Страница 67 из 103
Глава 12. Одинокая дорога домой
Глава 12. Одинокая дорога домой
…где остались его друзья.
Мастер-сержант Адалард «Больц» Стребен уходил налегке.
Маршрут был известен, его трудности — тоже. Поэтому Больц без всякой жалости бросил веревки, обвязки и ледовое снаряжение. С сомнением подержал в руках айсбайль, который мог бы облегчить в двух местах проход через снежник, но бросил и его. На последней общей стоянке осталось и все скальное снаряжение, в первую очередь — тяжелые крючья.
Единственная возможность выполнить задание крылась в скорости. Изможденный и в одиночку, он не выдержал бы даже краткого боя.
Поэтому в кучу остающихся вещей полетели кольчуга, поножи, наручи и даже шлем. После краткого колебания поверх кучи снаряжения легла и глефа: надежная, заказная, с личным клеймом одного из хейденских ковачей. Продолжение руки и часть тела. В свое время Ривалд устроил им с большой скидкой возможность сделать заказное оружие по случаю присвоения сержантских лычек при окончании училища. Кузнец имел некий должок перед покойным отцом Ривалда и сделал оружие за полцены, но не поступился в качестве. Но и личная глефа легла на кучу брошенных вещей. Единственное, с чем не решился расстаться — с отцовской зрительной трубой.
Оставил Больц и все лагерное снаряжение. Не стал брать ни котелка, ни полога. Спальник и — на случай дождя и тумана — малый тент из просмоленного полотна.
Уходил Больц с луком, половинным запасом стрел и длинным ножом. Из снаряжения — один моток тонкого шнура, на всякий случай.
Плащ, на голове суконный капюшон — нечто среднее между российским башлыком и европейским худом — с непромокаемой пелериной, покрывающей плечи, и удлиненными концами, которые при необходимости можно было обмотать вокруг шеи до самых глаз.
Из еды забрал с собой четверть от вчерашнего козленка, две фляги воды, остатки здавура.
Кроки в непромокаемом пакете на теле, за пазухой.
Больц уходил налегке, но с тяжелым сердцем.
Он оставлял здесь двух своих ближайших друзей, вероятнее всего — на смерть. Один был тяжело болен, второй вызвался прикрывать отход и присмотреть за больным. Оставались на верную смерть. Шансов, что они еще раз свидятся в этом мире, было очень мало.
Их гибель окажется напрасной, если Больц не донесет кроки. Смысл его и их жизней сейчас упирался в быстроту и неутомимость его ног.
Пошел сразу ходко, взяв темп чуть ниже максимального, и держал его весь день. Будь дело на равнине, пустился бы «волчьим скоком» — чередуя быстрый шаг с бегом. Но здесь, в высокогорье, этот трюк не прошел бы. Дыхания не хватило бы…
Подъем к перевалу со стороны Степи был круче, чем противоположный, когда егеря вышли к перевалу по плавно повышающемуся плоскогорью, даже не сразу поняв, что перевалили становой хребет.
Но подходы хорошо просматривались снизу, и Больц без напряжения шел по виляющей тропе, обильной усыпанной козьими катышками. Горные козлы тоже предпочитали не брать «в лоб» этот перевал.
Шел хорошо, пружинисто, ходко. Вчерашний сытный ужин и несколько часов сна пошли на пользу. К краю снежника, по которому лежал путь к перевалу через основной хребет, подошел задолго до вечера и уже понадеялся, что засветло проскочит и перевал. Искать свои следы двухдневной давности не стал — со снежника они спускались напрямую, повторяя рискованный путь преследуемого степного мага. Подняться по этому пути будет намного сложнее и отнимет слишком много сил и времени. Лучше довериться инстинкту местных животных и идти по их следу.
Но…
«Закон подлости» кроет теорию вероятности как бык овцу.
Не успел Больц сделать и полусотни шагов по снежнику, как стих теплый ветер из Степи, до этого как будто ласково подталкивающий прочь пришельца, и перевал сначала оседлала облачная «шапка», которая потом медленно поползла вниз, навстречу, плоскими ручейками и толстенными мертвенно-серыми щупальцами.
Прошло совсем немного времени, и все вокруг заволокла туманная мокрая серость, в которой было с трудом видно, куда поставить ногу. Ноздреватый снежник, перемежающийся полянами жестких стелющихся стеблей с мелкими черно-фиолетовыми цветами, хранил следы семьи горных козлов, которые прошли здесь несколько дней назад и Больц шел по нему, доверившись инстинкту животных и собственному чутью следопыта.
Но подтаявший край снежника оказался очень узким, дальше пошел плотный слежавшийся снег, ежедневно полируемый стремительными ветрами. Ноги перестали проваливаться в снег, но легче не стало.
Следы пропали, и на горы стремительно падала темнота.
Больц сбросил тетиву с лука.
«Давно надо было сделать, сразу как вошел в туман», — укорил он себя. Непростительная беспечность для опытного солдата.
И, пользуясь луком как шестом, настороженно прощупывая перед собой дорогу, по наитию двинулся к некоему сгущению сумрака слева-впереди.
Предположение оправдалось: через два десятка шагов Больц наткнулся на то ли скалу, то ли вросший в склон булыжник, шириной 4–5 шагов со стороны подъема и округло сужавшийся к гребню перевала. Днем скала, видимо, неплохо нагревалась солнцем, потому что у подножия обнаружилась узенькая протаявшая площадка, почти сухая, свободная от снега, густо заплетенная жилистыми стеблями местного аналога рододендронов и пробивающимися меж них сухими пучками прошлогодней пожелтевшей травы. В сложившихся обстоятельствах место для ночевки почти идеальное.
Больц на всякий случай обошел вокруг скалы, убрал камни покрупнее, застрявшие между жестких извитых стеблей, аккуратно сложив их у края площадки. Привычку не бросать камни вниз и остерегаться обвалов горы прививают очень быстро. Вот и все приготовления к ночевке.
Завернувшись в спальник и тент, укрыв голову капюшоном, переобулся вслепую. Сменил портянки на сухие, влажные под штанами обмотал вокруг бедер — чтоб на теле просохли к утру. Съел всухомятку половину взятого с собой мяса, запил талой водой с несколькими крупинками соли и ложкой здавура — для лучшего восстановления, и заставил себя заснуть.
Проснулся ночью от неясного ощущения — что-то произошло. Открыл глаза и сразу понял: сменился ветер.