Страница 64 из 84
Правда, введение погонов и вообще новой полевой формы, объявленное ещё в конце марта, откладывалось на время перехода на летнюю форму одежды. А поскольку под Смоленском этот переход случился в середине апреля, к моменту, когда Юдина вызвали в Ярцево, в Особый отдел армии, он уже щеголял тремя звёздочками на каждом плече.
Вызов, естественно, его обеспокоил. И, самое главное, посоветоваться о том, как вести себя с особистами, было не с кем: комбат Игорь Ларионов в том самом конце марта, находясь в передовых траншеях, получил пулевое ранение, и теперь «отлёживался» в госпитале. Но писал, что идёт на поправку, и скоро вернётся в строй. «Плечо пробито левое, пистолет и карандаш держать могу, так что скоро ждите назад».
Как и предполагал Виктор, вызов касался всё той же истории с Магдой. Уже другой особист подробно расспросил у него про взаимоотношения с этой женщиной, а потом задал совершенно неожиданный вопрос:
— Вы, товарищ, старший лейтенант, вступали с ней в половую связь?
Юдин от неожиданности смутился, а потом вспылил:
— Товарищ лейтенант госбезопасности, рассказывать о своих личных отношениях с женщинами не по-мужски!
— Как мужик, я тебя, старший лейтенант, полностью понимаю. Но только в настоящий момент я — не мужчина, а официальное лицо, выполняющее возложенные на него обязанности. И тебе придётся ответить на мой вопрос.
— И что с того, что вступал? Вам рассказать, сколько раз и в каких позах мы это делали? А вы из этого сделаете вывод, не завербовала ли она меня таким образом работать на немцев? Так я уже в бою не единожды доказал, что верен Советской Родине!
— Не хами, Юдин! — оборвал Виктора чекист. — Мне нужно было проверить то, что утверждает твоя Магдалена. Держи от неё послание, отец!
Особист протянул старшему лейтенанту письмо, обыкновенный «солдатский» треугольник, на котором крупным красивым почерком были выведены номер полевой почты и имя адресата: «Юдину Виктору».
'Здравствуй, миленький, — с грамматическими ошибками, путая белорусскую и русскую грамматику, писала Магда. — Я сейчас нахожусь в партизанском отряде, но после того, как просохнет земля, и на партизанском аэродроме смогут принимать самолёты, меня обещают отправить в советский тыл.
Пан Заремба и Владька, как ты ушёл к своим, записались в полицию. И когда моя беременность стала заметна, пан Заремба меня выгнал из дома. Но я так и не рассказала ему, кто отец ребёнка: он бы меня просто убил за это. Пришлось уйти в лес, где, как я знала, есть партизаны. Они тоже встретили меня враждебно из-за отчима и брата. Очень уж они много зла принесли и партизанам, и людям вообще. Но с паном Зарембой они посчитались, а Владька до сих пор зло творит, будь он проклят.
Меня хотели отправить в тыл раньше, но партизанский доктор побоялся, что я не перенесу полёта: ещё вдруг рожу в воздухе. Поэтому пришлось рожать твоего сына в лесу, в землянке партизанского отряда. Родила крепкого хлопца, которого назвала твоим именем. А скоро, когда у нас сможет приземлиться и тяжёлый самолёт, полечу в Москву.
Где буду жить, ещё не знаю. Потому, как прилечу, напишу тебе снова.
Твоя Магда.
А это — ладошка твоего сыночка'.
Ошарашенный таким оборотом Виктор, «проглотив» письмо, какое-то время блуждал взглядом по кабинету, а потом принялся перечитывать написанное снова, уже более вдумчиво. Чекист не мешал ему, пока он не перечитал послание повторно.
— Вот и скажи теперь: должен ли я был проверить, от тебя ли ребёнок этой… падчерицы полицая? А вдруг ты тут не при чём, и она всё выдумала, чтобы втереться в доверие партизанам?
— Спасибо, товарищ лейтенант госбезопасности! Она уже прилетела?
Чекист засмеялся, глядя на волнение старшего лейтенанта.
— Через несколько дней прилетает: немцы их лесной аэродром разбомбили, и партизанам пришлось готовить новый. Так что, если поспешишь, то можешь успеть встретить сына в Москве. В Штабе партизанского движения роль твоей… пассии в разгроме полицаев в Свислочском районе Белостокской области признали важной, и просили помочь ей встретиться с тобой.
— Но…
— Да знаю я, знаю про то, что ты из расположения полка только сюда собирался, а никак не в Москву. Выпишу я тебе отпускные документы. Тем более, никакой награды за оборонительные бои под Вязьмой и контрнаступление на Смоленск ты не получил, хоть и сражался неплохо. Вот и будет тебе награда. И в полк сообщу, что по линии НКВД тебя откомандировал в столицу. Встречай сына!
— И жену! — с сияющим лицом воскликнул Виктор.
— Что? Ах, да. Ну, раз решил, что она тебе жена, то пусть так и будет. Это уже твоё дело…
До Москвы добрался за два дня. Почти столько же времени менее года назад, накануне войны, он добирался до Высокого. Подумать только: менее года назад!
С командировочным удостоверением его пропустили в отдел, занимающимся партизанскими отрядами Белоруссии, где довольно быстро разобрались с тем, что нужно старшему лейтенанту, приехавшему из-под Смоленска. Но оказалось, что рейс самолёта Авиации дальнего действия, которым на обратном пути прибудут Магда с ребёнком, состоится только завтра. Поэтому Виктору пришлось ещё сутки маяться в ожидании. Благо, в гостиницу удалось устроиться без больших проблем. И даже побродить по центру столицы, полюбоваться жизнью города, ещё зимой превратившегося в тыловой. А следующую ночь, дёргаясь от переживаний, как пройдёт полёт, провести на аэродроме во Внуково, откуда самолёты АДД летали за линию фронта.
И вот, уже при свете солнца, транспортный Ли-2, закончив пробег по бетонной полосе, устало выруливает на стоянку, кто-то из лётчиков открывает боковую дверь и опускает лесенку. А из чрева самолёта в подогнанные санитарные автобусы начинают выгружать носилки с ранеными партизанами.
Это были самые долгие минуты. Наконец, лётчик принял какой-то небольшой свёрток, а следом по ступенькам сошла она! Юдин сразу её узнал, несмотря на тёплую одежду, которую Магда надела, чтобы не замёрзнуть на высоте, несмотря на изменившееся за прошедшие десять месяцев, ставшее более жёстким лицо.
Магда улыбнулась лётчику, приняла от него свёрток и что-то сказала. А потом с удивлением посмотрела на рванувшегося к ней Виктора.
— Миленький! Здравствуй, мой миленький! — держа перед собой свёрток, чуть слышно произнесла она и, уткнувшись в полевую гимнастёрку старшего лейтенанта, разрыдалась.