Ловушка Пандоры

Адам спускает малыша с рук и подходит к Еве.

Ева поглаживает корешки дерева, и они медленно втягиваются в землю. Она берет ящик. Черный, испещренный письменами ящик. От него исходит какая-то необъяснимая, противоестественная жуть.

Ане делается страшно за малыша.

— Вместе, — шепчет Адам.

— Вместе, — грустно повторяет она.

Они приоткрывают крышку. И сразу же пытаются опустить её обратно. Но крышка, несмотря на все их усилия, продолжает открываться. Адам и Ева в ужасе бросают ящик на землю и наваливаются на него, пытаясь закрыт его своими телами, но поздно. Ящик утягивает их в себя. И разворачивается воронкой над садом. Бездну не остановить. Она поглощает всё на своём пути, беснуется, кружит, обращая всю красоту в ничто.

Игрушечный единорожек падает на траву. В мальчика летит бездна. Серость забивается в глаза, он трёт их кулачками и начинает хныкать.

Аня хочет схватить его, унести отсюда, спрятать, закрыть собой. Но её будто и вовсе здесь нет.

В синем свете исчезает фигура ребёнка. Свет отгоняет бездну, но пораженный ею, становится тусклым и мутным. Тяжелый взмах крыльями, и перестук копыт золотыми искрами рассекает серость.

Единорог в комнате, вновь обратившись маленьким мальчиком, сидит в манеже. Но это уже не тот мальчик, что был прежде. Он принёс в себе бездну. Он поразительно спокоен. Глаза мертвые, чёрные. Мимика застыла в равнодушной гримасе. Аня с ужасом узнает в малыше Илью.

Илья стремительно взрослеет.

Он стоит возле неё. На губах его холодная усмешка. Он держит в руках факел. И… Кидает его прямо в Аню. Аня горит. В черных зрачках Ильи отражается огонь.

Проснулась от собственных криков. Сердце колотилось в ушах. Её бросало в жар и вместе с тем знобило. Взмокшие от пота сорочка и волосы неприятно липли к телу.

Она не могла больше нырнуть в спасительный сон, как ни старалась. Блуждающий взгляд не доставал до слишком высокого потолка и не знал за что зацепиться, он терялся в темноте и бродил там потерянный и одинокий. Кровать, как необитаемый остров. Хотелось живого человеческого тепла. Но всё её тепло принадлежало мёртвым.

И мысль, с которой она каждый раз просыпалась, не давала покоя. Ей казалось, что Илья умер. Навязчивая идея разрасталась до такой степени, что она чуть ли не воочию видела его труп, который лежит за стеной и остывает совсем рядом с ней, разделенный одной лишь стеной, одним коридором.

Аня крутилась, гнала эту чушь прочь, но тревога не отпускала, тревога сжимала свои объятья так крепко, что Ане ничего не оставалось, как унять себя действиями.

Она поднималась и тайком выбиралась на его территорию. На ночь Илья плотно закрывал рольставни, поэтому в спальне всегда царила абсолютная тьма. Идти по этой тьме было жутковато.

Она на ощупь подкрадывалась к его кровати. Вставала и, затаившись, слушала, как он мерно дышит во сне. Его дыхание успокаивало, напряжение спадало, и Аня шла обратно к себе.

Только убедившись, что он жив, ей удавалось заснуть. Пусть и лишь для того, чтобы вновь вернуться к своим кошмарам.

Однако вскоре от этого метода борьбы с разгулявшимся неврозом, пришлось отказаться, потому что она всё-таки вляпалась в неприятную историю.

Однажды за дверью его спальни ей послышались страшные протяжные стоны. Душа упала в пятки. Аня ни на миг не усомнилась, что это предсмертные стоны. Она влетела в комнату и, опешив, замерла в паре метров от кровати.

В приглушенном розоватом свете на коленях, спиной к Ане сидела полуголая девушка, на глазах у неё была повязка, руки связаны за спиной. Абсолютно голый Илья держал девушку за длинные белые волосы и наклонял её голову ближе к паху.

От этого зрелища, влетевшую в комнату Аню, буквально пригвоздило к месту. Она, опешив, пыталась собрать разбежавшуюся себя в кучку, но лишь беспомощно хватала воздух, как рыбка, выброшенная на берег.

Илья, кажется, тоже слегка обалдел и выпустил намотанные на руку волосы блондинки.

— Аня? — удивленно выдохнул он.

Илья отстранил от себя девушку и вопросительно прожигал Аню взглядом. Блондинка же так и осталась безропотно сидеть на коленях, как безвольная кукла.

— Э-э-э… Я…случайно, — наконец, сумела выдавить из себя Аня, зажмурившись, чтобы не видеть всего того, чего прежде никогда не видела, и видеть не хотела, она медленно стала пятиться к выходу. — Прости, я, не знала, что ты тут…

— Нравится? — нахально, где-то совсем близко спросил Илья. От изумления Аня распахнула глаза и обнаружила обнаженного Илью в двух шагах от себя самой, она сдавлено вскрикнула. — Хочешь присоединиться, Аня?

Краска бросилась в лицо. Аня развернулась и бегом выскочила прочь. Ей показалось, что за спиной сквозь тягучее, женское: «Илья? Чо это было?» — она услышала смех Ильи — сухой, отрывистый.

Она впервые слышала этот смех. Впервые за всё время, что знала его, она слышала, как он смеётся.

В тумане дней Аня всё больше теряла себя. Истончалась, не могла найти ни в чём смысла. С работы её уволили — в положение входить отказались. Найти новую в парализованном протестами городе не получалось. На учебе уже начались зимние каникулы — студентов распустили раньше в связи с чрезвычайной ситуацией, которую объявили в стране.

Она стала собирать бумаги, ей полагалась какая-то компенсация за сгоревшее жильё. Нужно было поскорей решить жилищный вопрос, чтобы иметь возможность съехать от Ильи. Но в социальных службах творилось черти что, все кадры разбежались, а те, кто остался, футболили Аню из кабинета в кабинет.

Приближался Новый год, но разгорячившийся народ не успокаивался. Город сошел с ума. Толпы с плакатами и транспарантами ходили по улицам, требуя перемен. Многие вели себя агрессивно. Не менее агрессивный ОМОН разгонял их. Выходить из дома с каждым днем становилось не то, чтобы страшно, а уже по-настоящему опасно.

Аня всё больше чувствовала себя затворницей. Нет, заняться то она всегда находила чем — в квартире была огромная библиотека и просто невероятная кухня. Однако атмосфера этого дома угнетала.

Илья в своих апартаментах почти не появлялся — приходил только переночевать. А днем исчезал непонятно куда и зачем. Оставлял ей деньги на тумбочке. Много оставлял. Аня, смущаясь, брала из этой кучи минимум на продукты.

Илья, вопреки ожиданиям, ничего от неё не требовал и ни в чем никогда не упрекал. И она всё больше проникалась к нему благодарностью.

Она пыталась как-то выразить свою признательность. Начала готовить. Но Илья её стряпню не оценил. Он систематически заказывал еду в ресторане, а в сторону её кулинарных шедевров даже не смотрел.

Поначалу это очень обижало, но потом Аня свыклась.

Зато при помощи своей стряпни она подружилась с уборщицей. Та с завидным аппетитом уплетала Анины борщи с пирогами. И на комплименты не скупилась, забирая остатки наготовленной еды себе домой.

На вопросы об Илье Антонина Григорьевна отвечала коротко, неохотно и даже пугливо. Начинала нервничать, оглядываться по сторонам и торопилась по делам. Единственное, что удалось выяснить и то почти случайно, что совсем недавно Илья потерял маму.

Эта потеря многое объясняла в поведении Ильи. Объясняла, почему он решился ей помочь и его отстраненность — он просто замкнулся в своем горе. Аня очень хорошо его понимала. В Ане он бессознательно искал то же, что и она в нём — спасения от пустоты.

Аня смогла себя в этом убедить и даже поверила, что Илья хороший человек. Теперь она корила себя за изначальную неприязнь — ей казалось, что она относилась к нему несправедливо плохо. Поддавшись стереотипам, она повесила на него ярлык бездушного мажора и даже не попыталась копнуть глубже, понять его. А он просто стеснялся своей доброты, прятал её от всех, возможно, даже от себя самого.

Ему нужно показать, что он хороший, что в него верят, и тогда он откроется с другой стороны. Он уже показал своими делами, что лучше многих: он вынес Вадика из огня, организовал похороны, приютил её. Он заботился о ней так, как никто прежде не заботился. Даже Матфей. Илья доказал ей поступками, что не так страшен, как она его намалевала себе.