Страница 1 из 18

Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Юрий Овсянников

К читателям

Горожане совершенно незнакомы со своими городами.

Петербург удивителен и неповторим. Его рождение необычно. Другие европейские столицы поднимались сами по себе за века и тысячелетия. И место для себя выбирали разумно: или на перекрестии торговых путей, или удобное для основания гавани, а в первую очередь там, где легко обороняться в случае нужды. У Петербурга всё иначе. Возник чуть ли не в одночасье по велению грозного царя Петра в устье Невы на болотистой равнине, где нет не только никакой естественной защиты, но и условий для нормальной стоянки кораблей.

Другие города росли концентрическими кругами вокруг первоначальной крепости. Проходили столетия, и наступал момент, когда старая планировка уже мешала нормальному току городской жизни. Тогда приходилось, ломая древние строения, прокладывать новые улицы и проспекты. Петербург со дня рождения смотрел в будущее. Его первоначальный почти геометрически четкий или, как тогда говорили, «регулярный» план не требует и сегодня изменений. В этом счастье и самобытность города.

Желая как можно скорее претворить в реальность свою давнюю мечту о новой российской столице, Петр I не щадил ни себя, ни своих подданных. Историки считают, что в первое десятилетие жизни Петербурга под фундаменты его зданий легло свыше 100 тысяч работных людей, убитых непосильным трудом и голодом. Именно тогда этот непонятный для русского человека город, прочертивший своими прямыми линиями и высокими шпилями болотное марево, был проклят простыми людьми: «Быть Петербургу пусту!» Но, вопреки заклинаниям, он не захирел, не опустел, а преодолев трудности и беды, пережив революции и войны, стал одним из прекраснейших городов мира. Столь твердый, самобытный характер город обрел в первые же годы жизни. Видимо, заимствовал у своего основателя.

С юности, после посещения Амстердама, грезил Петр новой столицей на берегу моря, городом-портом, распахнувшим свои ворота на запад. Широкой Неве предстояло стать главным проспектом, а многочисленным речкам и каналам – улицами и проулками. Государь даже запретил возводить мосты в городе. Правда, не сразу решил, где должен быть центр Петербурга. Сначала замыслил его на Городовом острове, на Троицкой площади позади крепости. Потом вдруг распорядился перенести в Кронштадт, но, убедившись в неразумности плана, повелел возводить на Васильевском острове, перед крепостью. А Петербург, вопреки воле государя, начал расти и шириться на левом берегу Невы, откуда удобнее всего была связь с Россией. Так впервые город проявил самостоятельность.

Юный Санкт-Петербург в начальные годы очень напоминал военный лагерь. Даже возводить его начали с крепости, которую во всех служебных донесениях первых двух десятилетий именовали Городом, а все вокруг было Петербургом. Долгая война со шведами наложила свой отпечаток на его план. Царь вынужден был уподобить будущую столицу военному лагерю. Улицы прямые, как лет пули. А пересекаются друг с другом только под прямым углом. Вдоль улиц – ровный, как солдатский строй, ряд «образцовых» или, как теперь говорят, «типовых» домов для «подлых», для «зажиточных», для «богатых». И четкие, почти военные, правила в распорядке дня, в поведении на европейский манер.

Этот жесткий регламент городской жизни на столетия сохранился в характере Петербурга. Менялись государи, а с ними менялась и мода, но порядок жизни пребывал неизменным. Со временем военные мундиры смешались с чиновничьими и стала еще ощутимей присущая Петербургу чопорная официальность.

Любовь царя к Амстердаму, к образу жизни голландских кораблестроителей и купцов определила и начальный облик города – в духе северного барокко: строго и вместе с тем представительно. Возводить город царь повелел уроженцу южной Швейцарии, архитектору Доминико Трезини, прожившему несколько лет в Копенгагене. Государю понравился этот исполнительный и трудолюбивый мастер. Петр доверил ему не только возведение самых важных зданий новой столицы, но и составление плана города и проектирование «образцовых» домов.

После смерти основателя Петербурга страной тридцать лет правили сначала его племянница, потом дочь. Этих жизнелюбивых дам не устраивала строгая и деловая петровская архитектура. Они жаждали кричащей роскоши и пышной красоты. Новый стиль в искусстве определил итальянец, граф Франческо Растрелли, обладавший неуемной фантазией и ярый приверженец пышного, южного барокко. Именно он украсил Петербург дворцами и храмами, изумлявшими всех своим затейливым декором. Его стиль потомки позже назвали «растреллиевским», или «елизаветинским» барокко. Главное творение зодчего – Зимний дворец, возведенный по желанию Елизаветы «ради славы российской». Он явился как политическим, так и архитектурным центром города. Было строго запрещено возводить здания выше него. Так почти на полтора столетия установилась высотная граница Петербурга…

На смену веселой Елизавете пришла умная, образованная Екатерина II. Лукавая почитательница французских энциклопедистов, конечно, не могла принять стиль предшественниц. Он был слишком помпезным и потому безвкусным. По ее убеждению, за образец следовало брать античную строгость в сочетании с римским величием. Уже на третий год царствования Екатерины французский архитектор Ж.-Б. Валлен-Деламот возвел торжественную арку «Новой Голландии». И сквозь нее вступил в Россию новый архитектурный стиль – классицизм.

В общей сложности классицизм, включая его высшую и завершающую стадию – ампир, царствовал семь десятилетий. За эти годы над украшением Петербурга трудились многие замечательные мастера. Самым блистательным среди них был, конечно, уроженец Неаполя Карл Росси. Он начал серьезно работать вскоре после победы над Наполеоном, когда окончательно пробудились и национальная гордость, и самосознание русского народа. Именно тогда создал Росси торжественный стиль ампир, который выделялся своими монументальными формами и богатым декоративным убранством, главным образом из военной эмблематики и орнамента.

Архитектор возвел немало прекрасных зданий, но главная его заслуга – ансамбли великолепных площадей: перед Александринским театром, Михайловским дворцом, Инженерным замком, Зимним дворцом, Сенатом и Синодом. Именно они придали центру города тот строгий, стройный вид, который потрясает воображение многих поколений.

Через арку последнего творения Росси – Сената и Синода, классицизм покинул Петербург. И сразу же начались поиски новых путей в архитектуре. Возник русско-византийский стиль. Потом эклектизм, стремившийся сопрячь воедино формы давних эпох: готики, ренессанса, барокко и рококо. В этом было немало любопытного и привлекательного. Кстати, именно эклектизм подготовил благодатную почву для появления нового, самобытного стиля модерн, прожившего, увы, всего несколько лет. Однако все эти искания и увлечения уже не могли нарушить логичного единства центра города, рожденного стараниями трех замечательных архитекторов.

Доминико Трезини первым наметил главную тему архитектурной мелодии города. Смольный монастырь и Зимний дворец Растрелли задали тональность торжественного звучания всех будущих строений. А созданные Росси величественные ансамбли и анфилады площадей стали контрапунктами прекрасной каменной симфонии.

Конечно, были и другие талантливые мастера – С. Чевакинский, Дж. Кваренги, А. Ринальди, А. Захаров, Ж. Тома де Томон, И. Старов, В. Стасов – создатели отдельных дворцов, храмов, общественных зданий. Они навсегда останутся в памяти поколений. Имена других, ничем особенно не проявивших себя, известны теперь только узкому кругу специалистов. Но все они, и одаренные, и лишенные большого таланта, так и не нарушили главные каноны, установленные Трезини, Растрелли, Росси, одобренные и правителями, и обществом. Вот почему стоящие рядом здания различных эпох и стилей не мешают друг другу, не «спорят», а соседствуют в мирном согласии, порой даже подчеркивая красоту друг друга. Великий пример такого сосуществования подал Росси. Его ампирное здание Главного штаба и Министерства иностранных дел, обрамляющее Дворцовую площадь, подчеркивает барочную роскошь Зимнего дворца. Это органичное соседство разных стилей очень присуще Петербургу.