Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 103



Глава 3. Рабский караван

Глава 3. Рабский караван

19 день 2 месяца весны (6 месяца года) 2009 г. Я.

Степь, Озерная Ярмарка

Первый раз Ирма попала в клановый шатер в первый же день торгов. Выставленная на продажу, она промедлила с выполнением команды «Покажи!», а когда купец приказал своим слугам раздвинуть ей ноги силой, стала брыкаться. Прилетело и купцу и его приказчикам. Купец пришел в ярость, потребовал наказать буйную рабыню и взять штраф с хозяина, выставившего на торги «необъезженную тварь».

Рассудить конфликт — дело торгового старшины, и к нему привели Ирму первый раз в шатер. А вскоре пришел и ее хозяин.

Спор шел бурный и горячий. Купец требовал виру за сломанный нос приказчика и за оскорбление — прилюдно рабыня плюнула ему в лицо и ударила ногой.

— Если б эта рабыня принадлежала мне, я б спустил с нее шкуру плетью…

— Эта рабыня не принадлежит тебе! — вдруг неожиданно резко бросил хозяин рабыни. — Купи ее и делай что хочешь…

— О, острый меч Детей Седого Волка, — заюлил купец, — Но ты же не думаешь, что рабыня поднявшая руку…

— Ногу!

—…а тем более ногу, на свободного человека и уважаемого купца, может остаться без наказания? — льстивый купец был многоопытным и ловким торговцем, ему уже доводилось по-разному разговаривать с грубыми и невежественными кочевниками. — А мой человек три дня не сможет работать и мне придется нанимать на его место другого ухаживать за животными и присматривать за рабынями. Я потерпел убыток из-за рабыни, которую хозяин не счел нужным научить покорности.

— Довольно, уважаемый Гайяс! — примирительно поднял руку торговый старшина, старейшина одного из родов кочевников. — Ты много лет торгуешь со многими из Детей Волка и ни разу ты не претерпел несправедливости. Неужели ты думаешь, что кто-то хочет ввести тебя в убыток или причинить бесчестие? Ты хочешь виру за сломанный нос своего слуги, возмещение убытков за то, что тебе на три дня придется нанимать на его место другого надсмотрщика и наказания для оскорбившей тебя рабыни? Я становлюсь стар, ничего ли я не забыл?

— Нет, о воплощённая мудрость Степи, я не смог бы сказать этого лучше, — купец по южному обычаю продолжал ткать словесные кружева. — Справедливость твоя драгоценна, как влага в пустыне, как…

— А коли так, уважаемый Гайяс, то присуждаю я следующее. Хозяин глупой рабыни заплатит тебе виру за нос твоего нерадивого слуги. Одну медную монету, — старик поднял руку, останавливая открывшего рот южанина. — Я сказал — одну медную монету, самую мелкую монету. Потому что только паршивый слуга может позволить, чтобы женщина сломала ему нос. Такой нос не может стоить больше самой мелкой монеты, потому что это нос бесполезного человека. Хозяин глупой дикой рабыни ничего не заплатит тебе за наем другого слуги — потому что я никогда не слышал, чтобы человек без носа не мог работать руками. Или этот слуга у тебя для того, чтобы нюхать рабынь?

Многие из присутствующих в шатре рассмеялись.

— Рабыня не может оскорбить свободного человека, как животное не может оскорбить хозяина, даже если по неразумию своему обмочит ему сапоги. Но хозяин глупой дикой рабыни должен угостить уважаемого Гайяса добрым обедом и добрым вином, ибо глупая рабыня испортила настроение нашему дорогому гостю. И хозяин глупой рабыни должен наказать глупую рабыню, забывшую покорность. Однако хозяин вправе выбрать то наказание, которое не испортит шкуру и не снизит цену рабыни, выставленной на продажу. Это окончательное мое слово. Проводи меня, Волк, и закончи дела с нашим уважаемым гостем!

— Да, Старейший. Я надеюсь, что добрый обед вернет уважаемому Гайясу сун-Малламия радостное расположение духа. — воин почтительно нагнул голову. — Не будет ли любезен уважаемый Гайяс обождать самое малое время, пока я провожу почтенного старца в его шатер?

Купец совсем не был доволен решением, но…

Договариваться со Степными Волками было можно, спорить сложно, давить — невозможно. Оставалось только принять решение Старейшего и выйти из конфликта с достоинством.



— Конечно, досточтимый Волк, уважение к старшим делает нас цивилизованными людьми.

Обед действительно вернул почтенному купцу хорошее настроение.

Обед был обильный, долгий и вкусный, с прохладительными напитками, мясом и сырами, в которых кочевники знали толк, со сладостями и сушенными фруктами, с изысканным сладким вином Юга и кисловатым вином Севера, в котором играли многие вкусы.

Почтенный хозяин глупой рабыни оказался хорошим собеседником и добрым собутыльником. Он не хотел ссоры. Он тоже был торговцем, во всяком случае, хорошо понимал торговлю. Он слушал рассказы купца о его путешествиях и рассказывал сам. Рассказывал о том, что знал лучше всего — о Империи, куда он ходил набегами и которую ненавидел, как исконного врага Степи.

Но больше всего Гайясу сун-Малламия нравились выпученные глаза наглой рабыни, которые он видел каждый раз, когда отводил взгляд от кубка.

Пока хозяин провожал Старейшего, Ирма так и стояла на коленях у самого входа в шатер. Цепь от ее ошейника была пристегнута к специальному столбику, куда денется рабыня?

Ей было страшно. Взгляд, которым наградил ее Волк, был полон холодной ярости.

Ирма не хотела себе в этом признаваться, но его ярость смертельно пугала ее. Один раз она уже ловила такой взгляд. Тогда ярость Волка чуть не убила ее, она с трудом сохранила жизнь и рассудок.

Это был вечер самого первого дня в караване.

Ирма в караване

Утро

15 день 1 месяца весны (5 месяца года) 2009 г. Я.

Где-то в Степи

…сознание возвращалось медленно. Вот с нее сняли капюшон и она зажмурилась от света ударившего в привыкшие к темноте глаза. И ту же ей щеку обожгла тяжелая пощечина.

— Очнулась?

Не успела она ответить, как к ее животу над пупком что-то легко прикоснулось — а в следующий момент ей показалось, что ее лягнула лошадь раскаленным копытом. Жгучая боль скрутила в узел кишки, перехватила дыхание, пустой желудок выстрелил вверх горьким зарядом желчи, наполнившей рот. Когда боль отступила, Ирма еще несколько панических секунд не могла вдохнуть, но вот, наконец, воздух ринулся в грудь, и она обессиленно распласталась на мелких камнях.

Но разлеживаться ей не дали. Хлесткий удар ожег ляжку.