Страница 81 из 103
— Так Вы крестник мастера Питера, — неясным тоном констатировал капитан. — И за какие такие заслуги он облагодетельствовал Вас?
— Я думаю потому, что я вернулся живым.
— Да, умение выживать — хороший довод для мастера Питера. — тоном, в котором можно было бы заподозрить одобрение, сказал капитан. — И как Вы думаете, почему он направил Вас именно сюда?
— Если мне будет позволено думать, — играя в чинопочитание, ответил Больц, которому совершенно не нравился тон беседы. — То, предполагаю, из-за того, что я один знаю дорогу…
— Дорогу куда? — вопросительно приподнял бровь капитан
— Дорогу в Степь, мессиры…
Больц надеялся, что его фраза вызовет как минимум удивление. Но кавалеристы оказались крепкими ребятами. Или хорошо «держали лицо». Или у них уже были свои приказы и свои источники информации.
— Как на твой взгляд, Маг? — повернулся капитан к своему заму.
— Годится, — спокойно прогудел тот.
И вот с этого момента беседа и началась по-настоящему…
Когда Больц покинул кабинет командира, у него было впечатление, что он только что пробежал марш-бросок с полной выкладкой, на ходу сдавая экзамен по тактике и уставам одновременно комиссии из инквизиторов. Командир с замом выжали его «досуха» и только после этого отпустили, дав время до конца дня на обустройство.
Беседа с бойцами разведгруппы после этого прошла как легкий обмен анекдотами. Службу разведчиков и следопытов Больц знал с самых низов, тут проблем не было. Да и репутация у Больца-следопыта в Корпусе какая-никакая все же была.
Потом вернулся старшина.
Старшина отдельного эскадрона, мастер-сержант Волдугур Бэсиэр, однозначно заслуживает нескольких слов.
Высокий, крупный и широкоплечий, мастер-сержант имел круглую веснушчатую физиономию с тяжелыми щеками, отвисающими, но еще не превратившимися в брыли. Так и тугой животик явно выпирал, но не переваливался через ремень.
Лицо, с постоянной складкой между бровями и нахмуренной миной предельно занятого человека, которого отвлекли от важнейших дел, имело странную особенность — даже гладко выбритое, выглядело так, будто поросло кустиками рыжей щетины. Наверняка были люди, которым доводилось видеть радостную улыбку мастер-сержанта Бэсиэра, но, видимо, никто из бойцов и офицеров эскадрона к этой категории не относился.
Рядовые кавалеристы, нарвавшись на улыбку старшины, вспоминали свои прегрешения, совершенные с ранних детских лет, начинали готовиться к встрече с Единым, и жалеть о том, что родились на свет.
Старшина Бэсиэр прочно держал в больших веснушчатых руках хозвзвод эскадрона, а также был осведомлен обо всем, что доходило до слуха офицеров или не доходило. В большинстве случаев он и решал: что офицерам надо знать, а от какого знания их лучше избавить. Держа, таким образом, в руках множество незримых нитей, старшина автоматически становился человеком всем очень нужным и несомненно весьма уважаемым.
Все вышесказанное не мешало старшине Бэсиэру абсолютно искренне печься об интересах службы в целом и эскадрона в частности, поддерживать хозяйство и дисциплину в казармах на высочайшем уровне и пользоваться несомненным авторитетом.
Иначе быть просто не могло — эскадрон даже в условно мирное время постоянно принимал участие в боевых рейдах. На ключевой должности просто не могло быть человека, не понимающего солдат и не заботящегося о том, как и с чем солдат идет в бой. Опыт действующих подразделений показывал, что сержанты или старшины с «отягощенной кармой» очень быстро теряли авторитет и удачу и, по странному стечению обстоятельств, становились жертвами несчастных случаев…
К новому вахмистру старшина отнесся одновременно и настороженно и благосклонно.
С одной стороны, за время службы Бэсиэр научился все же разбираться в людях, и принадлежность к громким или известным фамилиям его не подкупала и не отталкивала. Даже два сына одного отца могли быть совершенно разными по человеческим качествам. Но принадлежность к семье с традициями службы однозначно шла в плюс новому начальнику. В плюс шло и то, что Больц выслужил офицерский патент, а не купил его. Кроме того, Пограничный корпус все же относительно небольшое подразделение и за Больцем водилась некоторая собственная «слава». Не сравнимая, конечно, с авторитетом его отца, но все же, все же…
С другой стороны, старшина, как и все, имел некоторые «грешки» в хозяйстве и слишком строгий переучет или инспекция могли поставить его в затруднительное положение. То, что новый вахмистр сам пришел с сержантской должности намекало, что кое-какие из старшинских лазеек могут быть ему известны. И тут были разные варианты, среди них — и очень неприятные…
Поэтому старшина демонстрировал максимально возможное для его голоса и мышц лица расположение к новому сослуживцу.
Сначала отчитался в выполнении первой поставленной задачи: где будет вечеринка, кто приглашен.
Затем, на правах старожила, провел Больца по расположению. В конюшне вызвал старшего конюха, и с ним подобрал заводную и основную лошадок для нового лейтенанта. Раз уж тот прибыл на службу без собственного скакуна.
Назначил временного ординарца из рядовых, чтоб присматривал за лошадьми, отговорил от вселения в казарму и определил на постой к немолодой бездетной вдове, сдававшей две смежные комнаты в домике в ста шагах от забора. И все это — с радушной миной старшего брата…
Вечеринка по случаю «вписки» или, говоря более куртуазным языком, по случаю вступления в должность и представления коллегам, прошла на удивление пристойно, вопреки устоявшейся кавалерийской традиции.
На вечеринке присутствовал весь офицерский состав — за исключением лейтенанта Бъерна-третьего, заступившего в дежурство по эскадрону. Кроме командира и зама, присутствовали трое лейтенантов: Бъерн-первый, командир второго взвода, Бъерн-второй — командира взвода конных стрелков и Бъерн-четвертый — командир первого взвода. Оставалось тайной, был такой подбор офицеров в «медвежий эскадрон» шуткой кадровиков или другой фантазией командования, но факт остается фактом — взводами в эскадроне командовали офицеры с одинаковой фамилией, а «порядковые номера» присваивались им в соответствии с прибытием в эскадрон. Но еще одной общей чертой офицеров была «глубокая личная неприязнь» к Степи и степнякам, кровавые личные счеты.