Страница 236 из 276
С этим высказыванием т. Фадеева я согласен. Но, развивая свою мысль, т. Фадеев сказал ещё и следующее: „Можно ли говорить о принадлежности Алтаузена к какому-нибудь поэтическому направлению, когда Алтаузену нужно учиться элементарной грамотности, когда он вообще плохо владеет русским языком, не говоря уже о поэтической форме?“ Это утверждение по меньшей мере спорно (…) Поэма Алтаузена, которая мне нравится, по своей манере и по стилистическим особенностям, гораздо ближе к П. Антокольскому, например, чем к Жарову. Стихи Суркова, напечатанные в одном из номеров „Нового мира“ за этот год, находятся на более короткой дистанции от „Ночного обыска“ Хлебникова, нежели от песен В. И. Лебедева-Кумача. Какие же общие творческие принципы могут защищать эти поэты, будучи столь разнородными?
Вопрос отпадает, ибо ответ на него может быть только отрицательный.
Дискуссия о книгах, посвящённых Маяковскому, затронула живые явления нашей советской поэзии. Первоосновой всего этого было выступление Фадеева на прошлом собрании. Я хочу вернуться к этому выступлению. Считаю необходимым возразить главным образом против второй части этого выступления. Тов. Фадеев начал с того, что он является представителем определённого направления в литературе. Нужно напомнить, что Фадеев за последнее время уже признал ряд своих литературных ошибок. Не мешало бы ему, выступая с декларацией о своей принадлежности к определённому направлению, исправить грубую ошибку и в этом вопросе. Ведь ещё совсем недавно в книжке, где собраны его статьи и речи, было сказано, что слово „направление“ надо выкинуть из нашего обихода, так как ни о каких направлениях в литературе речи быть не может.
Объектом своей критики т. Фадеев избрал несколько поэтов, которым он даже отказал в праве на направление. Под флагом эстетики т. Фадеев попытался свести литературные счёты, причём сделал это в совершенно безответственной, недостойной форме.
В чём же дело, товарищи? Живёт на нашей советской земле поэт В. И. Лебедев-Кумач. Своей работой, своим трудом, своим талантом добился т. Лебедев-Кумач любви и признания советского народа, стал одним из популярнейших поэтов нашей страны. Я понимаю и даже приветствую самую резкую критику отдельных недостатков поэзии т. Лебедева-Кумача, но критику перспективную, помогающую поэту с таким широким резонансом работы подняться на более высокую ступень поэтического мастерства. К сожалению, о критике т. Фадеева этого сказать нельзя. Она была наполнена желанием дисквалифицировать т. Лебедева-Кумача в глазах читателя. Для этого т. Фадеев привёл несколько строк и образов, которые в какой-то степени совпадают со строчками и образами других поэтов.
Вопрос о совпадении отдельных строк и образов вовсе не является столь сенсационным, как здесь пытался изобразить т. Фадеев. Я мог бы привести десятки примеров в подтверждение этого — ну, например, вспомните повесть Олеши „Зависть“ и образ: „пенсне-велосипед“. Потом этот образ, как вы знаете, повторился у Маяковского: „Профессор, снимите очки-велосипед“. В поэме Светлова „Хлеб“ была такая строка: „Словно в очередь к богу, вразвалку лежат мертвецы“. Потом эта строка почти полностью повторилась у Маяковского: „Словно в очередь к богу“, лежат западные безработные в одной из ночлежек. А сколько строчек т. Лебедева-Кумача блуждает и варьируется в песнях и стихах других поэтов!
И напрасно т. Фадеев пытался придать этому вопросу недостойную сенсационность и тем дискредитировать популярнейшего поэта советской страны.
(…) Заканчивая своё выступление, я хочу подчеркнуть, что дискуссия о книгах, посвящённых Маяковскому, могла бы принести большую пользу советской литературе, если бы с самого же начала т. Фадеев под флагом дискуссии не попытался дискредитировать поэтов, которые работают не так, как хочется т. Фадееву». (Валюженич А. Пятнадцать лет после Маяковского. Т. 2. Последние годы Осипа Брика. Кабинетный учёный. М.-Екатеринбург, 2015).
Сам Василий Лебедев-Кумач ни слова не сказал по поводу обвинений в плагиате, хотя формально должен был. Его выступление касалось отдельных поэтов и их места в советской литературе: «Поэтическая общественность просто жаждет получить ответы на ряд волнующих её вопросов и недоумений. А т. Фадеев не довёл до сих пор до всех писателей даже недавних указаний партии по вопросам литературы. А если и пытался доводить, то в очень неясном виде.
Кто же виноват в том, что разговор пошёл, как говорится, не туда? Быть может, здесь есть и некоторая вина отдельных авторов книг о Маяковском, которые слишком упорно хотели, чтобы их взгляды на жизнь и работу Маяковского считались единственно правильными и чуть ли не каноническими. Но основная вина, как мне кажется, падает на т. Фадеева, ибо, переводя дискуссию непосредственно на разговор о современной поэзии, он перевёл совсем не ту стрелку, и разговор покатился по неправильным рельсам.
На заседании 10 ноября т. Фадеев специально подчеркнул, что он выступает не от лица президиума союза, а как выразитель одного из направлений в литературе. „Я сам пишущий человек, — сказал он, — и не хочу отказываться от своих взглядов, как писатель Фадеев. Я сам принадлежу к какому-то литературному направлению“. Интересно бы знать: к какому?
Позволительно сделать вывод, что писатель Фадеев имеет на литературу одни взгляды, руководитель ССП Фадеев — другие, а просто гражданин Фадеев, быть может, и третьи — словом, как говорится, возможны варианты.
Я не пойду по пути т. Фадеева и не буду оговаривать, в какой ипостаси я выступаю, ибо считаю, что взгляд у советского человека на то или иное явление может быть только один. Он может быть правилен или неправилен, но он — один.
Выступление т. Фадеева, особенно в той части, где он касается современной поэзии и поэтов, кажется мне по меньшей мере легкомысленным. Сегодня мы имеем два варианта выступления т. Фадеева — один устный, который он произнёс с этой трибуны 10 ноября, — и другой, напечатанный в „Литературной газете“. Они значительно разнятся друг от друга, хотя бы потому, что в последнем варианте т. Фадеев уже не оговаривается, что он выступает только как писатель. В печатном варианте речи т. Фадеева изъяты имена Демьяна Бедного и Безыменского, характеристики поэтов Пастернака и Сельвинского и несколько изменена дозировка похвал и заушений по адресу различных поэтов. Это, однако, в основном дела не меняет.
Из обоих выступлений т. Фадеева видно, что собственной точки зрения на современную советскую поэзию т. Фадеев не имеет».
Общим выводом по итогам состоявшейся дискуссии стало допущение: «С кем не бывает?».
«Наезд» Александра Фадеева на своего оппонента не заладился с самого начала — писатели оказались людьми с позицией, несмотря на смутное время за окном, перед начальством лебезить не стали, даже имя «отца всех народов» не упоминали всуе. Поэтическое дарование Василия Ивановича Лебедева-Кумача сомнений вызывать не могло. Безусловно талантливый поэт не раз подтверждал свой высокий профессиональный класс созданием песен, которые люди с удовольствием поют до сих пор. Очевидно, что при таком огромном творческом наследии — только за период с 1933 по 1937 год им были написаны слова свыше 100 песен — неизбежны повторы, устоявшиеся штампы, цитаты, в конце концов. Но споры на эту тему не утихают по сей день. Жадная до любых сенсаций «Новая газета» отвечала в Мытищинском районном суде г. Москвы по иску правопреемников В. И. Лебедева-Кумача, так как её журналист в одном из опубликованных материалов утверждал, что автором текста песни «Священная война» на самом деле являлся учитель мужской гимназии из Рыбинска, выпускник филологического факультета Московского университета Александр Боде. Суд газета проиграла…
И в заключение, в 1916 году молодой поэт Василий Лебедев (позднее — Кумач) был популярен на поэтических вечерах, когда эмоционально обращался к собравшимся зрителям: