Тихушник

— Хуже нет — ждать, догонять и быть в неведении. До дня голосования всего ничего остаётся, а тут — нá тебе! Врагу не пожелаешь. Сейчас СМИ сразу найдут, кому выгодна его смерть. Ещё и меня к этому убийству приплетут. За окном XXI век, а вернулись снова в девяностые: ликвидация конкурентов. Да никому его смерть не выгодна, просто кто-то так хочет столкнуть нас лбами с губернатором, — сказал Александр Сергеевич.

— Вряд ли. Я всё-таки думаю — тут что-то личное, не политическое, это моё мнение… Вам и мэру его смерть не выгодна, хотя на карандаш вас возьмут. Вы же книгу его читали? Зачем он в ней пишет о губернаторе, как о больном человеке — якобы в детстве нужду справлял на простыню? Кто угодно такое делал, когда под стол пешком ходил. Это же унижение мужского достоинства, тут любой мужик за такие слова морду набьёт. Да и уважаемых людей в нашем городе не с лучшей стороны прописал — якобы они местная мафия. Тоже могли на него обидеться. Про коррупцию написано правильно — такая информация для избирателей нужна для ознакомления, часть голосов можно оттянуть, но унижение человека — это лишнее.

— Ты, кроме Чуркина, ещё с кем-то из шестого отдела знаком? Знаешь, кто в опергруппу включён? Или выход на них хоть какой-то есть, чтобы побольше узнать информации по этому делу?

— Сергей сказал — в группу включили самых опытных оперов, одного я знаю — Семёнов Саня. Встретиться с ним могу, но он знает, что я работаю у вас начальником службы безопасности. Я ему об этом говорил — да они и документы в кадрах проверят, оформлен официально. Тут никак не проканает его обмануть — мол, интересуюсь убийством якобы из любопытства. Саня вообще опер авторитетный, что в блатных кругах, что в оперских. Его даже ФСБшники немного побаиваются. Ещё и поди пойми, разговаривает он с тобой так просто по-дружески или ведет разведопрос. В беседе не заметишь, что не ты с него информацию поимеешь, а он с тебя. Разговорит так мастерски — любой артист позавидует, — сказал Андрей, достав из кармана пачку сигарет, вынул одну и закурил. Сел снова в кресло, пододвинул к себе пепельницу на журнальном столе, и всем своим видом показывая шефу, насколько велика сейчас его значимость в этом деле, как начальника службы безопасности. Все дальнейшие действия шеф будет согласовывать с ним.

— Ты всё равно попробуй с ним встретиться и переговорить до того, как нас могут вызвать в следствие. Чувствую, так просто не дадут спокойно провести предвыборную агитацию. Первое, о чём на допросе допытываться будут, — давал деньги журналисту? Отпираться будет бесполезно — придётся говорить правду, чтобы не запутаться в показаниях. Скажу — оказывал спонсорскую помощь, ведь нужно поддерживать творческих людей, всё-таки они несут в массы культуру. А уж как и что он там записал в своей книжке про мои деньги — пускай остаётся на его совести. Я же не могу контролировать его действия — в России же независимые СМИ.

— Во! Вижу, вы успокоились, стали трезво смотреть на ситуацию. Вот бы ещё мэр так же себя повёл. Да, чуть не забыл сказать — сегодня ночью гранату через окно забросили в штаб СПС, оказалась муляжом. У меня там знакомая девчонка при штабе, так она на работу теперь боится идти. Думаю, так попугать хотели, чтобы не зазнавались. Или сами привлечь к себе внимание хотели — так кому они сейчас нужны, эти либералы, — только геям… Журналисты раздуют по этому случаю из мухи слона — повод для них есть, хлебом не корми.

— Нам нужно с вами решётки на окна поставить и жалюзи повесить: сидим на первом этаже, как в аквариуме. Меньше у вздыхателей будет соблазна тот же камень бросить в окно, — отреагировал Александр Сергеевич на слова Андрея.

— Можно, только скоро выборы закончатся — зря только деньги потратим. А вот вам поберечься будет нужно. «Бережёного Бог бережёт, а не бережёного конвой стережёт», — есть у нас, оперов, такая пословица. Я думаю, заказчик одним убийством журналиста не отделается — большие деньги поставлены на кон. Быть губернатором — значит, иметь всё, что пожелаешь, можно сказать — «Бог на земли».

— Что предлагаешь?

— Нужно подумать, — сказал Андрей, снова показав своим видом, что сейчас он практически второй по значимости человек в команде кандидата в губернаторы Александра Сергеевича. Ведь жизнь шефа с его «заводами-пароходами» несравнима со значимостью начальника службы безопасности и его умом.

— Александр Сергеевич? К вам мэр не может дозвониться, сейчас подъедет, — сказала секретарша, приоткрыв дверь кабинета шефа.

— Фу ты! Пока с тобой разговаривал, телефон отключил. Наверно, что-то случилось, если сам едет ко мне. Сидим, как на пороховой бочке, никакой дополнительной информации нет, — заволновался Александр Сергеевич.

— Что вы волнуетесь? Рабочая обстановка. Всегда так бывает — сначала знает всю информацию по убийству только опергруппа, через два дня — весь город, — ответил Андрей.

— Так это вы там в ментовке к трупам привыкли! Вам хоть бы что, а нам, гражданским, — шок.

— Хорошо, давайте подождём мэра. Видимо, ему больше известно информации об убийстве. У него во всех силовых структурах имеются свои люди… А может, его уже самого за одно место прихватили, — неприкасаемых для прокуратуры нет…

— Что ты всё каркаешь! — сказал Александр Сергеевич, подойдя к шкафу с бутылками и не зная, выпить ли ему сейчас вина, — вдруг хоть это поможет справиться с волнением или дождаться мэра.

Дверь в кабинет резко распахнулась, и в кабинет не вошёл, а ворвался мэр.

Глава 2

— Да, войдите, присаживайтесь… Отслужил, солдат? — сказал мне военком, когда я, попросив разрешения, вошёл в его кабинет. Он взял с края стола папку с надписью «Личное дело старшего сержанта Семёнова Александра Фёдоровича 1961 года рождения, воинская часть 03483» и положил напротив себя.

— Так точно! — бойко отрапортовал я ему, не понимая — зачем старший лейтенант, поставивший меня на воинский учёт, попросил зайти к военкому, и для чего ему понадобилось моё личное дело.

— Как вам живётся на гражданке — привыкаете? Какие планы на жизнь?

— Снова пойду на завод работать электриком, а весной попробую поступить в машиностроительный институт.

— Это хорошо, что хочешь получить высшее образование, — ответил военком, листая странички в моём личном деле.

«Зачем меня попросили зайти к военкому? Почему его заинтересовало моё личное дело?.. Видимо, есть какие-то ко мне вопросы, или из армии поступил запрос в отношении меня?.. Так я уволился с почётом, замечаний не имею — всей частью провожали, даже просили остаться и продолжить службу», — всё рассуждал я, не понимая, какие цели он преследует, расспрашивая меня.

— Вот смотрю — в личном деле написано, что вы имеете допуск к секретным документам, относящимся к особой государственной важности? Редко кто в стране имеет такую категорию, — сказал он, посмотрев на меня, прищурив глаза и как бы проверяя мою реакцию на его слова.

«Дурачок!» — подумал я. — «Нам в армии майор Кассий, начальник особого отдела, весь мозг вынес, пока не научил молчать как рыба в воде, не говоря уже о секретных документах, за разглашение которых не только на гаупвахту — за решётку угодишь».

— Вы по воинской специальности являетесь специалистом засекреченной связи ракетных войск стратегического назначения и имеете допуск не только к секретным, совершенно секретным документам, но и к документам особой государственной важности и были начальником аппаратной ЗАС? — сказал он, всё допытываясь, чтобы я подтвердил его высказывание.

— Вы что хотите от меня услышать — что имею допуск к документам особой государственной важности, или что-то другое? Посмотрите внимательно: в деле имеется подписка о неразглашении государственной тайны. Она даётся на десять лет. Поймите меня правильно, не имею права ни с кем разговаривать на эту тему, — ответил я, уже начиная утомляться его расспросами о бывшей службе.

— Вы служили на командном пункте ракетных войск стратегического назначения в городе Чита-40, в/ч 03483?