Последняя башня Трои

Пока еще (пока!) Франция была способна хотя бы обороняться. Что в такой ситуации мог сделать он сам, не министр, не главнокомандующий, всего лишь командир корпуса? Только одно: помочь своему народу выстоять под

неизбежным ударом, принести ему первый успех, дать возможность снова поверить в свои силы.

8 затишье начала весны 1940 года о де Голле почти забыли, и он сам больше не хотел о себе напоминать. Журналисты, которых он недавно взбудоражил своим меморандумом, искали с ним встречи, но он не отвечал на их письма. Он знал, как это будет воспринято: недовольному полковнику бросили генеральское звание, и он сыто успокоился. Но пусть думают что угодно, лишь бы не привлекать внимание к тому, где он сейчас находится, куда стягивает для своего формирующегося корпуса – по батальону, по роте – танки (по возможности новых образцов) и солдат. Пусть как можно меньше людей знают, что он на арденнском участке фронта. А те, кто знает, пусть придают этому как можно меньше значения. Тем меньше будет опасность, что всё это обеспокоит немцев.

9 апреля 1940 года германские войска вторглись в Данию и Норвегию. Союзное командование стало понемногу просыпаться от спячки «странной войны», хотя всё еще надеялось, что Германия сможет действовать только малыми силами по окраинам Европы. Но де Голль воспринял падение Осло и Копенгагена как последний сигнал тревоги. Его корпус был уже почти сформирован. Многого не хватало, прежде всего артиллерии и воздушного прикрытия. Однако просить то и другое, лишний раз напоминать о себе и об арденнском направлении он не желал. Секреты в главном штабе держались плохо, не говоря о том, что кое-кто из генералов открыто симпатизировал нацизму.

Он изъездил, – где в штабной легковушке, где на грузовике – арденнские лесные дороги, а заодно и бездорожье. Ему, профессиональному танкисту, который сам когда-то провел в стальной утробе танка немало часов (каких мучений это стоило при его почти двухметровом росте!), рельеф местности и состояние грунта говорили о многом. Он намечал на карте самые вероятные пути вражеских бронированных колонн.

Офицеры корпуса, которых он собрал вокруг себя за несколько месяцев, успели его узнать и в него поверить. Поэтому, когда в первые дни мая он приступил к осуще-

ствлению своего плана, то мог быть уверен и в полном сохранении тайны, и в том, что его приказы не сочтут безумными и выполнят в точности.

Днем над Арденнами уже откровенно гудели германские воздушные разведчики, всё приходилось делать по ночам. Группами по двадцать-тридцать машин его танки в темноте выходили в намеченные им места огневых засад. Там их закапывали в землю так, что на поверхности оставалась только вращающаяся башня. Каждый экипаж получал свой сектор обстрела. Позади рыла окопы и ходы сообщения его немногочисленная пехота, устанавливала пулеметы, оборудовала блиндажи. Корпус превращался в эфемерное подобие линии Мажино: в цепочку укреплений, перекрывающих огнем танкоопасные дороги в самых стесненных местах. Прилетавшие утром немецкие самолеты ничего не замечали. Арденнские леса служили надежным укрытием, а для полной маскировки вырытую землю забрасывали дерном и свежими ветками…

Я остановил воспроизведение и вышел на кухню заварить кофе. Удивительная вещь: это была всего лишь игра, пляска электронных импульсов в молекулах микросхем, и только. Я понял уже, как депутат Милютин исхитрился подмять под себя коллег и получить их голоса, а лишние подробности мне для расследования не требовались. Но отчего меня так волновал сам ход игры? Она не имела никакого отношения к моим проблемам, не могла ничего изменить в окружающей меня реальности и вернуть мне бессмертие. Но она как будто что-то изменяла во мне самом и – непонятно почему – внушала надежду. Что ж, такова сущность любого искусства. Господин Милютин и те, кто за ним стоял, были, несомненно, людьми с творческим талантом.

Я выпил чашку кофе, выкурил сигарету, вернулся к компьютеру и пустил запись дальше.

В ночь с 9 на 10 мая 1940 года виртуальный Гитлер отдал тот же приказ, что и его реальный двойник: эскадрилья бомбардировщиков люфтваффе с закрашенными свастиками, крестами и бортовыми номерами совершила

налет на свой собственный немецкий городок Фрейбург. Бомбы попали в женский пансионат и в больницу, убив десятки людей. Пропаганда Геббельса завыла о том, что Фрейбург бомбили бельгийские и голландские самолеты, и уже утром на следующий день германские войска вторглись в нейтральные Бельгию и Голландию, попутно раздавив крохотный Люксембург. «Странная война» кончилась, началась настоящая.

Медленно и тяжко англо-французские войска двинулись в северной и центральной Бельгии навстречу противнику. Они даже не подозревали, что углубляются в смертельный мешок, подставляя свои тылы под «Разрез серпом». Так именовался германский стратегический план. Прорыв узкого танкового клина сквозь Арденны, его поворот на север и выход к проливу за спиной союзных армий действительно напоминал на карте искривленное лезвие серпа.

И прорыв начался! Немецкая группа армий «А» тремя колоннами ринулась через Арденны по территории Люксембурга и юго-восточной Бельгии. Ревели танковые моторы, на лесных дорогах летели из-под гусениц комья земли с травой и песок. Вслед за танками катились тяжелые грузовики, набитые солдатами, и автоцистерны с бензином. Вперед, вперед! Глохли перегретые двигатели, забитые пылью, слетали катки, ломались коробки передач. Омертвевшие танки и автомобили мгновенно оттаскивали в сторону, движение не прерывалось. На четвертый день марша танковые колонны вышли к французской границе. Впереди, в считаных километрах, были Седан, переправы через Маас, прорыв фронта, выход в тылы союзников, блицпобеда!

И в этот миг в победную симфонию рева и лязга немецких моторов и гусениц резким диссонансом вмешались тугие хлопки французских 47-миллиметровых танковых пушек. Самым ошеломляющим, кроме внезапности, для немцев было то, что противник оказался почти невидим. Только вспышки выстрелов сверкали там и здесь на склонах придорожных холмов, да взлетали поднятые дульными газами облачка пыли, тут же уносимые ветром.

В первые минуты запылали десятки германских танков. Французские бронебойные снаряды пробивали даже новейшие средние Т-Ш и T-IV, которых в строю было еще совсем немного. А основные в ту пору у немцев легкие Т-П и T-I с их тоненькой броней они прошивали насквозь. Танкисты де Голля стремились с первых выстрелов поджечь в неприятельских колоннах как головные танки, так и самые дальние, какие только могли поразить их орудия, а потом, закупорив движение, расстреливали остальные машины, когда те пытались выбраться из огненной ловушки.

Вскоре сплошная пелена дыма стелилась над лесистыми холмами. В рассеченных на части немецких колоннах горели уже сотни танков и автомобилей. Горели деревья, горели торфяники. Немецкая артиллерия, которая могла бы помочь своим танкистам, далеко отстала на скверных арденнских дорогах.

Командиры колонн затребовали поддержку с воздуха. В небе загудели пикирующие бомбардировщики «Штука», одномоторные, угловатые, тихоходные, с хищно растопыренными лапами неубирающихся шасси. Они медленно разворачивались и с пронзительным воем пикировали на французские позиции. От бомбовых ударов сотрясалось всё вокруг. Погибала французская пехота, но вкопанные в землю французские танки выдерживали даже близкие разрывы фугасок, а прямые попадания были редкостью.

Конечно, один корпус де Голля не мог разгромить целую армейскую группу. Он мог лишь ослабить ее и задержать на считаные дни. Но и этого оказалось достаточно. Обломилось острие германского «серпа», не удалась внезапность. Сонное командование союзников поневоле продрало глаза и начало действовать. Подписанный уже приказ о переброске деголлевского корпуса в Бельгию был отменен. В Арденны спешно стягивались французские войска с соседних участков фронта. Началась гонка. Солдат везли на грузовиках, на городских автобусах, даже на реквизированных у населения легковушках. (Многие вспоминали о знаменитых «марнских такси», которые таким же образом спасли Францию в 1914-м.)