Дракон Нерождённый

Эпилог 2. Дом Ворона

Звон цепей, влажное шлёпанье капель и треск.

Это его цепи звенели, он висел на них, это его кровь капала на доски, это его кожа и плоть трещали под ножами палачей. Из этого состояла жизнь Эгорхана Ойнлиха уже… сколько месяцев? Месяцев ли? Кажется, это тянулось несколько веков. Палачи постоянно были рядом, лаяли на своём премерзком языке, резали его и лечили, чтобы не умер до срока. Такова была воля великого кагана.

Эгорхан хорошо помнил своё пробуждение, помнил, что удивился тому, как жизнь ещё держалась в его изломанном теле. Он был уверен, что погиб, обороняя Закатную Крепь, но судьба продолжила его мучения. Всё подрагивало вокруг, стены из натянутой ткани походили на паруса, пол то и дело сотрясался, когда где-то внизу что-то огромное опускалось на землю. Тогда эльфа ещё не пытали, а только лечили, он действительно был порядком сломан.

Однажды матерчатая занавесь откинулась и вошли трое. Среди них был огр, тот самый, что покалечил Эгорхана, был псоглав, одетый в дорогие доспехи и имевший повадки господина, а также был хобгоблин. Этого уродца Великий Сорокопут знал давно.

— З у ни, — произнёс он через силу, — грязный предатель.

Волчий всадник улыбнулся, показывая множество острых зубов. Был он немолод, но ещё в силе, голубоглазый, плосколицый и покрытый шрамами; с широкой жабьей пастью.

— Рад, что ты живой, Эгорхан. Очень рад, верь мне. Хотя ты сам, наверняка, не будешь рад.

Псоглав зарычал.

— Это их царь, его имени я не выговорю даже под страхом смерти, но он здесь самый главный вождь. — Хобгоблин поклонился с заметным подобострастием. — Я немного выучил их язык, сильно дерёт глотку, но со временем получается всё лучше. Царь собакоголовых желает, чтобы ты жил пока. Он считает, что из тебя можно вынуть полезные секреты, знаешь, про то, как устроена ваша оборона, сколько солдат и где, на что способны чародеи.

— А ты ещё не всё выболтал, мразь?

— Всё, что знал, — не обиделся Зуни, — но этого оказалось мало. Вы, эльфы, никогда не считали нас ровней, не допускали вглубь территорий.

— И были правы.

— Видимо, были, — согласился хобгоблин. — Я сказал царю, что тебя пытками не пронять, но он считает, что пытками можно пронять кого угодно, хе-хе.

— Что ему и его мерзким отродья понадобилось в нашей земле? — спросил древний эльф.

Хобгоблин повернулся к псоглаву, зарычал, захаркал и заскулил. Ответ был краток и резок.

— Ты здесь не для того, чтобы задавать вопросы, Эгорхан. Однако же когда чуть окрепнешь, будешь отвечать на них. Советую тебе не скалить зубы почём зря, у моего господина они и длиннее, и острее, а вот терпения совсем нет.

— Не в моём обычае прислушиваться к советам предателей.

Зуни лишь пожал плечами.

Скро всё, что обещал предатель, стало свершаться. Когда Эгорхан окреп, его подвесили на цепях и принесли инструменты. Царь псоглавов, огр и сам Зуни часто присутствовал во время пыток. Для них расстилался ворсистый ковёр с подушками, расставлялись блюда. Сквозь мучительную боль Эгорхан осознавал, что варёное мясо, подаваемое великану в громадных тарелках, являлось человечиной; что царь и предатель пьют из пиал разогретую человеческую кровь. Он ненавидел людей всем сердцем, но его мучители вывели человеконенавистничество на некий недосягаемый предел.

Шло время, пытки продолжались. Присланный псоглав, способный рычать на языке эльфов, вёл допрос, а Эгорхан огрызался. Палачи постоянно показывали новые грани своего ремесла. Они чинили нестерпимую боль, понемногу отрезали от пленника кусочки, пронзали его внутренности спицами, заигрывали с нервами. Всё это могло сломать разум и волю, но Эгорхан остервенело сопротивлялся. Его питала жгучая ненависть к врагам уленвари, она была превыше страданий плоти.

Стены узилища были матерчатыми, через них проникало много звуков. Эгорхан давно понял, что находится на спине одного из великих зверей, которых враг привёл из Дикой земли. Наверняка на белом гиганте, внутри исполинского шатра-дворца. Он слышал снаружи шум передвигающейся армии; слышал, как она сражалась. Это было намного тяжелее, чем терпеть пытки, — не мочь участвовать в защите дома.

Царь перестал являться, зато время от времени приходил Зуни. Как правило, это случалось после того, как снаружи отгремит новая битва. Хобгоблин являлся в пыточную и ставил на пол головы эльфов, отличившихся в войне против псоглавов. При жизни они были князьями, великими асхарами, чародеями и друидами… сколько драгоценных жизней!

Однажды хобгоблин явился с головой Раксал о на Онд у ле и положил её в ряд к остальным.

— Знаешь его? — спросил предатель. — Хорошо сражался.

Эгорхан знал коменданта крепости Тёрн, — его, Эгорхана крепости, центра его владений, опоры дома Сорокопута. Древний эльф понял, что именно сейчас захватчики двигались по Лесу Шипов. Это было хуже любой пытки, висеть здесь словно кусок мяса, пока чудовища разрушали его мир!

— Ты рад будешь узнать, что наступать становится тяжелее. — Зуни уселся на пол, отцепил от пояса мех с кислым вином, присосался. — Эльфы стали выращивать вокруг своих городов и крепостей огромные шипы, чтобы штурмовые звери не могли приблизиться, а когда мы всё же берём их, ваши уходят через порталы и те гаснут. Только крепости, где есть златосерды обороняются упорно. И всё же, основные потери войско несёт на марше, Вечный Принц не даёт больших сражений, нападает маленькими отрядами и быстро отступает, выбивает разведывательные отряды, готовит ловушки, разоряет обоз. Собакоголовые продвигаются, но тают понемногу. В последнее время глазами армии пришлось стать нам, волчьим всадникам.

«Хорошо,» — подумал Эгорхан, — «Гильдарион держит врага в постоянном напряжении, внезапность и скорость на его стороне, родная земля помогает тоже, эльфы могут бить из-за любого дерева, из-под любого камня. Жалко Тёрн, однако, потеря крепости ничего не значит, если дом Сорокопута исполнил свой долг до конца».

— Зачем ты меня ободряешь, предатель?

Хобгоблин облизнул губы.

— Мне жалко тебя, Эгорхан. По-настоящему жалко. Из всех эльфов хобгоблины уважали только одного, — настоящего врага всех людей, Великого Сорокопута.

— Как же я польщён симпатией вашего гнилого рода.

— Продолжаешь скалиться? — усмехнулся Зуни. — Могуч. Жаль, что наши пути разошлись.

— Ты сам выбрал путь предателя. Когда я выберусь отсюда, пощады не будет.