Ловушка Пандоры

— Ты меня вообще слышишь?! Камон. Нервная горячка — это диагноз, выдуманный истероидными дамами 19 века из-за недостатка мужского внимания. От твоей банальной истерики я бы прописал пару оплеух.

Аня видела Илью через замутненное стекло искалеченного сознания, в нём мерещилась серая бездна. Он сидел на стуле, закинув длинные ноги на больничную тумбу. В руках книга. Илья читал, изредка поглядывая на Аню поверх страниц и бросаясь откровенной ерундой, вроде:

— Довольно живенько твой Федор Михайлович рассказывает о совращении девочки в главе «У Тихона». Я даже слегка возбудился. Мастер слова, что тут сказать! Хочешь, почитаю вслух?

Во рту сухо, от чего язык кажется большим, неповоротливым булыжником.

— Уходи, — получается хрипло и едва слышно.

— И как такая правильная девочка может любить такого неправильного дядю? — продолжал Илья. — Дядю, сублимирующего в романе наклонности к педофилии. Ай, как не хорошо. Неспроста современники, типа Тургенева, не любили этого хуманиста за грязные шуточки.

Тело Ани ломало. Оно ныло. Мешались раскосматившиеся влажные волосы. И очень хотелось воды.

— Уходи, — как будто ворона каркает где-то над ухом.

Хочется пить, но нет сил подняться, а Илью просить она ни за что не станет.

— Да изи. Вот только, знаешь ли… — он встал и подошел к окну, загораживая собой тусклый серый свет. — Тебе тут недолго валяться в комфорте, — он брезгливо поморщился, осмотрев палату. — Ну, ок, в относительном комфорте. В любом случае, не в общей палате с другими психами. Ведь за тебя главврача умоляла… Как ее? Старуха здесь шастает?

— Ольга Егоровна, — прошептала Аня и закашлялась.

Илья взял стакан с тумбочки и поднес его к её пересохшим губам. Аня жадно припала к воде.

— Она самая, — согласился он. — Но главврачу эта каморка самому нужна, сама понимаешь. Долго он на уговоры бабуськи вестись не будет. Сколько на общую палату приходится психов? Ты ведь, насколько мне известно, тут работала, знаешь, что психи любят делать с другими психами по ночам? И действие нейролептиков тоже, надеюсь, знакомо. Чувствуешь же, как феназепам с тобой хорошо поработал. А дальше больше.

Аня поперхнулась и закашлялась. Вода изо рта брызнула во все стороны. Илья отпрянул и, морщась, стал старательно вытираться салфетками.

Она знала все прелести психушки и лекарств, которые скорее добивали психику больных, чем лечили её. Но деваться ей было некуда, да и незачем. Какая теперь разница, что будет? И будет ли что-то вообще?

Может, пока за ней нет присмотра, стоит покончить с этим? Покончить, пока не поздно, пока еще кто-нибудь не умер из-за неё? Ведь она проклята.

— Уходи.

— Ну, как же я могу бросить даму в беде, — ухмыльнулся Илья.

Её больше ничего здесь не держало. Главное сделать все правильно. Резать вены нужно вдоль, а не поперек. Кровь будет капать на холодный кафель. Отключится Аня быстро, осядет на посеревший от времени кафель. Её тело найдет санитарочка, поднимет крик.

И никто о ней не заскучает, не заплачет. Она теперь совсем одна.

Кроме, разве что… Здесь работала старенькая женщина, которая просила за неё. Что если Аню обнаружит Ольга Егоровна?

Одинокая старушка когда-то прикипела к Ане сердцем, а ведь сердце у нее совсем больное. Оно может и не вынести такого зрелища. Аня так живо нарисовала перед глазами Ольгу Егоровну, хватающуюся за грудь, что сразу расхотелось стать тому причиной. Глупость сгенерировалась, и никак не хотела развенчиваться, хотя бы тем фактом, что Ольга Егоровна на своем веку и не такое видывала. Аня же назначала для своей смерти слишком высокую цену.

— Думаешь вскрыться? — вклинился в мысли голос Ильи.

Она успела забыть про него. Как же он был самодоволен — до тошноты. Привиделось, что это он найдет её труп в туалете. На пару мгновений остановит на ней равнодушный взгляд и брезгливо отвернется. Он пойдет по жизни дальше и никогда не оглянется на больничный туалет, никогда не вспомнит про девушку, которая там умерла.

Захотелось жить вопреки этому всепоглощающему безразличию. И вновь расхотелось.

Зачем он здесь? Развлекается? Какие у богатых мальчиков жестокие забавы и аппетиты растут день ото дня.

— Что тебе нужно? — спросила она, надеясь поскорее избавиться от его присутствия. Взять с неё все равно было нечего, и как только он это поймет, то исчезнет.

— Предлагаю помощь, — неожиданно озвучил Илья.

— Ты ничем не можешь мне помочь.

— К примеру, я могу помочь похоронить останки твоих близких. Или ты об этом еще не думала? Хочешь, чтобы закопали в общей безымянной могиле, как безродных псов?

Аня действительно была большой эгоисткой, она и не вспомнила про свой священный долг — похоронить родных по-человечески. Она даже не знала с чего и на что всё это начинать вспоминать. Но помощь Ильи казалась помощью нечистой силы. Она ни на грамм не верила в его доброту и бескорыстие — ему что-то от неё было нужно.

— Мне нечего дать взамен, — призналась она.

— Ошибаешься, — усмехнулся Илья. — Человек — это ресурс. Я помогу тебе с похоронами. На время своих трудностей поживешь у меня. А взамен, когда понадобиться, ты поможешь мне.

— У меня ничего нет! — повторила она, уже понимая, что всё равно согласится, потому что другого выхода она не видела, а искать его не было сил.

— Это пока, — загадочно пожал он плечами.

Аня прикрыла глаза и с горечью заметила:

— Как в той сказке: пообещать то, о чем не знаешь, что оно у тебя есть?

— Что-то типа того.

— Там все эти обещания плохо закончились.

— А я-то думал, что с этого и началась сказка, — резонно подытожил он. — Собирайся, у нас много дел.

***

Аня с Матфеем шли мимо палатки с цветами. Продавщица окрикнула их: «Молодой человек, порадуйте девушку розочкой, я скидку сделаю». Матфея предложение не заинтересовало.

Тогда это её задело, хотя, по обыкновению Аня не подала виду. Только все думала о том, что ему для неё жаль цветочка. Он ей ни разу даже сирень не дарил, хотя всем девочкам по весне мальчишки носили охапками. Одноклассницы между собой долго потом хвалились, как сильно они любимы «вторыми половинками» и делали красивые снимки с букетами и своими хмурыми половинками для соцсетей.

Дело было даже не в цветах — ей не перед кем было ими хвастать и некуда с ними фотографироваться, обижало скорее то, что Матфей не воспринимал её, как ту девушку, которой можно и нужно дарить цветы.

Уже прощаясь, Матфей, словно бы почувствовав ее обиду, смущённо признался:

— Ты знаешь, Ань, мне кажется, если у смерти есть запах, то она пахнет цветами. Хрень, конечно.

Он протянул ей шоколадку и зашагал прочь широкой пружинистой походкой.

У Матфея было много странностей, и все они были настолько не от мира сего, что лишь добавляли ему очарования. Вот и тогда она вмиг забыла про обиду и улыбнулась.

А сейчас Аня поняла, что смерть действительно пахнет цветами.

Полупустой прощальный зал. Приглушенный свет. Черные шторы. Погребальные венки. В открытом гробу — Вадик, остальные в закрытых, отчего начинаешь сомневаться, а там ли они вообще?

На Вадика смотреть было невмоготу. Подумалось, что лучше бы и не открывали, как остальных. Их она запомнит живыми. Вадик же навсегда останется в памяти мертвым.

Странно было ничего не ощущать, будто пожар выжег всю боль и печаль. Только ноги то и дело предательски подгибались, и темнело в глазах. Тогда приходилось или тяжело опираться на Илью, или садиться на скамейку. Все происходящее виделось, как будто со стороны.

Илья, как всегда, вел себя спокойно и отстраненно. Механически придерживал её за локоть. Иногда пропадал, отдавая какие-то распоряжения.

Шепотки. Таха всхлипывает над гробом Вальки. Из их братии только старик Егорушка постеснялся прийти, остальные же припёрлись с заметной надеждой, что им нальют, поглядывали по сторонам.

Когда гробы вынесли, к Ане подошла зареванная, уже подвыпившая Таха, протянула помятую коробку из-под обуви.