Страница 18 из 54
— Тогда о чем слезы, маленькая принцесса?
— Ох, папа, да ведь тысячи людей ранены и сотни убиты. И я чувствую, что это моя вина.
— Не глупи, милая. Ты-то тут при чем? Социал-демократы и Христианская социальная партия уже столько лет на ножах. Рано или поздно Хаймвер с Шуцбундом должны были перейти от словесных перепалок к настоящему кровопролитию.
— Мне кажется, я поднесла спичку к этому костру, папа, — тихо проговорила я, глядя в пол. Мне не хотелось встречаться с ним взглядом.
Нахмурив брови, он спросил:
— О чем ты, Хеди?
Я рассказала о подслушанном разговоре по поводу Шуцбунда и о реакции Фрица.
— Я думаю, после того, как канцлер Дольфус запретил Шуцбунд, Христианская социальная партия ожидала каких-то признаков сопротивления со стороны социал-демократов, чтобы под этим предлогом их уничтожить. Этот разговор, который я подслушала, — о том, что Шуцбунд собирает оружие и войска в Линце, вопреки указу Дольфуса о запрете группировки, — дал им подходящий повод. Таким образом, с благословения канцлера Дольфуса, Хаймвер с Фрицем и Эрнстом за компанию двинулся в Линц, разгромил отель «Шифф» и тем самым начал гражданскую войну. И до меня дошли слухи, что теперь, когда они победили, демократическая конституция Австрии будет отменена. Папа, это же значит, что теперь Австрия станет авторитарным режимом не только на практике, но и официально.
Папа поморщился от боли и сел.
— Хеди, ты не можешь винить себя за это. Если бы ты не подбросила дров в этот костер, это сделал бы кто-то другой. По всему видно, Дольфус и его люди только искали повода. Да и вообще, в повседневной жизни австрийцев это вряд ли что-то существенно изменит. Эта страна уже давно превратилась в диктатуру.
— Это еще не все, папа. Ты хотел, чтобы я вышла замуж за Фрица, чтобы он, с его влиянием и связями, защитил меня от антисемитизма нацистов, если канцлер Гитлер прорвется к власти в Австрии. Но ненависть к евреям идет не только извне.
— Что ты хочешь этим сказать? — Папа сдвинул брови — теперь уже не только от боли, но и от недоумения.
Вид у него был такой удрученный, что я не решилась сказать ему правду. Сколько еще бед он в состоянии вынести? Переживет ли он известие о том, что человек, на которого он возлагал надежды как на защитника своей дочери, действует заодно с нацистами? Я сдержалась.
— Ничего особенного, папа. Меня просто выбила из колеи вся эта стрельба и кровь. Вот и все.
Глаза отца сверкнули твердым стальным блеском — такой взгляд я обычно видела у него, когда он говорил о своей работе в банке. Он сказал:
— Не лги мне, Хеди. Мы всегда были честны друг с другом, и я надеюсь, что это не изменится. Тем более, когда дело касается таких важных вещей.
Я вздохнула. Тяжело было делиться с ним такими вестями.
— Я слышала, как коллеги Фрица говорили ужасные вещи, и это открыло мне неприятную правду. Люди из Христианской социальной партии — люди Фрица — тоже антисемиты.
Глава шестнадцатая
25–26 июля 1934 года
Вена, Австрия
Победа Фрица и его единомышленников в австрийской гражданской войне привела именно к тем последствиям, которых я боялась. Канцлер Дольфус использовал сопротивление Шуцбунда как предлог, чтобы полностью запретить Социал-демократическую партию, и в мае консервативная Христианская социальная партия приостановила действие демократической конституции. Вопреки резкой оппозиции нацистской партии Австрии, Христианская социальная партия и Хаймвер объединились в единственную легальную политическую партию, истово католический Патриотический фронт, и взяли под свой контроль правительство. С этого момента Австрия стала фашистским государством не только де-факто, но и официально.
Я повторяла про себя папины слова, что это, в сущности, лишь технические перемены и что сейчас важно одно — решительное стремление правительства не допустить вторжения нацистской Германии. Но я не успокаивалась и вновь и вновь находила признаки того, что Фриц и его новое окружение не слишком тверды в своем намерении противостоять не только нацистам, но и искушению самим уподобиться им.
Весной и в начале лета наши дома стали центром празднеств в честь победы Патриотического фронта. Мы с Фрицем устраивали званые обеды в нашей венской квартире, охоту в выходные на вилле Фегенберг и балы в замке Шварценау. Hirtenberger Patronenfabrik заключила столько новых контрактов, что не успевала с ними справляться, и Фриц планировал расширить свои заводы и набрать новый персонал. Он пребывал в превосходнейшем расположении духа и не находил во мне никаких недостатков.
Я старалась поддерживать приподнятое настроение Фрица, разыгрывая роль идеальной хозяйки в полном соответствии с его указаниями. Я стала одеваться консервативнее — выбирать более темные тона и платья с более скромными вырезами — и стараться, чтобы мои драгоценности притягивали к себе больше внимания, чем изгибы фигуры. Если Фрица не было рядом и если мои обязанности хозяйки не требовали иного, я разговаривала только с женщинами, поддерживала банальные светские беседы ни о чем, когда их заводили другие жены, и это усыпляло не только ревность Фрица, но и подозрительность самих женщин. Я всегда старалась больше слушать. Я была как антенна, улавливающая звуки, недоступные слуху других. Тихие предвестники гибели.
В бальном зале особняка Эрнста фон Штаремберга на празднике в честь середины лета собралась целая толпа знаменитостей, но мы с Фрицем спокойно кружились на танцполе. Толчеи не было: оркестр играл классическую медленную пьесу, а движения танцующих были такими же томными, как воздух июльской ночи. Мы скользили в вальсе по черно-белому мраморному полу, и тут слуга тронул Фрица за плечо. Фриц открыл было рот, чтобы отчитать молодого белокурого слугу, но тут же закрыл: молодой человек протянул ему записку, написанную почерком фон Штаремберга.
Пробежав ее глазами, Фриц перевел взгляд на балкон. Фон Штаремберг ждал его там.
— Извини, ханси. Я должен идти.
Что такое могло случиться, чтобы отвлечь внимание хозяина дома от устроенного им званого вечера? Да еще во время первого же танца? Я должна была это узнать. Я взяла Фрица за руку, переплетя наши пальцы вместе, и спросила:
— Это так срочно, милый? Мне так хотелось потанцевать с тобой еще.
— Да, ханси, — твердо ответил он, но мое нежелание его отпускать польстило ему, и он чуть-чуть приоткрыл завесу: — Настолько срочно, что фон Штаремберг собирает совет прямо во время своего ежегодного бала.
Этот неофициальный совет, состоящий из Фрица, фон Штаремберга, занимавшего теперь должность вице-канцлера и главы Патриотического фронта, министра юстиции и образования Курта фон Шушнига и еще одного человека из высшего генералитета Хаймвера, негласно консультировал канцлера Дольфуса в любых важных или тревожных ситуациях. Если уж они решили прервать бал и созвать сбор, значит, случилось что-то чрезвычайное. Я показала на обитый темно-синим шелком диван, откуда хорошо просматривался балкон, и сказала:
— Я буду ждать тебя там, Фриц. Надеюсь, граф тебя долго не задержит и ты вернешься ко мне.
Он пожал мне руку и зашагал по витой мраморной лестнице на балкон. Все мужчины собрались там, и я стала всматриваться в их обеспокоенные лица. Нахмурив брови, они молча слушали, как фон Штаремберг что-то им излагает. Когда он договорил, на их лицах появилось ошарашенное выражение, которое тут же сменилось яростью. Они начали бешено жестикулировать, обсуждать что-то кипя от злости, но похоже, что не друг на друга, а на каких-то третьих лиц.
Какое-то непонятное волнение прокатилось и по бальному залу. Вначале я не могла понять, откуда оно исходит: гости продолжали танцевать, и оркестр играл так же весело, как и раньше. Но потом я заметила, что в темных нишах бального зала и под балконом начали собираться военные. Несколько минут — и вдоль стен выстроилось целое подразделение Хаймвера.