Дракон Нерождённый

— Я объявляю великую терпимость всех добрых амлотиан к инородцам и иноверцам, к чужеродным богам и их обычаям. Отныне, всякий чужеродный бог, покуда не покушается на души добрых амлотиан и освящённый веками уклад, не подлежит преследованию, либо истреблению. Такова воля Господа-Кузнеца.

Мир рассыпался. Освящённый веками уклад, о котором упомянул Папа, перестал существовать благодаря его собственным решениям. Понтифик появился так блистательно и в самый нужный момент, однако, немедленно всё потерял…

— Я знаю, о чём ты думаешь, Лодовико. Твоя вера столь сильна, и всё же, ты продолжаешь существовать в стезе прошлой жизни. Смотри, мир уже изменился, невозможное возможно теперь. Смотри внимательно.

Папа соединил ладони, и поднял руки, указывая ими в сторону трёх холмов Астергаце, что чернели посреди заснеженных равнин. Постепенно взбудораженная и растерянная толпа обратила взгляды в ту сторону, тысячи замерли в ожидании невесть чего,

— Этот холм приютил на своей вершине дом сотен Пап. На его вершине стоял сбор Ангельского Нисхождения, ибо на то самое место явился посланец Господень, — запретить разрушение Астергаце. Сегодня имя сие подтвердится.

Ладони стали очень медленно расходиться, а над пепелищем Синрезара возник вдруг столб чистого света высотой, наверное, в пять тысяч шагов [39]. Его основание понемногу ширилось, вершина — нет, и когда Папа закончил чудотворение, на холме остался длинный и узкий конус чистейшего света, который был виден со всех концов Эстрэ.

— Я меняю мир, дети.

Ладони Папы Доминикуса встретились в громком хлопк е, и мир захлестнула ослепительная белизна, а когда зрение вернулось людям, перед конусом возвысился исполинский страж в доспехах и капюшоне. Его лица было неразличимо, оно пылало как солнце; его крылья раскинулись шире линии городски стен, а опирался страж на пламенеющий меч, вонзённый в руины Синрезара.

Кардинал Сфорана осознал, что отныне Папа может говорить и делать всё, что только пожелает: мириться с эльфами, волшебниками, еретиками и язычниками. Верные амлотиане простят ему всё, что угодно, ибо ни у кого нет собственного входа в Чертоги Небесного Горна и ангела, стоящего на страже, а у Папы Доминикуса они есть. В одночасье монумент скорби превратился в символ божественного превосходства.

— Следуйте за мной, чада. У нас много работы. Лодовико, нужно издать буллу. Пусть будет зваться «О великой терпимости». Ты проработаешь правовые тонкости всего, о чём я возвестил верующим, а также добавишь в конце мою особую волю, — с приходом весны пусть сажают и растят эстрагон везде, вокруг городов, деревень, в садах. Святой Престол нарекает это растение символом обновлённой веры, наравне со Святым Костром.

— Эстрагон, святейший отец? Драконову полынь?

— Да, дитя. Нам понадобится много драконовой полыни.