Ватрушка для Тимохи

Перед тем, как уйти, гролар осторожно прокрался к креслу, ухватил какие-то тряпки, и вышел, пятясь и извиняясь. Вартуша закрыла глаза, сосредоточившись на звуках. Топ-топ-топ – это гролар спустился по лестнице. Хлоп. Вышел из подъезда. Волк спросил:

– Будем караулить? Или пойдем ко мне? Если она захочет сбежать, я не знаю, как ее останавливать. Не шокером же тыкать.

– Сначала в оружейную, – ответил гролар. – Я сдам автомат, переоденусь у тебя и посижу возле подъезда. Или не посижу. Она меня боится.

– Помню-помню, именно тебя, – отозвался волк. – Я тоже оружие сдам. Давай чаю попьем? У меня есть рыбные консервы.

– К чаю? – удивился гролар.

– К чаю. Больше ничего нет. А в ночной магазин выходить неохота.

Хлопнула еще одна дверь – чуть дальше. Через некоторое время в доме напротив зажегся свет. Вартуша подобралась к подоконнику и совместила подслушивание и наблюдение – окна в квартирах были распахнуты, занавески отсутствовали. Гролар снял бронежилет, но это не добавило ему изящества. Крепкий альфа, настоящий кряжистый медведь. Такой сможет защитить и свою медведицу, и ребенка, и пару волков в придачу. Обидно, что Вартуша и Тиша вызывают у него ярость, маскируемую добродушием. Обидно, но понятно: альфы не хотят тратить силы на чужих медведиц, портящих сиденья в машинах, вламывающихся в квартиры и пропитывающих их своим запахом.

Гролар помаячил в освещенном окне, исчез, вернулся уже без рубашки и майки, позволяя рассмотреть шрамы на правой руке и груди. Вартуша невольно залюбовалась размахом плеч, игрой мускулов и тут же отвела взгляд – нехорошо подсматривать. Может быть, где-то, в отдельном доме, гролара ждет медведица с медвежатами. Супруга, с полным правом прикасающаяся к этому телу. Бурые медведи часто жили отдельно. Наверное, потому гролар их в эту квартиру так легко и впустил – временную берлогу не жаль.

– Я что сейчас подумал… – волк появился в кухне, с грохотом поставил чайник на плиту. – А мы ей представились?

– Кому?

– Этой заложнице. Надо было сказать, кто мы, показать удостоверения. Я не показывал. А ты?

– И я не показывал, – буркнул гролар. – Не до того было.

– В подвале не до того. А возле машины надо было ей объяснить, что мы из Управления по контролю за оборотом наркотиков. Что мы везем ее в безопасное место, что завтра к ней придет следователь, и все такое прочее. А мы ее молча умыкнули.

– Пойти, постучать?

– Не знаю. А вдруг она задремала? Или сын заснул? Свет не горит. Завтра уже. Объяснительные напишем, если претензии будут.

– Напишем, – согласился гролар. – Я командиру доложил, что мы ее в часть отвезли. Он обещал известить Следственный Комитет.

Вартуша отлипла от подоконника и перебралась в кухню. Голоса разносились на всю округу, шевелили дикий виноград и путались в плетях хмеля – и захочешь, но ни одного слова не упустишь. На столе стояла тарелка с аппетитно пахнущей печенкой и вареной картошкой. Запах еды перемешивался с запахом гролара, и Вартуша взяла картофелину, чувствуя себя воровкой, покусившейся на чужую порцию. Память тут же услужливо подсунула факт: когда гролар топтался в прихожей, и разрешал брать еду из холодильника, то говорил искренне – без ярости и напускного радушия. Пожалуй, немного смущался – если такое понятие можно применить к сильному и уверенному в себе альфе.

– Главное, чтобы она жалобу не накатала. Или ее муж. Впаяют нам за незаконное задержание. Возьми потом у командира телефон следователя, попроси, чтобы подъехал побыстрее.

– Смысла нет, – отозвался гролар. – Три часа уже вышли, а дальше арест для выяснения личности сорок восемь часов. Или она пожалуется, или не пожалуется. Но мне кажется…

– Что?

– После ошейника и подвала…

– Мохито, ты как вчера на свет народился. И после ошейника, и после подвала. И на соседа, который влез в супружескую свару, и на сотрудника полиции. Да хоть на собственного ребенка можно написать!

– На ребенка? Это ты загнул, – покачал головой гролар.

– Камула ради! Вот я перед тобой стою, живое доказательство.

Вартуша проглотила вторую картофелину, стараясь не издавать громких звуков. И – самое главное – не заглушить чужой разговор.

– Ты не говорил, – после молчания проворчал гролар. – Даже не намекал.

– А зачем? История давняя, родители уже в могиле. В личном деле все записано, кому надо – знают. Да и в газетах об этом в свое время писали, просто сейчас уже никто не вспоминает. Родители пили. Бузинную настойку и волчеягодную бражку. Когда в бутылке оставалось на донышке, а денег не было, начинали ругаться и драться. Я, пока мелкий был, прятался. Подрос – пытался утихомирить, по разным углам развести. В тринадцать лет я уже прилично так вымахал. Отцу сдачи давал. С переменным успехом. И, когда вернулся из школы, и увидел, как он мать шваброй охаживает, вступился. От злости силу не рассчитал, сломал ему челюсть. Пришлось в травмпункт ехать. Его отправили в больницу, а оттуда в полицию сообщили. И моя мать написала заявление, что я вспыльчивый, конфликтный, постоянно их избиваю и забираю с трудом заработанные деньги, чтобы тратить на алкоголь. Полицейские заявление почитали, отправили меня в спецприемник. Повезло, что дело попало к дотошному следователю. Тогда в деревне больше жителей было. И люди, и оборотни еще не разъехались. Следователь всех наизнанку вывернул: и сельского старосту, и почтальона, и школьных учителей, и соседей. Дело передали в суд. Отца и мать за оговор лишили родительских прав. Меня отправили в кадетское училище – сам выбрал, мог бы в школу-интернат перевестись, а потом в техникум. Я пошел в кадетское, потому что был благодарен следователю, решил, что защищая закон и порядок, отплачу долг Камулу и Хлебодарной за счастливое вмешательство в судьбу. Не жалею. Но помню, что между мужем и женой лучше не встревать. Виноватым останешься.

– Если будет жалоба и служебное расследование, я возьму вину на себя, – сказал гролар.

– Нет уж. Пополам.

– Я…

– Пополам, – повторил волк. – Слушай, давай я Христофору напишу? Надувной матрас у него возьмем, ляжешь во второй комнате. Надо отдохнуть, завтра в любом случае будет карусель.

– Нет, – отказался гролар. – Я ложиться не хочу. В кухне посижу.

Тиша, наигравшийся с отвертками и рулоном скотча, пришел к Вартуше и тихим писком потребовал еду. Пришлось превращаться – не сбивать же тарелку со стола лапой. Смена тела отозвалась болью в костях и мышцах. Вартуша закусила губу, чтобы не закричать, отдышалась и поставила на пол тарелку с печенкой. Тиша начал вылизывать сметанную подливку. Гролар и волк поделили банки с рыбными консервами, вскрыли и приступили к трапезе – без хлеба, с мармеладом и несладким чаем. Вартуша осторожно влезла в холодильник, сгорая от стыда – своим вторжением она оставила гролара без нормального ужина. Под руку попалась плошка с черникой, сметана в стеклянной банке. Пара ложек и горсть ягод успокоила бунтующий желудок, и Вартуша на цыпочках направилась в ванную, чтобы набрать воду. Надо было искупаться, отмыть Тишу, прогоняя запах подвала. Сейчас, когда из разговора стало ясно, что ее не украли и не перепродали, захотелось высунуться в форточку и пообещать, что она не будет писать никаких жалоб. Как захотелось – так и расхотелось. За три года проживания на хуторе она привыкла таиться.

– Да! – выкидывая банку в мусорное ведро, спохватился гролар. – Что ты говорил про запах, когда мы выезжали? Кого-то учуял?

– Теперь ничего не разберешь. Все медведями пропахло. Подожду, понаблюдаю. Позову тебя, чтобы ты понюхал.

На этом беседа закончилась – волк вышел из кухни, а гролар остался сидеть за столом, подпирая кулаком расписанную шрамами щеку. Вартуша подхватила Тишу, включила свет в ванной и плотно прикрыла дверь. Увидев воду, медвежонок превратился прямо на руках – это работало безотказно, он любил купаться, ощущая теплую воду кожей. Они разместились в ванне не вольготно, но без особого труда. Вартуша не крупная, Тиша еще маленький. Можно расположиться и совмещать купание с игрой – осторожно брызгаться, и лопать вспенивающиеся мыльные пузыри. Вдоволь наплескавшись, они заглянули в кухню, съели немного сметаны и черники – в темноте, прячась от взгляда гролара. Подумав, Вартуша решила не возвращать медвежье тело, а лечь спать на диване. Захотелось вытянуться, подсунуть руку под щеку, устроить Тишу под боком. Если утром кто-то попытается войти – замок она предусмотрительно заперла – то разбудит ее шумом.