Страница 211 из 276
С 1974 года срок действия авторского права в СССР был увеличен до 25 лет после смерти автора, считая с 1 января года, следующего за годом смерти.
В редакции этого же Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 01.03.1974 стало признаваться и авторское право переводчика на выполненный им перевод (в Законе 1911 года эта норма содержалась в ст. 36.
Что касается реальной актуализации этого права начиная с изменений 1974 года, то в ст. 489 Гражданского кодекса отмечалось: «Компетентные органы СССР могут в порядке, устанавливаемом законодательством Союза ССР, разрешить перевод произведения на другой язык и выпуск этого перевода в свет с соблюдением в соответствующих случаях условий международных договоров СССР»).
Этот документ, как и все предшествующие, по-прежнему закреплял за государством возможность в принудительном порядке (ст. 501) выкупать у автора и наследников авторское право на издание, публичное исполнение и иное использование произведения; при этом порядок и условия использования произведений, авторское право на которые выкуплено, устанавливались Советом министров РСФСР.
Таким образом, могло быть объявлено достоянием государства и любое произведение, в отношении которого истёк срок авторского права (порядок использования таких произведений также был установлен Советом Министров РСФСР).
Цивилисты считали, что в этот период гражданский закон РСФСР слишком широко, порой в ущерб интересам автора, разрешал свободное (без согласия правообладателя и без выплаты ему вознаграждения) использование его произведений. Если дореволюционный порядок допускал в газетах, журналах и прочих повременных изданиях «перепечатку из других повременных изданий известий о текущих событиях, о новостях дня» и однозначно запрещал «постоянные из одного и того же издания перепечатки», то ст. 492 ГК РСФСР теперь разрешала свободное воспроизведение в газетах даже «выпущенных в свет произведений литературы, науки и искусства в оригинале и переводе» и «воспроизведение в кино, по радио и телевидению публично произнесенных речей, докладов, а также выпущенных в свет произведений литературы, науки и искусства». Воспроизведением считалось также транслирование по радио и телевидению публично исполняемых произведений непосредственно из места их исполнения. К тому же позволялось свободно воспроизводить произведения в сборниках «в объёме, не превышающем в общей сложности одного авторского листа из произведений одного автора», а также «использовать чужое изданное произведение для создания нового, творчески самостоятельного произведения, кроме переработки повествовательного произведения в драматическое либо в сценарий и наоборот» (последнее положение и до Октябрьской революции не считалось нарушением авторского права). [1.201]
7.1. Прецедентные дела по защите исключительного права советских авторов. В. В. Маяковский против Государственного издательства
Начнём с того, что в 1920-х годах в советской судебной системе произошли существенные изменения. В частности, на союзном и республиканском уровнях было принято несколько нормативных актов, закрепивших основные принципы и механизмы формирования судебных органов, а также определивших их новую структуру. К их числу прежде всего относились Положение о судоустройстве РСФСР и Основы судоустройства Союза ССР и союзных республик.
В итоге была сформирована достаточно стройная судебная система, которая соответствовала административно-территориальному делению страны:
1. Народный суд (создавался на уровне уездов) — в нём по первой инстанции рассматривалась основная масса уголовных и гражданских дел.
2. Губернский суд являлся первой инстанцией по важным делам, в том числе тем, которые ранее рассматривались в революционных трибуналах. Также выступал в качестве кассационной инстанции для народных судов.
3. Верховный суд союзной республики (Верховный суд РСФСР, например) выступал в качестве суда первой инстанции по особо важным делам и в качестве кассационной инстанции для губернских судов. Республиканский Верховный суд осуществлял надзор над нижестоящими судами республики.
4. Верховный суд СССР выступал в качестве высшей судебной инстанции, а также выступал в качестве суда первой инстанции по отдельным категориям наиболее важных дел, при этом не являясь кассационной инстанцией. Он мог отменять решения и приговоры Верховных судов союзных республик, если они противоречили союзному законодательству.
В ведении судов также находился следственный аппарат. В соответствии с новой редакцией ст. 21, ст. 23-а ГПК РСФСР (в редакции от 15.01.1931) авторские иски теперь были подсудны народным судам на общих основаниях. «Судебная практика не отказалась признавать это право за автором даже в тех случаях, когда вследствие национализации издательского и зрелищного предприятия досоветские договоры перешли к государственным учреждениям и предприятиям». [1.263]
Характерным примером состояния правового сознания и реального отношения к судебной системе являлась просьба одного из руководителей РАПП поэта А. А. Суркова, изложенная в его письме в ЦК партии: «Необходимо, чтобы суды получили указание о том, что соблюдение законов является обязательным». По всей видимости, даже номенклатурные литераторы, как Алексей Александрович, на себе испытали, что такое реалии советского судопроизводства.
К 1927 году СССР занимал первое место в мире по количеству изданных названий книг — 32 600 (в США издавалось 10 300). По темпам издательской деятельности страна давно превысила дореволюционный уровень, что, естественно, не могло не сказаться на формировании судебной практики по делам, относившимся к взаимоотношениям литераторов и государственных издательств.
Поставив на место издателя, который теперь приобретал авторские права по стандартному издательскому договору, автора, которому законом было предоставлено право на авторское вознаграждение, советская юриспруденция существенно ограничила практические возможности последнего по отстаиванию своих интересов в суде. Победившей стороной на таких процессах в любом случае являлось государство, со всеми вытекающими для того времени уголовными и административными последствиями для нарушителей его «естественной» монополии.
По счастью, участником советского уголовного процесса Владимир Маяковский не был, точнее сказать — не успел им стать. Его личный опыт в качестве подсудимого был ограничен периодом уголовного преследования «кровавым царским режимом», но, как мы понимаем, атмосфера в царском суде и в советском — народном в 1920–1930-х годах существенно различалась.
Советский, а затем и новый российский, суд практически с первых дней своего существования, несмотря на непонятно как сохранившийся атавизм в виде принципа состязательности сторон, никогда не воспринимался как «место для дискуссий». О новой роли адвокатов, по мнению пролетарского правосудия, обязанных оказывать всяческую помощь суду в установлении виновности подсудимого, мы просто умолчим, как и о том, что афористичное выражение Владимира Ленина: «Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает…», в течение десятилетий украшало стены многих судейских кабинетов в качестве назидания.
Правда, некоторый опыт в таком непростом деле поэт всё-таки получил, и он был связан с рассмотрением его заявления по поводу несвоевременной выплаты ему авторского гонорара государственным издательством.
Формально данное дело относилось к категории трудовых споров, рассмотрение которых, в соответствии со ст. 92 «Положения о судоустройстве РСФСР» (1922), должно было осуществляться особыми трудовыми сессиями народных судов, образованными при каждом губернском суде в составе одного постоянного судьи и двух постоянных членов суда: одного — от местного губернского профсоюзного совета, другого — от местного губернского отдела труда. Такой подход имел своей целью формирование коллегий из наиболее компетентных в разрешении трудовых дел лиц, обеспечении связи трудовых сессий с деятельностью профсоюзов и отделов труда, и тем самым был призван гарантировать законность при разрешении дел, относящихся к трудовым конфликтам.