Страница 19 из 72
– Лиз! Ты жива?! – орут нетерпеливо из коридора.
– Сейчас! – рявкаю я в ответ и достаю косметичку. Еще же надо накраситься… Подождет.
***
Когда выхожу наконец в коридор, полностью готовая и благоухающая духами, Сашки там не видно. На секунду мне кажется, что не дождался и ушел, и внутри все мгновенно скручивает злым разочарованием, но тут из кухни доносится:
– Ты все?
– Да! – улыбаюсь.
Пристроившись на пуфике, обуваюсь. Сашка выходит в коридор. Цепкий любопытный взгляд мажет по моим ногам, обтянутым темной джинсой и застывает на оголенном плече. Розовею немного.
Он даже не стесняется разглядывать меня – я так не привыкла…
Отворачиваюсь, шнуруя ботинки. Сашка подходит совсем близко и снимает с вешалки свой пуховик. Запах его туалетной воды на вдохе заполняет легкие, а прямо перед глазами мелькает полоска оголившегося живота и резинка боксеров, выглянувшая из-под низко сидящих джинсов, когда он поднимал руки. Быстро опять туплю на ботинки. От этих мелочей, какие бы они не были естественные, все равно становится так жарко, будто я уже полностью одетая сижу.
– Слушай, Лиз… А что это у тебя за парад фоток с какими-то дядьками из борцовской команды? Ты – фанат горцев? И кто же из них аспирант? – вдруг интересуется Сашка небрежно, вжикая молнией пуховика до самого подбородка.
– А? – я не сразу догадываюсь, о чем он. Непонимающе хлопаю глазами, задирая к нему лицо. А потом начинаю смеяться.
– Это братья мои и отец! Ну ты их и назвал! Борцовская команда…
У меня действительно на кухне в гостиной зоне висит целая выставка представителей моей семьи. На каждой фотографии я с одним из своих братьев. Всего шесть. А посередине – с папой. Фото с мамой, бабушками, дедушками и племянниками я повесила в спальне. А на кухне у меня и правда чисто "мужская" стенка. Любимые мои.
– Прям все семь – братья? – выгибает бровь Сашка, надевая свои ботинки и сверля меня недоверчивым взглядом исподлобья.
– Шесть, там папа посередине, – снимаю с вешалки свой пуховик.
– Как-то вы не похожи на родственников, – Саша делает паузу, очевидно, подбирая слова, а потом улыбается, – Ты не такая волосато-черно-бородатая…
– Мама у меня – русская, – возвращаю улыбку, кидая в Лютика его шапкой, – А я – Тиграновна. Елизавета Тиграновна Керефова, единственная дочка, и у меня шесть старших братьев, да!
Начинаю хихикать, потому что у Сашки становится такое скорбно-обескураженное лицо!
– Что? Страшно уже, да? – угораю с него.
– Шесть – это конечно перебор…Жесть какая… – бормочет Лютик, не разделяя моего веселья, – Они меня хоть не прибьют?
– Не должны, – хлопаю его успокаивающе по плечу и ехидно добавляю, – Если повода давать не будешь.
В ответ мне достается странный взгляд и молчание. Пауза. Надеваю в повисшей тишине свою вязаную шапку с помпоном. Сашка медленно переводит взор на этот веселый белый помпон.
– Пойдем, – откашливается в кулак, отворачиваясь и открывая дверь. Бухтит едва различимо.
– Тиграновна…Надо же…М-да…
***
На улице настоящая сказочная зима. Светло – серое небо над головой, легкий морозец колит щеки, белые крупные хлопья медленно кружат, липнут к ресницам, оседают ватой на девственном снегу. Ветра нет, но все за ночь замело. По нашему маленькому дворику, заставленному машинами, мигая, с трудом крадется снегоуборочная машина, вместо тротуаров – грязно- снежное месиво. Парочка соседей энергично машут лопатами в попытке вовремя попасть на работу.
– Какая твоя? – Сашка оглядывает утопающий в снегу двор.
Указываю на свою белую малышку, сейчас больше напоминающую один большой сугроб. Сашка моргает, мысленно оценивая фронт работ и морально готовясь присоединиться к дворовым активным откапывальщикам личных транспортных средств.
– Лопату, Лиз, тащи, – командует, растирая ладони.
– У меня нет, забываю купить, – развожу руками, за что тут же получаю снисходительный взгляд, – Я, если надо, у Николая Степаныча прошу, вон он ситроен чистит.
– Он только начал…– Сашка чуть склоняет голову вбок, рассматривая нашего пыхтящего соседа по площадке. И приобнимает меня за плечи, подталкивая вперед.
– Короче пешком пошли. Вернемся – откопаю.
9
До универа нам совсем недалеко. Особенно, если дворами. Идем с Сашкой молча, быстро, мешая грязный снег зимними ботинками. Рядышком, потому что тротуар не успевают чистить – его тут же заваливает вновь. То и дело задеваем друг друга рукавами курток.
Я прячу подбородок в высоком вороте, Сашка засовывает ладони без перчаток в карманы. Снег так и кружит вокруг ленивыми белыми хлопьями. Плотно ложится, приглушая звуки города.
Вдалеке все в белой дымке, под ногами то хлюпает, то мягко хрустит подледеневшая грязь, разъедаемая солью. Морозец щипает щеки и облачка пара от нашего дыхания так и норовят слиться, хоть я Сашке и по плечо.
Трусь носом о ворот пуховика, поглядывая на Лютика, вышагивающего рядом. Вперед смотрит, немного хмурый, будто задумался о чем-то своем, улетел от меня. А ему идет не улыбаться, оказывается. Когда говорит – постоянно усмешка на губах. То широкая, то едва заметная. Отчего он кажется несерьезным. Не таким, как сейчас.
Хотя, когда улыбается, тепло…
Перед глазами встает далекий августовский день. И как припекало усталое солнце, и как дуло с набережной прохладой, и как зелено было вокруг. И как шли вот так же рядом, но болтали без умолку, и как я постоянно забегала вперед, не в силах вынести бурлящие эмоции в крови, чистые, счастливые, беззаботные. Казалось, прыгнешь и рискуешь полететь. Сейчас мне тоже нервно, но это совсем не то, не так, и мне до слез жалко тот день.
– Лиз…
– М? – прикусываю край ворота, переводя на Лютика взгляд.
Сашка чуть сбавляет шаг, чтобы удобней было смотреть мне в глаза.
– А аспирант у нас не ночует? Зубной щетки его нет…
Я на это удивленно приподнимаю брови, а Саша криво улыбается, обозначая ямочку на левой щеке.
– Или у него что? Вставная челюсть?
– Дурак что ли, – толкаю кулаком его в плечо, – Нет, он носит щетку с собой!
Без понятия, зачем я вру. Просто…Пусть не думает, что он один тут был допущен к телу. Тоже мне, Шерлок.
– С собой? Как шпагу мушкетер? – угорает на это Саня.
Не выдерживаю – тоже смеюсь, представив Арсения с зубной щеткой наголо, готового к любым предложенным условиям проживания. Наш общий смех постепенно стихает, остаются только блуждающие улыбки на губах, Сашка пинает бумажный стаканчик в сторону, медленней идя рядом. Снежные хлопья падают на его черную вязаную шапку, заломанную на затылке.
– С чего тебя вообще мой парень так заботит? – фыркаю, поглядывая на него.
У Сашки снежинка на щеке тает, так и хочется дотронуться пальцами и убрать.
– Просто интересно, – пожимает плечами, смотря себе под ноги. И вдруг добавляет тихо, резанув по мне взглядом, – С кем там тебе получше.
Что?
Смысл сказанного до меня не сразу очевиден – сначала окатывает душным жаром с ног до головы. Торможу, врезаясь в снежную кашу ботинками. лицо заливает пунцовым.
Сашка останавливается тоже, поворачивается ко мне, смотрит в упор. Выдох- вдох, мои губы размыкаются. Глаза в глаза. И в зрачках тот летний день пляшет, издеваясь.
Да это же просто… самолюбие его! – доходит до меня вдруг.
Глядите, как задело!
А то, что кинул меня, так ничего! Как будто и надо так! А вот слова ему мои не понравились.
Накатывает гневный адреналин, закладывает в ушах.
И, вместо ответа, нагибаюсь и сгребаю горячими руками снег. На улице почти ноль – лепить сильно не надо. С размаху швыряю рыхлый ком Сашке прямо в лицо.
От отшатывается, сплевывая.
– Э-э-э!! Ты че?! – не ожидал.
Моргает, а у него все ресницы в снегу, все лицо.