Страница 188 из 276
Как известно, в 1906 году в России был подготовлен новый вариант Гражданского уложения, книга IV которого была полностью посвящена наследованию. Большинство историков цивилистики сходились во мнении, этот проект вобрал в себя лучшие идеи французского, германского, швейцарского права. Однако из-за изменения процедуры утверждения новых законов, связанных с избранием I Государственной думы Российской империи, и начавшейся Великой войны 1914 года, он так и не начал действовать. Тем не менее основательный опыт по данной проблеме был накоплен, она была достаточно хорошо проработана. Всё это и было использовано новой большевистской властью, как это произошло, например, с «авторским законодательством», но на начальном этапе пролетарская юстиция пошла по пути интеграции наследственного законодательства в общий контекст классовой борьбы и окончательной ликвидации остатков правоотношений из буржуазного общества.
Профессор Московского университета, один из создателей Гражданского кодекса РСФСР (1922) А. Г. Гойхбарг с некоторой долей пафоса писал, что если правом буржуазного владычества является законодательство, а его детищем — закон, то «храмом пролетарского и социалистического строя является управление».
Начиная с первых советских декретов судебная защита имущественных прав граждан в определённом смысле противоречила основным постулатам революционной теории и её воплощению на практике.
Национализация, как следствие — практически полное забвение материального права, «нормирующего вещные и обязательственные отношения», подмена системы судопроизводства полупрофессиональными судами практически свели на «нет» гражданский процесс в качестве способа разрешения имущественных споров, что никак не смущало народного комиссара юстиции РСФСР П. И. Стучку — кстати, выпускника юридического факультета Санкт-Петербургского университета, принципиально допускавшего существование права без закона, при этом он сам отстаивал возможность отправления правосудия, опирающегося исключительно на революционное правосознание, а также настаивал на том, что основные начала марксистско-ленинского понимания права заключались исключительно в его классовом характере. Пётр Иванович стал известен не только как командир латышских стрелков в ночь Октябрьского переворота или как автор декрета СНК РСФСР «О суде», но и благодаря своему нетривиальному концептуальному подходу к конструированию права как «системы (или порядка) общественных отношений». Этой концепции он посвятил отдельную статью, опубликованную в «Руководящих началах по уголовному праву РСФСР» 1919 года, а также использовал при разработке «Руководства для устройства революционных трибуналов», в котором подчёркивалось положение о том, что «в своих решениях Революционные трибуналы свободны в выборе средств и мер борьбы с нарушителями революционного порядка». Всё это, согласитесь, было принципиальным для понимания советской правовой доктрины, особенно принимая во внимание, что П. И. Стучка с 1923 года возглавлял Верховный Суд РСФСР.
При таких подходах особая нужда в соблюдении норм гражданского процесса практически отсутствовала, тем более что в первых советских декретах 1917, 1918, 1920-х годов гражданское процессуальное право понималось в относительном единстве с уголовным процессом. (Об этом в настоящей книге говорилось неоднократно.)
С учётом глобальности стоявших задач большевики просто физически не успевали изменить всё законодательство, существовавшее в дооктябрьский период, поэтому имперский закон о наследовании, как и об авторском праве, как не хотели, но не смогли отменить в одночасье.
Декретом от 24 ноября 1917 года было определено, что местные суды решали все гражданские дела с ценой до 3000 рублей. При этом постановленные решения были окончательными и обжалованию в апелляционной инстанции не подлежали.
При постановке вердиктов суды по-прежнему руководствовались законами свергнутых правительств, в частности положениями, изложенными в части 1 тома X Свода законов Российской империи, но «лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию».
В следующем декрете о суде от 21 февраля 1918 года, наряду с допущением применения правил Судебных Уставов 1864 года, гражданским судам предоставлялась неограниченная свобода в области оценки доказательств в совокупности с отказом от состязательности, а большинство решений были постановлены на основании всё того же принципа «социальной справедливости».
Таким образом, в связи с тем, что в новом законодательстве РСФСР законы, регламентирующие наследственные правоотношения, отсутствовали, в данных случаях пролетарские суды продолжали применять старые нормы, касавшиеся состава наследников по закону или порядку составления завещаний, за исключением тех, которые относились к сословным привилегиям, ограничению прав наследования представителями отдельных национальностей (например, евреев или поляков), фактического лишения прав наследования для женщин. Все они, как нарушавшие права граждан, были упразднены новой властью принятием СНК РСФСР Декрета «Об отмене наследования», который пока ещё логично вписывался в политику «военного коммунизма», направленную исключительно на обеспечение экономических интересов государства рабочих и крестьян в тяжелейших условиях Гражданской войны и иностранной интервенции, и являлся средством для достижения цели «всеобщего равенства граждан республики в области производства и распределения богатств» (ст. 79 Конституции РСФСР).
Комментируя этот прогрессивный документ, А. Г. Гольхбарг был ещё более категоричен: «Этим декретом наносится поражающий на смерть удар институту частной собственности. Частная собственность превращается в максимум — пожизненное владение: имущество остаётся прикреплённым к отдельному лицу самое большое на срок его жизни, и не дольше. После же смерти каждого индивидуального обладателя оно становится достоянием не индивидуума, а коллектива — пролетарского государства» (Гольхбарг А. Г. Пролетариат и право: Сборник статей. М., 1919).
Как известно, одной из основополагающих идей большевиков являлось тотальное обобществление имущества, восходившее к положениям декрета от 11 августа 1789 года Учредительного собрания Франции «Об уничтожении феодальных прав и привилегий», при этом отмена наследования рассматривалась властью как эффективное средство не допустить приобретения какого-либо имущества «нетрудовым» путём.
К сожалению, в этом смысле юриспруденция является делом неблагодарным, прежде всего с той точки зрения, что изменить частнособственническую сущность человека пока ещё никому не удалось.
Возможно, поэтому принятие этого декрета создавало целый ряд проблем для правоприменения. В частности, для тех российских граждан, которые находились в эмиграции и которые предполагали осуществлять определённые действия, связанные со вступлением в наследство в отношении имущества, находившегося вне территории РСФСР, но по завещаниям, которые были оформлены в России до смены государственной власти.
Так как эти проблемы, за крайне редким исключением, советское государство не интересовали в принципе, то европейская судебная практика при рассмотрении подобных юридических казусов вынужденно опиралась на местное (национальное) законодательство, тем более что в большинстве случаев речь шла об интересах лиц, не являвшихся гражданами страны пребывания, при полном отсутствии каких-либо официальных коммуникаций с РСФСР.
При этом безоговорочная отмена старого наследственного права была осуществлена с возможностью применения обратной силы в отношении наследуемого имущества, которое по каким-то обстоятельствам не поступило во владение наследников до даты его обнародования.
Ст. 1 Декрета устанавливала, что «наследование по закону, так и по духовному завещанию отменяется. После смерти владельца имущество, ему принадлежавшее (как движимое, так и недвижимое), становится государственным достоянием Российской Социалистической Советской Республики». Оставшиеся после смерти собственника нетрудоспособные родственники по прямой восходящей и нисходящей линии, его полнородные и неполнородные братья и сёстры, а также переживший супруг получали содержание из наследуемого имущества. Если оставшегося имущества было недостаточно для удовлетворения всех родственников умершего, то подлежали удовлетворению требования наиболее нуждающихся из них (ст. 2, ст. 3). Никаких различий между детьми законнорождёнными и внебрачными, а также усыновлёнными, усыновителями и кровными родственниками в аспекте взаимных наследственных прав Декрет не делал (ст. 2).