Страница 5 из 55
На самом деле у Т. Яковлевой был хронический туберкулёз, и её отъезд во Францию был связан именно с состоянием здоровья. Уже позднее она вспоминала: «В моих глазах Маяковский был политическим поэтом по надобности, а по призванию — лирическим. Мы никогда не говорили о его убеждениях — это нам было совершенно не нужно. Он отлично понимал, что с моим туберкулёзом я не выжила бы в Пензе и что в моём отъезде из России не было ничего политического».
«„Быстрый отъезд“ сестры был, — говорилось в донесении, — результатом стараний Маяковского или, возможно, известного московского „эксперта по старинным вещам“». [1, 295]
Помимо различной корреспонденции, которая была найдена во время проведения следственных действий, в распоряжении оперативников оказались документы, полученные из различных источников, в том числе личные фотографии Яковлевых, их знакомых, даже приглашение на её свадьбу с французским дипломатом, виконтом Бертраном Дю Плесси, скорее всего, переданные подчинёнными ответственного сотрудника Генерального консульства СССР в Париже В. Б. Яновича (он же — резидент ИНО 3. И. Волович).
Татьяна Яковлева с мужем Бертраном дю Плесси
В особой папке № 57 из личного фонда наркома Н. И. Ежова, хранившейся в архиве общего отдела ЦК КПСС, имелись донесения других секретных сотрудников ОГПУ, имевших отношение к трагедии: агент «Арбузов» докладывал 18 апреля 1930 года об обсуждении трагической гибели Маяковского в художественной среде: «разговоры в литер. — худож. кругах значительны. Романическая подкладка совершенно откидывается. Говорят, здесь более серьёзная и глубокая причина. В Маяковском произошёл уже давно перелом, и он сам не верил в то, что писал, и ненавидел то, что писал». Агент «Шорох» считал, «что если поводом к самоуб. послужили любовные неудачи, то причины лежат гораздо глубже: в области творческой: ослабление таланта, разлад между официальной линией творчества и внутренними, богемными тенденциями, неудачи с последней пьесой, сознание неценности той популярности, которая была у Маяк., и т. п., основной упор на разлад между соц. заказом и внутренними побуждениями <…> Это мнение в разных оттенках и вариациях высказывали: Эм. ГЕРМАН (КРОТКИЙ), Е. СТЫРСКАЯ, В. КИРИЛЛОВ, Б. ПАСТЕРНАК, И. НОВИКОВ, БАГРИЦКИЙ, В. ШКЛОВСКИЙ, АРГО, ЛЕВОНТИН, ЗЕНКЕВИЧ и мн. друг., — причём все ссылаются на то, что об этом „говорят“. Таким образом, указанное мнение можно считать господствующим». В следственных материалах есть аналогичные донесения секретных агентов «Михайловского» и «Зевса». (Материалы следственного дела № 02–29.)
Пистолет «Маузер», ставший орудием самоубийства, был изъят старшим майором госбезопасности С. Г. Гендиным. По ходу обыска Я. С. Агранов (Соринзон) несколько раз звонил по телефону 2-му заместителю председателя ОГПУ Станиславу Адамовичу Мессингу, докладывал о ситуации, тот предлагал перевезти тело покойного на его квартиру на Гендриков переулок.
Тело Маяковского подняли с паркетного пола вместе с ковром, на котором оно лежало, глаза закрыли, свели вместе поля рубашки, не застёгивая. При запрокинутой голове рот погибшего оставался открытым. Рядом лежали пистолет и стреляная гильза. В пистолетной обойме был только один патрон.
Затем Я. Агранов позвонил в кабинет наркома просвещения А. С. Бубнова, попросил к аппарату сотрудника наркомата художника-плакатиста Н. Ф. Денисовского — хорошего знакомого Брик и Маяковского, — после короткого разговора отправил его на Лубянский проезд в квартиру поэта. К сожалению, Лили и Осипа Бриков не было в Москве, они ещё 18 февраля выехали в Лондон к матери Лили Юрьевны — сотруднице советской загранфирмы «АРКОС»[3] с момента её основания, которая уже стала забывать, когда последний раз была на Родине. В день трагедии они ходили по магазинам, выбирая сувениры для «Щена»: элегантную трость из цейлонского бамбука, коробку сигар, яркие шёлковые галстуки, какие-то симпатичные мелочи. Утром 15 апреля Брики переехали в Берлин, где их уже ждала телеграмма за подписью Льва Гринбурга и Якова Агранова. В тот же вечер они выехали в Москву, предварительно попросили «Янечку» для ускорения процесса организовать их встречу на границе и попытаться перенести похороны на 17 апреля.
Почему-то никому из «силовиков» не приходит в голову поставить в известность о случившемся мать поэта Александру Алексеевну и Людмилу Маяковскую — его сестру.
Внизу, у входа в подъезд, собирались зеваки, которые наблюдали за тем, как в прибывшую карету скорой помощи загружают носилки с телом погибшего, — такие слухи в Москве распространяются мгновенно… На площадке четвёртого этажа газетчики расспрашивали о Маяковском его соседей — выпускающие редакторы требовали срочный эксклюзив в вечерние выпуски.
Однако днём из ЦК ВКП(б) во все редакции поступило распоряжение: «никаких собственных материалов о смерти поэта не давать — печатать только сообщения РОСТА».
«Между одиннадцатью и двенадцатью всё ещё разбегались волнистые круги, порождённые выстрелом. Весть качала телефоны, покрывая лица бледностью и устремляя к Лубянскому проезду, двором в дом, где уже по всей лестнице мостились, плакали и жались люди из города и жильцы дома, отринутые и разбрызганные по стенам плющильною силой событья», — вспоминал о трагическом дне Борис Пастернак.
Дежурного следователя Синёва сменил народный следователь 2-го участка Бауманского района Иван Сырцов (в протоколах допросов он назван следователем Мособл-прокуратуры). Для производства допросов свидетелей из комнаты Маяковского он перебрался в помещение напротив. Учитывая, что тонкие перегородки в коммунальной квартире позволяли быть в курсе самых интимных подробностей повседневной жизни её обитателей, следователь допрашивает всех, кто был этим утром дома, включая четырёх маленьких детей.
Студент 2-го факультета МГУ Михаил Большаков сообщает следствию, что «Маяковский в квартире № 12 по Лубянскому проезду проживает 12 лет… Маяковский, насколько я его знаю, был с уравновешенным характером и угрюмым был очень редко…»
По поручению Сырцова на допрос была срочно доставлена Вероника Полонская. Её, находившуюся в полуобморочном состоянии, — во время прогона спектакля она потеряла сознание — привёз с репетиции помощник директора театра Ф. Н. Михальский. Вероника Витольдовна не скрывает своего разочарования тем, что её допрашивают какие-то «серые мыши из милиции», а не подчинённые её хорошего знакомого Якова Агранова.
Актриса МХАТ Вероника Полонская
16 апреля 1930 года в качестве свидетеля по делу № 02–29 был допрошен её муж — актёр 1-го МХАТ Михаил Яншин, — который показал: «Маяковского я знал до моего знакомства только с эстрады и из стихов. Познакомился с ним ровно за год до его смерти ни то на бегах, не то после бегов у Катаева на квартире, вместе с моей женой. Как до знакомства, так и при первой встрече у меня было мнение о Владимире Владимировиче, каку большинства публики, что это человек грубый, скандальный и пр. Что совершенно изменилось впоследствии при близком знакомстве с Влад. Влад. После знакомства у Катаева мы, т-е. я и моя жена Полонская, стали бывать сначала редко в продолжении весны лета продл. года, а потом осенью и зимой (…)». На вопрос следователя по поводу включения В. В. Маяковским его жены Норы в список своих наследников свидетель ответил: «Когда меня спрашивают: а чем вы можете объяснить то, что он ее включил в свою семью в письме, как ни тем, что он был с ней в более близких отношениях, т-е. другими словами хотят сказать, что ведь он же ей платит, так за что же? Я могу ответить только одно, что люди спрашивающие такое или сверхъестественные цыники и подлецы или люди совершенно не знающие большого громадного мужественного и самого порядочного человека Владимира Маяковского» (оригинальная орфография протокола допроса сохранена. — Авт.)
3
Фирма «АРКОС» была учреждена в соответствии с английским законодательством в Лондоне 11 июня 1920 года как частная компания для ведения торговли между РСФСР и Англией. Её возглавлял Л. Б. Красин. Она выступала представителем советских внешнеторговых объединений, осуществляла экспортные и импортные операции, имела конторы и отделения в ряде стран Европы, Северной Америки и Азии. Постановлением СНК РСФСР от 6 марта 1923 года фирма была допущена к ведению операций на территории РСФСР и вела торговлю по поручениям советских хозяйственных органов, выполняя функции их агента по экспортно-импортным операциям, что позволило ей стать в 1927 году крупнейшим импортно-экспортным предприятием в Великобритании с выручкой в 10 млн фунтов стерлингов.