Страница 10 из 51
— Наставница! Еще немного! — взмолилась Анджали, но та покачала головой.
— Тебе не место на празднике богов, — сказала она тихо, но непреклонно. — Пока не место. Не беспокойся, тебе еще надоест и эта сцена, и эта жизнь. Пошли!
Анджали покорно следовала за ней и думала, что эта жизнь не может надоесть. Могут надоесть каждодневные занятия и глупые гандхарвы, которые рыщут за тобой по пятам. Но царский дворец, огни и музыка в ночи — это не надоест никогда. Потому что надо всем этим сияет, как солнце, улыбка царя богов, потому что это и есть счастье.
Она так замечталась, что не заметила мужчину, который шел навстречу, опаздывая на праздник. Наставница Сахаджанья проворно отступила в сторону, давая дорогу, а Анджали, чей дух еще витал рядом с цветочной беседкой, уткнулась прямо в грудь прохожему. На нем не было праздничной цветочной гирлянды, а покрывало-ангаваштрам, небрежно наброшенное на одно плечо, сползло до локтя, и Анджали на короткое мгновение ощутила лбом, носом и губами прикосновение к обнаженному мужскому телу. Ее лицо так и горело, и кожа мужчины показалась ей холодной и гладкой, как мрамор, хотя пахла кипяченым молоком, корицей и гвоздикой. Анджали показалось, что она поцеловала статую, а не живое существо.
Мужчина тут же оттолкнул девушку, отчего она едва не упала, но Сахаджанья успела схватить ее за руку повыше локтя.
— Простите, господин! Девушка не заметила вас в темноте!
Потирая ушибленный нос, Анджали увидела, как мужчина брезгливо обмахнул покрывалом грудь, будто соприкоснулся с нечистым существом, и прошел мимо, даже не удостоив апсар ответом. На нем был тюрбан с кистями, спускавшимися на плечи, что указывало на высокую варну рождения, но кожа была не божественно-белой, а смуглой.
— Какой гордец, — сказала Анджали недовольно, — даже господин Шакра снизошел до разговора с нами, а этот черный слова не сказал, да еще и отряхнулся, как от грязи.
Сахаджанья больно щелкнула ее по макушке:
— В каких небесах ты летаешь⁈ И что болтает твой язык? Это дворец господина Камы, а ты вообразила, что твой собственный? Думаешь, что имеешь право осуждать его гостей? Ты еще глупее Джавохири! Поторопимся, пока ты не накликала бед.
— Я не совершила ничего предосудительного, — запротестовала Анджали, пока наставница тянула ее к башне, за которой их ждала вимана. — Да и какое нам дело до гостей, если хозяин праздника был с нами ласков?
Она ждала, что наставница рассердится и снова обругает ее, но Сахаджанья только вздохнула.
Неделю после посещения дворца господина Читрасены ученицы школы апсар ходили за Анджали толпами, умоляя рассказать, что она видела и как разговаривала с богами. Ходили и за Джавохири, но меньше — ведь ее удостоила вниманием всего лишь дайвики, а не царь богов.
— Господин Шакра — самый красивый мужчина на свете, — рассказывала Анджали в сотый раз. — У него светло-карие глаза, и родинка вот тут, над бровью. Голос у него сильный и нежный, когда его слышишь, то сердце тает сладко, как медовые соты. И ты словно наяву ощущаешь медовую сладость.
Ученицы млели, словно слышали не голос одной из своих подруг, а голос самого Шакры, и ахали, и наперебой обсуждали великолепие божественного дворца, который посещали лишь силой воображения после рассказов Анджали. А она чувствовала себя царицей и всячески помыкала слушательницами, заставляя прислуживать. Каждый день ей массировали ступни, приносили цветы и еду в тень баньяна, где она отдыхала с Хемой и Ревати.
Вечером, после того, как в тростниковых хижинах гасли светильники, Анджали шепотом рассказывала верным подругам самое сокровенное. Конечно же, она и словом не обмолвилась о том, что произошло в летающей колеснице царя богов, но по сто раз рассказывала, как Шакра заговорил и как пообещал, что будет ждать три года, чтобы насладиться ее танцем:
— Он желал прикоснуться ко мне, но не захотел нарушить закон.
— Прикоснуться! — восклицала Хема всякий раз после этих слов. — Как это страшно… и чудесно!
И она, и Ревати слушали Анджали с неиссякаемым интересом, хотя уже во всех подробностях знали, что сказал, как повернулся и куда посмотрел царь богов.
— Говорят, он бессмертен, — сказала Ревати тоненьким голосом. — И его жена никогда не станет вдовой. Какая счастливица!
— Пожалуй, счастливица… — задумчиво повторила Анджали, вспоминая увиденное в царской вимане.
— А он посмотрел не на тебя, а на эту, черную?.. — спросила Хема. — Фу! Черная, как Джавохири!
— По сравнению с ней Джавохири — перламутровая раковина, — усмехнулась Анджали. — Она и правда черная, и правда — прекрасная.
— Ты все равно красивее, — ответила Хема недовольно.
— Может быть, когда-нибудь буду, — ответила Анджали, думая о своем.
— Ты вся в мыслях, даже с нами стала реже говорить, — заметила Ревати. — О чем опять мечтаешь?
Анджали словно очнулась и посмотрела на подруг почти с прежней улыбкой — задорной и таинственной.
— Не мечтаю. Просто пришло на ум… как хорошо быть женой царя богов…
— Анджали! — зашипела на нее Хема, а Ревати прижала ладони к щекам, испугавшись столь святотатственных речей. — Если услышит кто-нибудь из наставниц!..
— Но они же не услышат? И вы ведь меня не выдадите? — Анджали порывисто обняла подруг за шеи, засмеялась и повалила на разостланные постели, затеяв шутливый бой подушками.
[1] Арангетрам — первое публичное представление танцовщицы
4
На священной горе Сумеру тоже бывают зима, весна, лето и время увядания, когда начинаются дожди. Каждая смена сезона сопровождается праздниками. Праздников много, потому что жители небесных городов всегда готовы прославить богов за то, что те даровали им беззаботную и счастливую жизнь, в отличие от жизни на земле — полной опасностей и лишений.
Из всех праздников Анджали больше всего любила Вайсахи — праздник молодых плодов, когда созревали первые плоды манго. К этому времени весна еще не заканчивалась, и в Тринаке и ее окрестностях буйно расцветали цветы, но и лето уже вступало в свои права, позволяя лакомиться плодами манго, царскими ягодами и красными бананами.
Только ее привлекали не цветы и не фрукты. На празднике молодых плодов юные апсары, которые еще не окончили обучение, могли посоревноваться между собой в искусстве танца — солируя или представив групповой танец. Посмотреть на это приходили все жители Тринаки, а зачастую приезжали и жители соседних городов, и даже миров. Говорили, что и боги появлялись в Тринаке принимая облик гандхарвов или людей, чтобы насладиться восхитительным зрелищем — плясками юных красавиц.
К этому празднику танцовщицы готовились весь год, придумывая и тайком разучивая танцы, и наставницы поощряли их старания, потому что соперничая в искусстве достигаешь совершенства.
Анджали руководила группой апсар-учениц своего возраста и тоже придумывала танец.
За несколько дней до праздника она и ее девушками сидели в тени баньяна, раскладывая на дощечке разноцветные камешки, где каждый камешек обозначал определенную танцовщицу — чтобы в последний раз выверить рисунок танца. Девушек было четырнадцать, сама Анджали — пятнадцатая. Хема и Ревати иногда принимались спорить, если им казалось, что танец становится не особенно выразительным, но остальные девушки почтительно молчали, заглядывая Анджали в рот и с восторгом принимая любое ее решение. В самый разгар обсуждения появилась ещё девушка — совсем молоденькая, из младших классов. Она бежала прямиком к баньяну, размахивая руками. При виде ее Анджали тут же смешала камешки — танец должен сохраниться втайне от соперниц.
— Чего тебе, Трипти? — спросила она.
Та приняла прах от ее ног и что-то зашептала на ухо. Шептала она долго, и девушки, воспользовавшись этим, улеглись на траву, сплетничая и смеясь.
На небе не было ни облачка, солнце палило, но в тени баньяна было прохладно, и от водохранилища веяло свежестью. Только Хема и Ревати поглядывали на Анджали с тревогой — слишком уж важной и взволнованной выглядела Трипти, а их подруга все больше хмурилась.