Вьюн над водой

– Ну, это, конечно, правда, – неуверенно сказала подруга Матери.

– Да какая к черту разница! Нравится, не нравится. Это работа. Все работают. Кому-то может нравиться работа? А? Но все работают.

– Ты не работаешь, – возразил Ваня.

– У меня здоровье. У меня по дому дела, у меня бабушка. Как ты смеешь мать попрекать?

– Но не все же работают, получается, так?

– Нет, ты посмотри на него.

– Ваня, ты лучше скажи, как ты будешь решать проблему, – встряла подруга Матери. – Экзамены-то надо как-то сдать.

– Сдам, – сглотнул Ваня.

– Ну вот и хорошо.

– Да что хорошо-то? – взревела Мать. – Что хорошо? Ты вообще в институт ходишь? Ну?

Ваня молчал.

– Ну скажи, а? Я же была в институте, я все равно знаю.

– Так зачем тогда, – начал Ваня.

– Ну правда, понятно же, – сказала подруга Матери.

– Нет, непонятно, – Мать встала и ударила кулаком по столу. – Непонятно, – заорала она. – Пусть он скажет. Ты. В. Институт. Ходишь???

Ваня сжал зубы.

– Ну что ты молчишь, тварь такая!

– Ну тихо, успокойся, успокойся, – почти шептала подруга Матери.

– Я хочу, чтобы он сказал!

– Хожу, – тихо ответил Ваня.

– Что он там сказал? Не слышу! Ты нормально можешь говорить? Или ты дебил?

– Хожу, – повторил Ваня.

– Ааааааааааа!!! – заорала Мать. – Аааааааааааааааа!!!!

Она бросилась к двери и бешено заколотила по ней кулаками.

– Ну что за сволочь!!! Я убью его, убью сейчас! Слышишь, тварь! Я убью тебя, сволочь!

Подруга Матери поднялась, неуверенно встала между ними.

– Тихо, ну тихо, – так мы ничего не решим.

– Нет, ну я только что была в институте, мне сказали, что месяц не видят его там, что нигде он не был, а он в глаза матери врет, гнида! Почему ты врешь, а? Почему врешь матери?

– А как тебе скажешь правду, – в отчаянии бросил Ваня.

– А вот так, – ревела Мать. – Вот так и скажешь. Раньше надо было говорить. Ты сам в семнадцать лет поступал туда. Сам выбрал!

– Но я ошибся!

– Нет, ты слышишь, что он говорит. Ошибся. Это твой святой долг – доучиться, гаденыш. Мы с отцом его кормили, поили, а он – ошибся.

– Ну бывает, бывает, бывает, – повторяла подруга Матери. – А ты, Вань, лучше бы сейчас ничего не говорил.

– Да он убить хочет мать, сука! Убить хочет родную мать, в гроб загнать, в могилу! И это за все, что мы для тебя сделали! Подонок ты, просто подонок!

Мать тяжело задышала, села на диван и разрыдалась. Она всхлипывала, тяжело дыша, и что-то бессвязно говорила. Ване было все равно. Он выбрал точку на полу и смотрел на нее, не обращая внимания ни на мать, ни на ее подругу. Жизнь просто текла, шли секунды, минуты. Потом в его поля зрения попала кошка – Ваня протянул руку, чтобы погладить, и кошка потерлась носом его руку, но мать крикнула, и кошка испуганно отскочила.

– Не того жалеешь, – приговаривала Мать кошке. – Он нас не жалеет, никого, а ты его жалеешь.

Ваня вспомнил, как однажды, захотев погладить кошку, он присел и случайно наступил на хвост – и она немедленно отреагировала – со всего маху заехала лапой по лицу. Ваня крикнул от боли – лицо стало заливаться теплой кровью: кажется, кошка попала в сосуд на лбу. «Еще немного, и в глаз», – с ужасом думал Ваня. Мать, узнав, что случилось, долго ругала Ваню:

– Нет, это кем надо быть, чтоб не заметить! Ей же больно, ты чего, не можешь быть внимательнее?

Но кошку Ваня любил – любил больше, чем Мать. Может быть, меньше, чем Снежану, но Снежаны давно след простыл, а кошка оставалась. И в отличие от Снежаны, даже спала с ним в обнимку, когда Ваня бывал дома.

В памяти всплыли и другие воспоминания – как Ваня наелся димедрола, желая покончить с собой, но ничего не вышло – зато вставили мощные глюки: ему чудилось, как он идет домой по живым жабам и как выползают огненные тараканы из мусоропровода в подъезде его друга, где Ваня пережил первый в жизни приход. Когда казалось, что немного отпустило, друзья проводили до дома, где Мать, решив, что он пьяный, долго что-то высказывала, а он точно так же, как сейчас, ее не слушал: он смотрел, как тужится кошка, справляя большую нужду, а вокруг нее, словно в мультфильме про островных туземцев, кружатся маленькие человечки с пиками – водят хоровод.

– Я сейчас подожгу здесь все, – донеслись до него вопли Матери. – Спалю к чертовой матери эту квартиру. Мне не нужен такой сын! Мне не нужна такая жизнь!

Повинуясь инстинкту, Ваня бросился на колени, застонал – насколько умел:

– Прости меня, пожалуйста. Я больше так не буду. Я все исправлю, все сделаю. Я тебя очень люблю, правда.

Подруга Матери сидела рядом – и, может, что-то даже говорила, но Ваня этого не знал. Он ничего не слышал, а меньше всего хотел слышать собственный голос: ведь если он просил прощения – это никогда не было искренне. Ему было нужно остаться живым – и, по возможности, вырваться из квартиры. Если это получится, его теперь долго не будет дома.

Только бы получилось.

1/4

Но не получилось. Мать кинулась к двери, стремясь вырвать ключ. Не вышло: Иван сумел опередить ее, но, чтобы открыть сначала один замок, потом другой, требовалось время. Да и на то, чтобы вставить ключ в замочную скважину – тоже. Мать перекрыла дверь и вопила:

– Никуда не уйдешь! Никуда не уйдешь!

Теперь ему было слегка за тридцать. Он обзавелся женой и переехал жить в другой город. Приезд к Матери не предвещал ничего дурного. Иван сидел за столом, ел первое, второе, даже выпил пиво, слушал разговоры о еде и бытовых заботах. Монотонный голос Матери усыплял. Он поглядывал на часы – времени до поезда оставалось много. Решил зайти в комнату, в которой когда-то жил – сидел за столом, спал, стоял на балконе. Все изменилось: диван был сломан, от пола до потолка комната была забита старым тряпьем, через которое приходилось продираться. На балконе лежали завалы из старых банок, досок, газет.

Иван присел на стул, вспомнил, как сидел за этим столом, когда учился, как много провел здесь времени. Ему совсем не хотелось, чтобы это когда-нибудь повторилось, но ощущал легкую ностальгию. Открыл ящик стола, увидел несколько фотоальбомов. В них был он – от старших школьных времен, с менявшимися друзьями, в разных компаниях, с подругами, со Снежаной и наконец один, до того времени, пока окончательно отсюда не уехал. Когда-то давно он заботливо составлял эти альбомы, придумывал порядок фотографий, композицию. Один альбом не успел доделать, оставив почти пустым: кипа фото была просто вложена внутрь. К нему пришла внезапная догадка: в новом городе они с женой купили сканер. Наконец-то можно перевести все фото в электронный формат; когда-то он просил об этом друзей – по штучке, ну максимум двадцать. Теперь жизнь наладилась – и он мог все оцифровать. Не раздумывая, схватил пакет, бросил туда три альбома.

Пакет не ускользнул от взгляда Матери. Каких-то полминуты потребовалось Ивану, чтобы понять: он совершил не просто оплошность, а фатальную непоправимую ошибку.

– Да как ты смеешь? Какое у тебя есть право? – заревела, как раскаты грома, Мать.

Все произошло так быстро, что не было никакой возможности повернуть ситуацию вспять. Иван вяло шептал что-то вроде:

– Ну, если так надо – я положу их обратно.

Но было уже поздно. Рев Матери настигал его, окутывал со всех сторон, она надвигалась серой огромной тучей, и Иван сделал шаг к двери – один, второй, но как-то слишком неуверенно.

– Все наши фото! Мы всю жизнь с отцом их делали, а ты смеешь вот так взять и увезти.

– Да это мои, мои фото! Там вас вообще нет. И ничего вы не делали, – возражал Иван, раздумывая, что бы предпринять, как бы уйти быстро: одним движением схватить куртку, другой ботинки, резко повернуть замок и – выскочить в подъезд. А там уже проще: сбежать по лестнице – дело нехитрое, Мать не догонит, разве только будет орать, отец не станет.

– И я же просто отсканировать, – Ваня почти отвлек Мать и схватил куртку, но она все поняла и резко, оттолкнув его, метнулась к двери. Туда же рванул и он, в последний момент сумев вырвать ключи из замка. Вот только что теперь с ними делать?