Чешуя

Даша испугалась и на всякий случай ничего никому не говорила. Вообще. Целый месяц. Мать не заметила, а её новые друзья решили, что девчонка немая.

Как-то мать почти не пила целых три дня. Разогнала приятелей, кое-как сделала уборку и даже пыталась готовить. Пригоревшие кислые оладьи, пережаренные дешёвые котлеты, сыроватая картошка — Даша всё съедала и радовалась. В садике её, конечно, кормили, но попадала она туда нечасто. Мать забывала её отводить, а сама она добраться до садика не могла — до него надо сначала ехать на автобусе, а потом идти пешком через гаражи и страшный пустой парк, где водились жуткие пляшущие тени и живые статуи без лиц. Да и приготовленное мамой казалось особенным. Пусть и было невкусно.

Даша думала, что началась «нормальная жизнь», про которую говорила заходившая несколько раз бабушка. Бабушка морщилась, глядя на грязные полы, немытую посуду, непричёсанную внучку и нетрезвую дочь. И спрашивала:

— Когда ты начнёшь нормальную жизнь, Лариса⁈

Мать улыбалась и разводила руками.

И вот она, нормальная жизнь!

Потом приехал дядя. Даша сначала испугалась, спряталась в шкаф: там она отсиживалась, когда мамины гости затевали драки.

Но дядя Юра оказался добрым. Он привёз ей красивую куклу, плюшевого зайца и большущую шоколадку! И улыбался совсем не как мать. Его улыбка была светлой и яркой, а её — бледной и ненастоящей.

Дядя Юра сводил племянницу в магазин. Купил ей три красивых платья, сумочку с нарисованными котятами, кучу резиночек, фломастеры, альбом. А ещё корону как у принцессы, браслетик, ещё одну куколку с чемоданчиком, полным одежды, туфельки, цветной пластилин, розовый шарик с пингвином — столько всего, что она заплакала прямо в торговом центре.

Дядя Юра не стал ругаться. Опустился на корточки рядом с ней и негромко спросил:

— Что случилось, Даша?

Она помотала головой и продолжила плакать, прижимая к груди сумочку и куклу с чемоданом. Остальное дядя разложил по пёстрым пакетам и нёс сам.

— Ты кушать хочешь, Даш? Пошли пиццу поедим? Или что ты любишь?

Она заплакала ещё громче.

Рядом стали останавливаться люди. Кто-то спросил:

— Это ваша девочка?

— Да, моя, — ответил дядя Юра. — Даша, милая, что такое? Устала?

Он взял её на руки, поднял и стал укачивать. Она обняла его, неловко прижав игрушки, и уснула.

Проснулась уже в кафе. Дядя составил её игрушки на диванчик рядом с ней, купил ей пиццу и уже подтаявшее мороженое, а сам негромко беседовал с незнакомой тётей, которая почему-то называла его странным словом «шпиль». У тёти была чуднáя причёска: тут коротко, там длинно — и блестящая кнопка на брови. Но выглядела она круто.

Увидев, что Даша проснулась, крутая тётя улыбнулась и ушла. Даша долго смотрела ей вслед: незнакомка так красиво двигалась, будто танцевала на каждом шагу.

— Кто это, дядя Юра?

— Моя подруга. Ты кушай, Даша. Потом домой поедем.

Она ела медленно-медленно: домой совсем не хотелось. Дядя Юра не торопил, как иногда торопила мать, ждал и улыбался.

Когда они вышли из торгового центра, девочка спросила:

— А ты с нами навсегда останешься?

— Нет, милая, мне уже надо ехать. Думал, дольше получится отдохнуть, но — увы. Работа зовёт. Надо денежки зарабатывать, чтобы помогать твоей бабушке и вам с мамой.

Даша погрустнела. Наверняка, как только дядя Юра уедет, всё хорошее кончится.

Так и вышло. Через день после отъезда дяди мать снова напилась. Потом появились её приятели. А ещё через день от дядиных подарков остался только браслетик, который Даша спрятала под матрас. А мать почему-то всё время ругала дядю Юру: мол, будет её жизни учить, чокнутый придурок! А ведь всё время улыбалась ему, пока он был тут.

Даше стало обидно за дядю, и она крикнула матери, чтобы та не обзывала дядю — он хороший!

— А я что — не хорошая тебе⁈ — рявкнула мать и влепила дочке оплеуху.

Даша разревелась, мать тоже. Долго извинялась, обнимала и целовала её, но дочка ей больше не верила.

Через месяц у матери появился особый приятель — дядя Гоша. Ради него мать мыла волосы, подметала пол и красила губы старой помадой. А у него на плечах жила змея. Жуткая невидимая змея. С двумя головами без глаз. И, кажется, никто-никто её не видел.

Даша спряталась в шкаф, а когда дядя Гоша попытался её достать, стала плакать и отбиваться.

Мать обещала приятелю с ней поговорить. Гоша ушёл, мать выманила её из шкафа и стала спрашивать, что не так.

Даша пыталась описать маме змею без глаз.

— Она страшная! Она тебя укусит, мама!

— Ну что ты говоришь такое? Нет там никакой змеи, Даша! Не выдумывай!

— Есть, мама! Слепая змея! С двумя головами! Скажи дяде Юре! Он увидит!

— Не выдумывай! Нет никаких змей!

— Есть! Слепая змея!

Потом вернулся Гоша и сказал, что она «психическая» и что Лариса должна выбрать, с кем ей жить: с ним или с этой «психичкой».

Утром мать сунула немногочисленные вещи Даши в сумку и отвезла её к бабушке.

— Ну, ты, это, поживи с бабой, ладно?

— А когда ты приедешь за мной?

— Скоро, доча, скоро!

…Через год Даша перестала ждать мать. Бабушка кормила, одевала, водила в садик, а потом в школу. Жаловаться было не на что. Но Даша почему-то постоянно чувствовала себя никому не нужной. Одинокой.

Бабушка хотела вырастить из внучки куколку — милую, добрую отличницу в платьице. Но у Даши быть милой куколкой никак не получалось.

Поэтому бабка всегда была недовольна.

— Не называй меня «бабушка»! Я — Ираида Петровна!

— Ты в моём доме живёшь — слушайся!

— Не смейся громко.

— Платье порвала⁈ У меня их что, тысяча⁈ Зашивай!

— Вырастешь беспутной, как мать!

— Не плачь.

— Зачем носишься по улице? Ты девочка — ходи красиво. Никто тебя замуж не возьмёт!

— Не кричи.

— Веди себя прилично!

Бабка выпорола её лишь раз: когда увидела, как внучка играет с невидимым котом. Била и повторяла:

— Ты дура? Ты больная, как мать? Да⁈

Даша онемела на месяц. Больше бабка её не трогала. Могла оставить без обеда и ужина. Запереть в комнате. Не разговаривать пару дней. И постоянно повторяла:

— Я из-за тебя и твоей матери постарела раньше срока.