Перебежчик (1986-2)

2. Глава. Арекусанда

В темноте корабль с погашенными огнями прошел самую опасную прибрежную полосу, заглушил двигатель и с приливом попал в длинный узкий фиорд. Судя по высоте прилива, якорь здесь бросать не стоило. Бросил якорь в прилив — окажешься после отлива на мели. Бросил якорь в отлив — с приливом перевернешься.

Поэтому вместо якоря на берег бросили длинные канаты, которые еле видимая в сумерках принимающая сторона быстро завязала на совсем уж невидимые кнехты. По-видимому, в месте швартовки было достаточно глубоко, чтобы корабль ходил вверх-вниз, но не садился на мель.

Шон раздал всем заранее упакованные рюкзаки. Пистолеты и патроны к ним сразу переложили по карманам. Уинстон получил карабин в сером чехле от какого-то морского инструмента, у остальных складные автоматы прятались в рюкзаках.

До берега англичане добрались на лодке. Капитан представил их норвежцу, одетому в свитер толстой вязки и штормовку.

— Гуннар, — представился норвежец.

— Шон, — за всех представился Шон.

— Go, — сказал Гуннар, повернулся и пошел по тропе.

Англичане гуськом двинулись за ним.

Тропа вывела к наезженной колее, где стояла легковая машина с высокой подвеской. Гуннар молча открыл багажник, англичане молча сложили рюкзаки. Не говоря ни слова, норвежец сел за руль и завел двигатель. Шон сел рядом с ним, остальные на заднее сидение. Гуннар достал из бардачка вязаную шапку и протянул Шону. Тот молча снял свою шапку и надел эту.

За все время, а ехать пришлось почти час, никто не сказал ни слова. По пути на большой дороге встретили несколько грузовиков, полицейскую машину с полоской на борту и мигалкой, военный внедорожник с брезентовым тентом. Свернули на дорогу поуже, встретили трактор с телегой. Свернули на колею, не встретили никого до самого пункта назначения.

Уинстон с удивлением отметил, что, несмотря на то, что Норвегия как бы северная страна, февральский климат в ней почти как в Англии. Так же мокро, ветрено и промозгло, но снега нет, и лужи не замерзают.

Машина заехала на огороженный заборчиком двор фермы. Деревянный дом с поросшей травой крышей, несколько деревянных хозяйственных построек в том же стиле и более современный гараж. На шум из сарая вышел человек в свитере, чем-то похожий на Гуннара. Может быть, брат, а может быть, они тут все на одно лицо.

— Rekkefolge, — сказал Гуннар.

— Густав, — представился второй.

— Шон, — за всех снова представился Шон.

Густав зашел в дом и что-то там сказал. Судя по всему, русские за то время, пока жили здесь, прониклись местным духом. Во всяком случае, Уинстон не услышал ни ответа, ни разговоров на русском.

Навстречу англичанам вышли тоже четверо. Из них двое — явные бандитские морды. Стриженые под машинку и небритые, как Шон и Уинстон, но по походке, по осанке, по положению головы никак не похожие ни на интеллигентов, ни на военных. Другие двое вроде бы интеллигенты. Все одеты в русскую национальную одежду watt-nick.

Старший — круглолицый и широкий в кости, но без выпирающего живота, выглядит лет на сорок пять. Второй по статусу, а это сразу видно, — лет тридцати пяти, лицо умное и руки с длинными тонкими пальцами, как у пианиста. Вроде бы, высшее образование на лице написано, но лицо несимметричное, левая половина выглядит старше, чем правая. И руки, если взглянуть внимательно, как у человека, который чаще работает топором, чем пером. Третий — совсем неопределенного возраста, ходит согнувшись, как обезьяна. Четвертый явно отличается от первых троих. Те чувствуют себя уверенно, а он боится. Внешне больше похож на Дока Джонсона, чем на своих спутников, только постарше лет на десять и потолще килограммов на двадцать. Лицо и руки горожанина, редко выходящего на улицу. Недавно его, наверное, до дворника понизили, еще похудеть не успел. Или это он уже сколько-то похудел?

Оба норвежца остались стоять в стороне, как будто переговоры и обмен не их дело.

— Доктор Джонсон? — спросил старший из русских со страшным акцентом. Даже не с акцентом, а по-русски.

— Yes, — ответил Док.

— Бумаги? — сказал русский.

— Documents, — перевел Уинстон.

Шон и Мартин вытащили рюкзак Дока, развязали и поставили у машины. Джонсон достал толстую папку-скоросшиватель и подал русскому.

Русский передал папку своему товарищу слева, тому что помоложе и поинтеллигентней. Тот бегло пролистал.

— Формулы медицинские. Лепила.

— Do you speak English? — спросил Джонсон. Он ощутимо боялся этих людей.

— Чо он сказал? — спросил русский.

— Спросил, базарим ли мы по-ихнему, — ответил тот, который взял папку.

— А мы чо?

— Базарим немного, — русский с папкой повернулся к Джонсону, — Йес. Кам ту ас.

Шон вытянул руку, преграждая путь Доку.

— Professor Smirnoff? — сказал Шон, подражая русскому.

— Я, — сказал четвертый из русских.

— Documents?

Третий из русских сбегал в дом, вынес два чемодана, положил перед Шоном и открыл. Он делал все подчеркнуто услужливо. Как стоящий на несколько ступенек ниже первых двоих.

Шон посмотрел на Уинстона. Уинстон присел у чемоданов, потрогал сверкающие стержни и винты, достал папки на завязках с машинописными листами. «Аппарат Илизарова. Комплектность поставки», «Аппарат Илизарова. Руководство по эксплуатации». Пролистал. Кроме русского текста, далее шли иллюстрации с руками и ногами, заключенными в клетку из вот этих стержней потолще и с резьбой и проткнутыми вот этими стержнями потоньше.

— Okey, — сказал Уинстон, соблюдая сложившийся минималистический стиль.

— По кайфу, — перевел русский переводчик. Уинстон по произношению понимал, что речь русская, но слова «лепила» и «по кайфу» ему ничего не говорили. Скорее всего, русские теневики специально говорили на своем жаргоне, который ни во флотском радиоперехвате не встретишь, ни на официальном радио.

Шон хлопнул по плечу Джонсона, и тот пошел к русским. Навстречу ему двинулся Смирнов. Уинстон закрыл чемоданы.

— Ни с места! — раздался голос откуда-то, — Don`t move!

С разных сторон вокруг точки переговоров откуда-то появились вооруженные солдаты. Из-за деревьев, из-за построек, из кустов.