Последняя башня Трои

Судорожным движением я выключил телевизор, выключил экран автонавигатора. Меня с головой потопила нахлынувшая в кабину черная тьма, но я непроизвольно еще и зажмурился. Мне хотелось умереть. Потому что Елена погибла из-за меня.

Ведь я догадывался, что в той комбинации, которую спланировали ее боссы, наша с ней встреча в новогоднюю ночь должна была стать финальной. Она передала мне всё, что верхушка «РЭМИ» желала довести до сведения ООН, и на этом отношения со мной следовало прекратить. А Елена, бедная, уже томилась без меня. Стала мне звонить (я как раз валялся в клинике у Гоши Зав-лина с отключенным «карманником»), стала тревожиться, куда я пропал. Значит, искалеченная идеей собственной избранности, презиравшая людей, она всё-таки, несмотря ни на что, меня любила!

Разумеется, она тут же попала под подозрение у своих коллег. Одно дело – время от времени пользоваться мальчиками по вызову для удовлетворения физиологических женских потребностей и совсем другое – влюбиться в человека из обреченного внешнего мира. Всё равно что в существо низшей расы. На последнюю встречу со мной она уже ехала не столько с охраной, как ей казалось, сколько под контролем. Возможно, за ней следил как раз один из тех, кого она с такой великолепной небрежностью называла рабом. Один из тех «способных и прилежных», кому в награду за усердие, может быть, потом даруют (а может, и нет) спасение вместе с господами.

И она еще хотела устроить меня на службу в «РЭМИ», чтобы тайком продолжать наши свидания! Связь спартанки с илотом – вызов, который другие благородные спар-

танцы не стали бы терпеть слишком долго. То, что я отказался и мы расстались, на время спасло меня, но уже не могло спасти Елену. Любовь растопила вымороженные, казалось, в ее душе человеческие чувства. Пусть простейшие, но и они повлекли ее к гибели.

Я же ощущал ее смятение, когда мы прощались! Но я был слишком озабочен спасением собственной шкуры. Я оттолкнул Елену прочь вместе со всем враждебным мне миром. А ей, бедной, после моего тепла стало тягостно в прежней рассудочной пустоте. И она совершила самый естественный поступок: позвонила родителям. И тем нарушила ТАБУ. Главный запрет своего подполья.

Ну, конечно, она отправилась в одно из редких сейчас почтовых отделений только потому, что там дают хоть мало-мальские гарантии конфиденциальности разговоров. Надеялась скрыть звонок от службы безопасности своей проклятой фирмы.

Как могла Елена так ошибиться? Так переоценить собственное значение в секте убийц? (И они уверены, что сумеют пережить человечество! Да они сожрут друг друга еще раньше, чем все остальные!) Как мог я сам не угадать то, что творилось у Елены в душе?

А если бы угадал? Неужели это принесло бы нам счастье? В каком, интересно, мире мы с ней смогли бы жить вместе, ничего не опасаясь? В бессмертном демократическом, который безумеет прямо на глазах, или в ее подполье идейных вурдалаков? Тогда уж разве что в ооновских африканских лагерях. Среди самых обреченных, ищущих последнее спасение в любви.

23

Всю ночь я проворочался в тесной утробе машины с ноющим сердцем, горящей головой, с теми же отчаянными мыслями о Елене и о своей судьбе. Заснуть не удалось.

Утром, весь разбитый, поднялся затемно. Чтобы взбодриться, растер лицо снегом, принял тонизирующую таблетку. Помогло плохо: боль в глазах и ломота в затылке

остались. Через силу еще немного поразмыслил над предстоящим маршрутом и дал команду Антону. Машина тронулась. Начался следующий этап моего бегства.

Около девяти стало рассветать, но к этому времени сказалась, наконец, бессонная ночь. Меня сморило. Ведомая Антоном «Церера», слегка раскачиваясь, катила по плохо расчищенной от снега лесной дороге. А я то проваливался, как в теплую воду, в целительное сонное забытье, то просыпался от электрического удара тревоги и вглядывался с опаской в мелькавшие по сторонам, черные в полусвете зимнего утра ветви деревьев и кустарника.

Решающий момент, может быть к счастью для себя, я проспал. Я очнулся от резкого торможения – меня швырнуло вперед, – и первым достиг моего сознания голос Антона, повторявший: «Путь закрыт, путь закрыт!» Впереди, перегораживая узкую дорогу-просеку, боком стоял мощный джип «Титан» – чудовище стального цвета, а на экране заднего вида вырастала широченая морда второго такого же монстра. Моя «Церера» оказалась закупорена между ними. Чисто рефлекторно я распахнул дверцу, вывалился из машины и рванул было в лес, но дверцы обоих джипов открылись еще скорее, из них посыпались люди и налетели на меня со всех сторон.

Меня схватили, мне завернули руки за спину, мгновенно прощупали от плеч до ботинок. Я уже почти ничего не соображал, всё было кончено, и накатило спасительное безразличие. В своем отупении непогасшим краешком рассудка я только с вялым удивлением отметил, что меня пока не бьют, у меня даже не вытащили «карманник». Странным казалось и то, что напавшие на меня были одеты в одинаковые серо-зеленые куртки военного образца. Неужели бандиты ввели у себя униформу?

Один из них втиснулся на переднее сиденье «Цереры», быстро открыл бардачок и вытащил оттуда «наган». Повертел его в руках, ловко выщелкнул из барабана несколько патронов, оглядел их давным-давно продавленные капсюли, оглядел пули, хмыкнул, пожал плечами и закинул револьвер с патронами назад в бардачок.

Уверенно ступая по хрустящему снегу, подошел тот, кто, видимо, был здесь главным. Он улыбался, как мне

показалось, без насмешки, приветливо. А впрочем, я нерезко видел черты его лица, всё в глазах слегка расплывалось.

Улыбавшийся остановился, сделал небрежный жест, и те, что держали мои руки сзади, тотчас отпустили меня.

– Как вы себя чувствуете, Виталий Андреевич? – спросил он.

– Спасибо, нормально.

Я в самом деле почти не испытывал страха. Только ощущал свое тело каким-то ватным, и меня слегка подташнивало.

Он вытащил голографическую карточку, показал мне. Вспыхнули и заплясали в воздухе переливающиеся радугой буквы. Я с усилием сложил их в слова: «РОССИЙСКАЯ КОНФЕДЕРАЦИЯ. МИНИСТЕРСТВО ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ. ВТОРОЕ ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ. ПОДПОЛКОВНИК ГУСТЫШЕВ АЛЕКСАНДР АЛЕКСЕЕВИЧ».

– Понятно, – сказал я.

Подполковник был, кажется, задет моим равнодушием.

– Вы можете проверить мою идентификацию со своего «карманника», – сказал он.

– Не нужно, я и так верю.

До моего сознания действительно дошло, что меня поймала не мафия, а государственная спецслужба. Но и это мне было уже почти безразлично.

– Ну, как вам будет угодно, – согласился подполковник. – А сейчас я должен просить вас вернуться в машину. – И он распахнул заднюю дверцу моей «Цереры».

Я забрался туда, устроился на середине сиденья. Слева от меня уселся подполковник Густышев, справа втиснулся еще один широкоплечий мужчина в серо-зеленой куртке. За рулем остался тот, кто проверял «наган». Первым делом он отключил моего Антона, потом запустил двигатель. Джип, закрывавший путь, окутался паром, развернулся на месте, покатил вперед. Вслед за ним двинулись и мы.

Я думал, что мы выедем на шоссе и направимся в ближайший город, но наша небольшая колонна – два «Титана», «Церера» между ними, – словно продолжая мар-

шрут моего бегства, еще добрых полчаса петляла по каким-то лесным дорогам. Гэбэшники хранили молчание, а мне не хотелось ни о чем их спрашивать.

Внезапно перед нами открылась поляна, где стоял огромный военно-транспортный вертолет. Зияла пасть его грузового отсека с откинутой вниз створкой-челюстью. Головной «Титан» свернул в сторону, а «Церера» с ходу вкатила по этой наклонной створке в сводчатое чрево воздушного корабля. Встретившие нас внутри люди в синих комбинезонах и летных шлемах тут же закрепили мою машину специальными захватами. Створка-челюсть позади поднялась и захлопнулась. Взревели двигатели, гигантский корпус вертолета пронзила металлическая дрожь, за стеклами иллюминаторов забурлили белые струи пара. Мы оторвались от земли.