Страница 140 из 276
Кобозев: Нет сомнения — революция внесла большое изменение в семейно-бытовую жизнь рабочего; в частности, если работают на производство муж и жена, то последняя считает себя материально независимой и держит себя как равноправная; с другой стороны, изживаются предрассудки, что муж есть глава семьи, и т. д. Патриархальная семья распадается. Под веянием революции, как в рабочей семье, так и в крестьянской, большое стремление к разделу, к самостоятельной жизни, как только она почувствует материальную базу своего существования. Мне кажется, это — неизбежная ломка старого семейного уклада.
Марков: Революция внесла изменения, и очень большие, в жилищные условия. Нищета промышленности и республики ещё немного держит семью, иначе она бы совсем распалась. Но именно этот плохо направляемый и руководимый стихийный распад грозит рядом других ненормальных явлений — проституцией, пьянством, хулиганством, ненужным удальством и пр., с чем необходимо немедленно объявить борьбу, и серьёзную, иначе куда труднее будет исправлять испорченных людей вне семьи.
Коробицын: Революция внесла изменения в семейную жизнь, выражающиеся в том, что меньше пьют, — следовательно, и меньше бьют своих жён и детей.
Кольцов: Вопросы эти нигде не обсуждаются, как будто их избегают почему-то. До сих пор я никогда их не продумывал… Сейчас для меня это новые вопросы. Я считаю их в высшей степени важными. Над ними следует призадуматься. По этим же, правда, неопределённым причинам, думаю, они и не выносятся на страницы печати.
Финковский: То, что революция внесла новое в семейную жизнь рабочего, — это факт. Разруха, голод, недостатки — они ударили по семье, заставили её сжаться, экономить, связывать голодные концы с концами, обрушившись тяжёлым гнетом главным образом на женщину. Я считаю, что её положение фактически настолько ухудшилось, что постоянные об этом разговоры, воркотня и пр. являются, пожалуй, главной причиной, почему рабочий не решается вступать в партию. Разговоры на эту тему редко поднимаются потому, что они слишком близко всех касаются… Не поднимали их до сих пор, по моему мнению, для того, чтобы не портить себе кровь… Все понимают, что выходом из положения может быть взятие государством на себя целиком воспитания и содержания всех детей рабочих (держа их где-то рядом с родителями), освобождение женщины от кухни и пр.»
Затем Владимир Маяковский практически дословно иллюстрирует идеи Троцкого в сатирической пьесе «Баня», в которой герой Гражданской войны Победоносиков, формально женатый на своей боевой подруге Полине с того самого времени, когда «достаточно было идти в разведку рядом и спать под одной шинелью», сожительствует со своей стенографисткой товарищем Ундервуд.
«Победоносиков. Ты меня компрометируешь своими неорганизованными выкриками, тем более религиозными выкриками: „Ради бога“ (…)
Поля. Чего скрывать. Смешно!
Победоносиков. Тебе нужно скрывать… Скрывать твои бабьи мещанские настроения, создавшие такой неравный брак. Ты вдумайся хотя бы перед лицом природы, на которую я еду».
И у Льва Троцкого: «Муж, вырванный мобилизацией из привычных условий, вырастал на гражданском фронте революционным гражданином, он пережил величественный внутренний переворот. Его духовные потребности повысились и усложнились. Это уже другой человек. Он возвращается в семью. Застаёт всё на старом месте. Старая семейная смычка порвана. Новая не создаётся. Удивление с обеих сторон переходит во взаимное недовольство. Недовольство — в озлобление. Озлобление ведёт к разрыву».
А это снова Владимир Маяковский, только уже о возвышенном — о Мировой революции:
Несмотря на то что Льву Давидовичу не особо нравилась художественная манера Маяковского (Луначарскому тоже), с абсолютной очевидностью можно сказать, что он вполне осознавал величину его таланта и его же возможную роль для святого дела освобождения пролетариата в мировом масштабе. Здесь полезно вспомнить отрывок из наброска другой его работы «Культура будущего», написанной в 1922 году: «Революция разрушила старый быт и не создала нового — и некогда ей создавать, ибо она двигается с бивуака на бивуак. Бытие революции обнажило основные жизненные явления: рождение, любовь, смерть в их биологической неприкрытости. Усложнённые и утончённые губошлёпы так испугались этой неприкрытости, что стали призывать кадило и другие священные инструменты старого быта. Даст революция новый быт? Как не дать — даст. Но этот быт, как и вся общественность, будет слагаться не слепо, как коралловые рифы, а строиться сознательно, проверяться мыслью, направляться, исправляться. Перестав быть стихийным, быт перестаёт быть и застойным. По мере того как человек начнёт воздвигать дворцы на вершине Монблана и на дне Атлантики, регулировать любовь, питание и воспитание, повышая средний человеческий тип до уровня Аристотеля, Гёте и Маркса, он придаст своему быту не только яркость, богатство, напряжённость, но и высшую динамичность. Едва отложившись, оболочка быта будет лопаться под напором новых технико-культурных изобретений и биопсихологических достижений». [2.31]
Троцкий любит и действительно знает поэзию. Правда, в отличие от товарища Кобы, он сам стихов не пишет, но при этом очевидном недостатке он в курсе многих литературных новинок, отдельных литераторов и художников поддерживает особо. В 1924 году Лев Давидович написал предисловие к книге популярного комсомольского поэта Александра Безыменского «Как пахнет жизнь».
Такой чести её автор удостоился по всей видимости за то, что поддержал троцкистский «Новый курс»: «Он берёт революцию целиком, ибо это — та духовная планета, на которой он родился и собирается жить. Из всех наших поэтов, писавших о революции, по поводу революции, Безыменский наиболее органически к ней подходит, ибо он от её плоти, сын революции, Октябревич. Ему, Безыменскому, нет надобности планеты перекидывать, как колья. Ему не нужны космические размеры, чтобы чувствовать революцию… Безыменский умеет и в отделении милиции революцию найти…» Безыменский — автор поэмы «Комсомолия», в предисловии к двум первым изданиям которой цитируется наркомвоенмор.
Когда политическая линия партии в отношении «любимого вождя» изменилась радикально, вместе с ней изменилось отношение к Льву Троцкому и «Октябревича». Неудивительно, что поэма на долгие годы «легла на полку», при этом «почётному комсомольцу» сильно повезло — остался жив.
Позволю себе допущение, что в каком-то смысле футуризм по своим родовым признакам внешне выглядел как литературный неотроцкизм.