Страница 22 из 84
Если там, южнее Минска, фашисты только-только начинали использовать трофейную боевую технику, то теперь, как докладывала разведка, трофеи составляют едва ли не основу парка боевых машин вермахта. И, столкнувшись с длинноствольными противотанковыми «сорокопятками», пушками Зис-3 и Зис-2, предпочтение ими отдаётся машинам с более толстой бронёй. Мало того, даже свои и трофейные танки они стараются «украсить» дополнительными бронелистами. Так что «счастливые» времена, когда 14,5 мм пулемёт бронетранспортёра с лёгкостью «вскрывал» чешские Пц-35 и Пц-38, прошли безвозвратно. Теперь башенный КПВТ их БТР-60 годится лишь на борьбу с немецкими «ганомагами» и разведывательными бронемашинами без дополнительного бронирования (дабы сохранить скорость, некоторое количество бронетехники немцы оставляли в первозданном виде). Ну, и, конечно, против пехоты и дзотов.
Насыщают они трофеями и противотанковые подразделения. Если раньше, попав под обстрел 37-мм «дверной колотушки», оставалась надежда на то, что её снаряд срикошетит на остром «носу» БТР, то теперь, когда германская промышленность увеличила выпуск 47-мм и даже 50-мм, становящихся обыденным явлением в германских войсках, такой надежды не остаётся. Теперь попасть под огонь противотанковой батареи на БТР-60 — практически гарантированная смерть. Снаряды «пятидесятки» нередко не выдерживает даже броня Т-34, а в борт с близкого расстояния — и «скоростных» КВ. Тем более, германец перестал брезговать трофейными Ф-22, УСВ, Зис-3 и Зис-2. Да и новые танки, поступающие с заводов Рейха, теперь сплошь вооружены 50-мм орудиями. Или, если это Т-4, удлинёнными 75-мм. Благо, таких танков ещё немного.
В авиации Юдин не особо разбирается, но, с чужих слов, знает, что в воздухе сейчас тоже полным-полно трофеев. Благо, вся эта «солянка сборная» европейских моделей самолётов существенно уступает не только новейшим советским истребителям, но и немецким.
Даже в стрелковом вооружении немцы «заимствуют» советские трофеи. Винтовки СВТ, АВС, автоматы ППШ и ППС, карабины СКС и АК. Особенно ценят последние, но их, как говорят, у них лишь единицы, поскольку даже в Красной Армии это оружие ещё не очень распространено: до недавних пор их использовала только гвардия. Но теперь появляется и во вновь создаваемых «ударных» соединениях.
Чему учились эти месяцы? Ко всеобщему недовольству — обороняться. После того, когда фронт почти на всём протяжении остановился из-за того, что немцы выдохлись, все надеялись, что наконец-то погоним их назад, на запад. Но политработники заладили своё: враг ещё силён, враг только взял передышку перед очередным ударом. А наступать начнём, когда придёт пора. В общем, совсем как у Лермонтова:
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?
Правда, ни о какой сдаче Москвы никто даже не заикался. Наоборот, всячески пропагандировали лозунг «За нами Москва».
И ведь как в воду смотрели! Или изначально знали, что фрицы попытаются нанести последний, отчаянный удар?
Отступающих красноармейцев перед появлением немецких танков не было. Видимо, навалились с такой силой, что эти выкрашенные серо-белыми разводами стальные коробки с крестами просто вспороли первую линию обороны, и пока «ролики» стараются прорваться подальше, немецкая пехота расширяет прорыв. А нашим приходится отходить на север или на юг.
Не было обычного лёгкого авангарда в виде какого-нибудь подразделения разведывательного батальона. Эти передвигаются либо на мотоциклах, либо на бронемашинах, которые сейчас, по снегу, «не ездецы». По дороге же шуровали две «тридцатьчетвёрки», а за ними уже ползла тройка КВ. Прямиком на позиции соседнего полка.
Сначала на взгорке, где расположился батальонный опорный пункт соседей, вспухло облачко пушечного выстрела, а потом донёсся звук выстрела. Промазали! Чугунная болванка врезалась в землю левее и позади головной машины. И Т-34 в зимней окраске немедленно свернули на целину, подставляя под выстрелы сильно наклонённую лобовую броню. И лишь потом принялись сухо тявкать их орудия. Стреляли тоже не очень метко: во-первых, до следующего выстрела противотанковой пушки её местоположение определили не совсем точно, а во-вторых, видимо, немецкие экипажи ещё не очень приспособились к советским машинам.
КВ, как только началась стрельба, сразу же встали, и в бинокль было видно, как у средней машины открылся башенный люк, из которого вылез танкист и принялся в бинокль наблюдать за дуэлью «тридцатьчетвёрок» с противотанковой батареей. Похоже, помечая на карте место позиций Зис-3. Снять бы его, да только на такое расстояние снайперские винтовки, даже недавно поступившие в дивизию СВД, не добивают.
За минуту орудие, первым открывшее огонь, подавили. Но и одному из танков прилично досталось. Судя по всему, заклинило башню, и обе передовые машины, пятясь по своим следам и отстреливаясь, начали отступление.
Поздно! Яркими искрами на повреждённой машине вспыхнули одно за другим два попадания (зря, что ли, наводчиков гоняли в хвост и в гриву все эти два месяца?). Одно в лобовую броню, а второе в башню. И трофей встал. А из его башни потянулся лёгкий дымок.
Из подбитого танка выбрались всего двое: механик-водитель, тут же скатившийся из своего люка в сугроб, и то ли раненый, то ли контуженный (больно уж неуклюже он выбирался из люка, а потом сползал вниз), и то ли наводчик, то ли заряжающий.
— Без приказа огня не открывать, — ещё раз прокатилась по траншеям команда комбата Ларионова.
Умолкли и пушки соседей: даже уцелевшая «тридцатьчетвёрка» удалилась на полтора километра от орудийных позиций, и на этой дистанции пробить её броню из Зис-3 уже невозможно.
Зато на дороге появилась основная масса прорывающегося танкового полка.
— Где же мы их всех хоронить будем? — нервно хохотнул «доброволец», протирая тубус приготовленного реактивного гранатомёта.
— Как бы они тебя самого не похоронили, — мрачно проворчал тридцатипятилетний сержант Лашманов, недавно пришедший из госпиталя после ранения под Витебском.
— Ты же знаешь, дядя Пахом: пока мы молоды, мы все бессмертны, — снова нервно засмеялся гранатомётчик.
Боится, сделал для себя вывод Юдин. Не первый раз в бой вступает, но всё равно ему страшно. А тебе, старший лейтенант, прошедшему чуть ли не от самой границы, разве не страшно? И признался: страшно. Всегда страшно до того момента, пока бой не начнётся. А там бояться уже некогда…