуполномоченного 7-го отделения секретного отдела ОГПУ (литература, печать, театры, съезды, высшие и средние учебные заведения). В январе 1924 года приказом по управлению он был уволен с должности за «систематическое дезертирство» — в личном деле «литературоведа в штатском» сохранилось немало «врачебных освобождений от работы, то есть от участия в чекистских операциях, что в конце концов и послужило основанием для столь жесткой формулировки». [1.47]
Секретной сотрудницей Чрезвычайной Комиссии была и Лили Брик, имевшая служебное удостоверение № 15073, которое постоянно носила с собой. Позднее, когда Осип Брик будет рассказывать о том, как трудился в юридическом отделе ВЧК ради пайка, в эту веганскую версию поверят далеко не все. Коллеги приписывали Сергею Есенину авторство злого двустишия:
По слухам, «крестьянский поэт» написал эпиграмму на двери квартиры «исследователя языка» анилиновым карандашом, по примеру других известных гостей, которые оставляли на ней свои автографы. Брикам язвительные строчки понравились, и Осип сам обвёл написанное краской.
В тон Сергею Есенину Борис Пастернак называл «нехорошую» квартиру «отделением московской милиции».
В архивах ФСБ по сей день хранятся тысячи «анкет предварительной обработки» представителей творческой интеллигенции, намеченных для вербовки, в которых, помимо обычных вопросов (социальное происхождение, служба в частях Белой армии), были и специальные, касающиеся личных качеств, политических убеждений и их эволюции, среды, в которой человек вращался, степени его авторитетности в таком формальном или неформальном сообществе и т. д. Указывалось и то лицо, которое должно было освещаться кандидатом на вербовку (документ заполнялся в ОГПУ на основании данных, полученных оперативным путём). О случаях принципиальных отказов от такого взаимовыгодного сотрудничества каких-то сведений не сохранилось — то ли они были уничтожены вместе с принципиальными «отказниками», то ли таковых не было вовсе. Во всяком случае, один замечательный пенсионер, с которым мне довелось общаться, в своё время руководивший отделом в центральном аппарате КГБ УССР и отвечавший за такой хлопотный участок, как работа с украинской творческой интеллигенцией, о подобных недоразумениях не вспомнил.
Собственно, в 20-х годах прошлого века сотрудники карающих органов революции были для большинства советских граждан настоящими, бескомпромиссными героями борьбы с врагами молодой Советской республики. Наличие такой популярности в общественном сознании подтверждалось и тем фактом, что чекисты были обязательными персонажами многих литературных и драматических произведений — без них фабула как-то не складывалась.
При этом как-то незаметно вместе с образами бойцов невидимого фронта в современные пьесы органично вошли темы арестов, ссылок в лагерь, обысков, допросов, доносов и пр. Очевидным веянием времени стала насыщенность литературного материала разнообразными «следами» деятельности агентов ОГПУ вместе с нетленным образом «врага народа» вроде выродившегося интеллигента в пенсне и с «козлиной» бородкой.
В 1930 году Л. Авербах в докладе об актуальных задачах писателей называл ОГПУ «лучшим литературным критиком». [1.2]
89
Будете как боги! (лат).