Страница 45 из 55
Присяжный поверенный П. П. Лидов вспоминал: «Маяковский внешне бравировал деланным безразличием и спокойствием. Прозвучали первые слова приговора, касавшиеся Трифонова. Юноша опустил голову, но тотчас глаза его широко раскрылись, и он, как говорят в школе, „уставился“ на фигуру председателя». Адвокат всё-таки сумел отстоять свою позицию в судебном заседании, несмотря на то что сам процесс был резонансным и широко освещался популярными газетами «Московские ведомости» и «Биржевые ведомости».
«Володя вышел из тюрьмы в холодный день в одной тужурке Строгановского училища, — вспоминала его сестра Людмила Маяковская. — Пальто его было заложено. Мы просили Володю дождаться утра, чтобы достать где-нибудь денег и выкупить пальто. Но Володя, конечно, не мог отказать себе в страстном желании видеть друзей. Он ушёл на всю ночь. Наутро мы достали двадцать пять рублей и из них двадцать истратили на пальто, три на галоши, а на два рубля Володя отпраздновал свой выход из тюрьмы».
В тюрьме Маяковский «перечитал всё новейшее», увлёкся поэтами-символистами Андреем Белым и Константином Бальмонтом: «Попробовал сам писать так же хорошо, но про другое. Оказалось так же про другое — нельзя». Маяковский повторял четверостишие из той тетради, что у него отобрали надзиратели при выходе из Бутырки:
Впоследствии поэт никогда не жалел о той навсегда утраченной тетрадке. По его мнению, всё написанное с ней было «ходульно, рев-плаксиво». Про себя думал: «У меня уже сейчас правильное отношение к миру. Только нужен опыт в искусстве. Где взять? Я неуч. Я должен пройти серьёзную школу. А я вышиблен даже из гимназии, даже из Строгановского. Если остаться в партии — надо стать нелегальным. Нелегальным, казалось мне, не научишься. Перспектива — всю жизнь писать летучки, выкладывать мысли, взятые из правильных, но не мной придуманных книг. Если из меня вытряхнуть прочитанное, что останется? Марксистский метод. Но не в детские ли руки попало это оружие? Легко орудовать им, если имеешь дело только с мыслью своих. А что при встрече с врагами? Ведь вот лучше Белого я всё-таки не могу написать. Он про своё весело — „в небеса запустил ананасом“, а я про своё ною „сотни томительных дней“. Хорошо другим партийцам. У них ещё и университет».
Безусловно, этот тюремный «университет» дал Владимиру Маяковскому достаточно много: самодисциплину, требовательное и критическое отношение к себе и своей работе, несомненные лидерские качества.
Ну и, конечно, любовь к азарту…
Единственная государственная награда, имевшаяся у Владимира Маяковского, — серебряная медаль «За усердие», точнее — деньги, полученные за её залог, однажды были поставлены им на кон во время карточной игры в кабаре «Бродячая собака». Благодаря потомкам штабс-капитана Василия Царикова, который и ссудил необходимые средства азартному поэту, она сейчас находится в экспозиции Государственного музея В. В. Маяковского.
После своего освобождения и до конца своих дней Владимир Владимирович будет играть всегда и во всё. Если по статистике А. С. Пушкин, который числился в полицейском реестре как «известный в Москве банкомёт», проигрывал три из четырёх карточных игр, то В. В. Маяковский три из четырёх, наоборот, выигрывал.
Памятью о длительном содержании в одиночке можно считать и тот факт, что, несмотря на свой почти двухметровый рост, поэт всегда выбирал для своего жилья самые маленькие комнаты в квартирах или номера в отелях, где ему приходилось останавливаться, впрочем, как и привычку бывалых арестантов не браться рукой за дверные ручки или лестничные перила.
Близко знавшие поэта вспоминали, что: «азарт у Маяковского был в крови; страстный игрок, он проводил каждую свободную минуту за карточным или бильярдным столом. Так будет всю жизнь, даже тогда, когда исчезнет необходимость играть ради денег: где бы он ни оказался, первым делом он находил бильярдную и узнавал имена местных картежников» [1.295].
Юрий Анненков периодически играет с Маяковским в аристократический крокет (по 50 коп. партия). «Однажды летом 1914 года, незадолго до объявления войны, Маяковский проиграл мне несколько партий подряд. Он был азартен и начинал горячиться. Он играл лучше меня, но я знал все неровности нашей площадки (дело происходит в имении родителей Анненкова в финской Куоккале. — Авт.) и потому бил шары наверняка. Проиграв три рубля, Маяковский отбросил молоток и предложил мне возобновить игру ночью.
— На пять целковых, — добавил он.
— Почему ночью? — спросил я.
— Я научу тебя играть в темноте, — ответил Маяковский, — айда?
— Айда!» [1.5]
Михаил (Израиль) Шрейдер — начальник специальной валютной группы Экономического отдела Ленинградского ОГПУ — познакомился с Владимиром Владимировичем во время круиза на теплоходе «до Батуми и обратно». Вместе с чекистом путешествовал его коллега по ЭКУ ОГПУ Семён Римский[41] с семьёй.
Так как Маяковский по каким-то причинам оказался в 3-м классе (были такие специальные билеты на пассажирскую палубу), то чекисты пригласили его к себе в каюту. М. Шнайдер оставил об этих днях свои воспоминания, в которых писал: «В те же дни мы все вместе ходили завтракать, обедать и ужинать в ресторан. Причём Маяковский никому не позволял платить, когда находился за столом, а рассчитывался сам, заявляя, что он всех угощает. Но зато он организовывал своеобразные пари: за обедом или за ужином мы брали несколько бутылок виноградного натурального вина, и, когда бутылки бывали уже пустыми, Владимир Владимирович, обращаясь к кому-либо из нас, спрашивал, беря в руку одну из бутылок:
— Ну, сколько осталось капель в этой бутылке?
Называли цифру: три, пять, семь и т. д., а Маяковский переворачивал бутылку вверх дном над бокалом и начинал выливать остатки вина, считая капли. Кто из назвавших цифру ошибался, тот и платил за дополнительное виноградное вино» (Тепляков А. Г., Шиловский Д. М. Маяковский, Брики и чекисты).
41
Римский (Шнайдер) Семён Львович в 1926 году, являясь начальником погранчасти Волынского губотдела ГПУ УССР, организовал «шайку контрабандистов», за что был осуждён и приговорён к расстрелу. ВМН была заменена 10 годами заключения. В 1927 году был освобождён, восстановлен в ОГПУ, служил в ЭКУ, затем в центральном аппарате. В апреле 1937 года был арестован как троцкист, расстрелян.