Пустая Земля

– Доступ к информационным источникам Третьего Галактического Содружества запрещён, – немного поразмыслив сообщил Эндо, как мне показалось, с некоторым недоумением тряхнув чешуйками. Или, может, я невольно начала одушевлять гундосую машину за неимением приятелей по общению? Впрочем, запрету я отнюдь не удивилась. Дальтерийская Империя – авторитарная система, подавляющая личности, об этом нам настойчиво твердили, начиная со школы. Доступ к информации здесь строго ограничен. Складывается впечатление, что дальтерийцы живут в дефиците любого человечного общения.

– Покажи мне тогда локальные новости, Эндо. Все, что связано с темой планеты Катария, – скомандовала я, садясь в позу лотоса и от нетерпения ёрзая пятой точкой по ланолиновому полу.

Мой электронный приятель задумался, словно размышляя, что именно мне можно сообщить. Затем блестящие чешуйки стали перемещаться, деформируя шар и превращая одну его сторону в плоский экран. Обладая минимальной технической подкованностью, даже я понимала, что рассеиватели способны передавать световые изображения не хуже кристаллов. Поэтому вскоре экран запестрил надписями:

«Позорное бегство завоевателей с Катарии»

«Военный корабль с захватчиками получил заслуженный импульс. Второму кораблю удалось ускользнуть»

«Неожиданное нападение на Катарию»

«Третье Содружество нанесло удар»

– Чушь! – с негодованием воскликнула я. – Уж если и нанесло удар, то только по изнеженному самолюбию дальтерийцев!

– Чушь? – словно пробуя пирожок на вкус внезапно переспросила машина. – Что хочет сказать… – на пару секунд задумалась, – человек?

– Человек хочет сказать… – я встала и уставилась в горящий напротив экран, словно за ним спрятались наблюдающие с интересом глаза. – А, впрочем, неважно… Покажи новость, где корабль был настигнут импульсом…

Эндо покорно продемонстрировал сюжет, где модели летящих Аюстеров, военных судов, очевидно, участвовали в гонке, пока Аюстер дальтерийцев не разразился импульсом, словно треснувший переспелый помидор. Аюстер Содружества сместился с траектории, получив существенный, но не смертельный удар и потеряв почти все левое оснащение, вошёл в безудержное вращение.

Дальтерийцы на этом успокоились и преследовать корабль, равно как и мелькающее на заднем плане такое родное исследовательское судно, одним своим видом заставившее мое сердце больно сжаться, не стали.

– Сокрушительный удар нанесён по военному агрессору, – прочитала я комментарий к анимированной схеме. – Однако милость Верховного Руководителя Дальтерии не знает вселенских пределов. Вопрос о попытке вооруженного захвата принадлежащей дальтерийцем планеты Катария будет поставлен на четвёртом событийном съезде Глав Империй.

От сердца немного отлегло. Главное, что исследовательский корабль не пострадал. Овчанкин… Я тяжело вздохнула, представив любимого. Гадает, что со мной стало. Учитывая обильно окропленное кровью место нашего сражения с темным дальтерийцем, ничего хорошего ему придумать не удастся. Больная рука, словно отвечая, заныла тупой болью. Будут ли меня искать, вызволять? Даже это оказалось под большим вопросом… Для всех, скорее, я погибла в неравном столкновении с сильнейшим неприятелем. Сама, к тому же, виновата – несанкционированно покинула корабль.

– Чушь? – отвлекла меня от грустных размышлений навязчивая машина. – Новость – чушь?

– Чушь, Эндо. Чушь – значит, неправда. Конечно, корабли гнались друг за другом. Но вот Третье Содружество ни на кого не нападало. Это было исследование нейтральных территорий.

Мы немного помолчали. Я продолжила грустные мысли о несостоявшемся замужестве, машина тоже что-то крутила в своих кремниевых мозгах.

– Мнение! – наконец изрёк Эндо, а я подняла на него глаза. – Человек сказал мнение. Мнение – субъективная точка зрения на какой-то вопрос.

– Какая субъективная?! – возмутилась я. – Так все и было!

– Человеку нравится его мнение? – будто бы не слыша меня спросил противный Эндо.

– Что-о? – я оторопела от такого возмутительного высказывания. – Мне бы понравилось, если бы ты… – начала я и осеклась от ругательства. Все-таки не стоило сразу портить отношения с бытовым роботом, который из-за какой-то программной ошибки вёл себя слишком нагло. По крайней мере, наши роботы никогда не высказывали свою позицию и уж, конечно, не провоцировали хозяев. – Мое мнение верное, Эндо. – Произнесла я уже спокойней. – Ты можешь спросить, как меня зовут. Тебя – Эндо.

– Узнать характеристики человека, – сделала обобщение машина и поделилась им вслух со мной. – Какое у тебя имя, человек?

– Аля, меня зовут Аля, Эндо. Аля значит Альтарея. Можешь меня называть по имени. – Я доброжелательно улыбнулась, хотя уже основательно точила зуб на мерзкого робота.

– По имени в ситуации, – алгоритмы кремниевых мозгов почему-то не хотели отвечать по-простому и скрипнув от натуги, выдали: – Сердитая Аля.

– Да, я сержусь, Эндо, в этом ты прав. Разве я могу радоваться тому, что нахожусь в безнадёжном плену у жестокого человека и неизвестно, какая судьба меня ждёт? – сжимая кулаки я резко посмотрела на потряхивающий чешуйками шар, словно он являлся источником моих бед.

– Радость – субъективная функция жизни, – припечатала мудреность машина. – Человек жив, человек может быть рад. Когда Альтарея испытала максимальное значение радости? – последовал каверзный вопрос.

Перед глазами тут же всплыли тонкие пальцы Овчанкина, сжимающие мои руки, эхом пронеслись трепетные слова. Глаза моментально увлажнились.

– Замолчи! – рявкнула я так, что Эндо подпрыгнул в воздухе, сотрясая всеми своими рассеивателями. Не оставляло сомнений, что робот был таким же безумным, как и его создатели. И на уме у кремниевых мозгов стояла задача доводить меня до белого каления.

– Я не могу быть полностью бесшумным, – Эндо воспринял мою угрозу слишком прямолинейно, – нейротипические элементы и антигравитационные энджеры могут издавать шум на уровне до 20 децибел.

– Можешь шуршать, – глубоко вздохнув, милостиво разрешила я, устраиваясь поудобнее на полу. Какой смысл злиться на единственного помощника? Силы нужны для другого. Необходимо многое обдумать на случай, если вернётся дальтериец и устроит мне допрос с пристрастием.

Глава 7

Чужая рождает воспоминания. Лишние воспоминания. Пустые… Врываясь в сознание, словно опасный осколок астероида, продырявивший жизненно важный двигатель. Злюсь. Белые нити тянут на себя, парализуют, образуя паутину образов, от которых я стремлюсь убежать всю свою жизнь… Но они вновь настигают меня неконтролируемым темным потоком. И ярость сильнее толкает обратно…

Крики матери и младшей сестры донеслись в тот момент, когда я сосредоточенно изучал нейронный элемент в импровизированной лаборатории. Как всегда, время пробежало стремительно и я засиделся до утра, когда красноватые лучи прорезали окутанное сизой дымкой пространство. Откинув микроскопическую схему, я со всех ног бросился из подвала на второй этаж нашего небольшого, построенного из недорогих углеродных пластин дома.

Захватчики напали внезапно и бездушно в самый разгар утреннего сна. Подозреваю, что большинство жителей так и не узнали, каким образом и от чьей руки отправились в темные глубины вселенной. Маленькая Сайна же по недоразумению проснулась, разбудив своими криками мать.

Я моментально оказался перед стеной детской комнаты, прозрачной с одной стороны. Картина, поистине достойная самого кошмарного сна, в тот же миг предстала перед глазами. Сайна на руках у матери, крепко сжавшая воротник маминого платья. Пронзительно синие глаза, наполненные слезами, застыли в немом недоумении. Мать с гримасой непередаваемого ужаса на лице, умоляющие глаза, побелевшие костяшки пальцев, луч света из окна выхватил испарину, моментально покрывшую высокий лоб. Такой же красный луч, как и силовое лезвие в руках человека напротив.

Мой мозг с поражающей тщательностью перечислял ужасающие детали, буквально приковав меня к месту. И он… Захватчик с поразительно ледяными волосами, застыл в онемении, не решаясь двинуться вперёд. Готов поклясться, что несколько секунд он колебался, не решаясь нанести удар. Несколько секунд судьбоносного выбора. Для всех. А я… Я мог использовать это время. Но липкий страх ледяными ручищами, такими же, как и волосы захватчика, оплёл мои ноги невидимым канатом, парализовал, заставляя смотреть неподвижно. Сердце, казалось, пробило все рёбра в попытке вырваться наружу. Но… я стоял. И даже мой дар, мое проклятье, из-за которого меня ненавидели и боялись ровесники, в самый решающий момент тоже испарился, словно страх решительно уничтожил любую попытку сопротивления. Стёр мою личность с лица земли. Испарил мою суть, оставив вместо меня малодушное ничтожество.