Страница 1 из 36
ИВАН ПАДЕРИН
Сквозь ОГОНЬ
ПОВЕСТЬ
1. Гибель командира
По степной дороге мчится всадник на черном, как ворон, донском скакуне. За ним гонятся серые клубы пыли. Попутный западный ветер помогает им. Но разве догонишь дончака! Вот он выскочил на гребень горы, остановился. Всадник приложил руку к козырьку, всмотрелся. Перед его глазами — рабочий поселок северной части Сталинграда.
Сквозь рыжий лес дымящихся заводских труб синеет Волга. Широкая, просторная, как море. С первого взгляда кажется, что она вышла из берегов и затопила весь поселок. Но это мираж: от рабочего поселка и заводов до воды — не меньше километра.
Среди ровных, широких улиц, разбежавшихся по косогору, всадник нашел глазами Тургеневскую. На солнечной стороне этой улицы, рядом с книжным магазином, стоял небольшой аккуратный домик. Он заметно выделялся зеленой крышей и калиткой под красным навесом. В палисаднике, под окнами с белыми ставнями зеленели кусты молодых деревьев.
Этот домик и нужен всаднику. Пришпорив коня, он через несколько минут подлетел к калитке. Постучался, подождал и, определив, что в доме никого нет, ускакал дальше — в город. Военный, некогда ему: фронт совсем близко, за Доном.
Как жаль, что тут не было Кости! Ведь к нему, к Косте Пургину, приезжал всадник и, конечно, разрешил бы подержаться за луку седла, а может, и погарцевать вдоль улицы на красивом скакуне.
К калитке подошла старушка с корзинкой. По-хозяйски подобрала щепку, положила ее в корзинку и остановилась. Ее внимание привлекли свежие следы конских копыт.
— Кто же это мог быть? — прошептала она и, вздохнув, отперла калитку.
Вскоре пришел и внук ее, Костя. На нем синяя с отложным воротничком рубашка, серые навыпуск брюки, яловые ботинки со свежими пятнами мазута, на засученные рукава, как репьи, нацеплялись мелкие спиральки металлических стружек. Из-под козырька выбилась челка светлых непослушных волос, отчего круглое, с крутым переносьем лицо кажется хмурым, как у взрослых людей, занятых серьезным делом. Косте хочется казаться именно таким, но большие серые с черными ободками глаза, глядящие на все с удивлением и детской наивностью, выдают его.
Насупив брови и опустив голову, Костя остановился возле молодого тополя высотой под крышу дома. Как бы здороваясь с тополем, он взялся за ветку и потянул ее к себе. Тополь немного пригнулся, но тут же ветка вырвалась.
«Вот ты какой сильный стал! А ну, давай еще!» — И Костя снова ухватился за ветку. На этот раз ветка тревожно хрустнула. Костя в испуге отпустил ее. Тополь выпрямился и, словно упрекая мальчика за баловство, покачал густолистой вершиной.
Из открытого окна послышался голос:
— Костенька, четвертый час, а ты еще не обедал!
— Сейчас, бабушка, — неохотно ответил мальчик.
Вот уже год, как идет война с фашистами. Отец Кости, кадровый офицер, майор Пургин, до войны работал в горвоенкомате. Теперь он на фронте. Где воюет — неизвестно. Адрес на письмах обозначается только числом: 32410. Это номер полевой почты. Попробуй найди, где стоит такая полевая почта!
До войны по выходным дням Костя ездил с отцом вверх по Волге на рыбалку. Интересно было кататься на лодке или ночевать на берегу у костра. Смотришь на воду, как в зеркало, и не оторваться: луна, словно лебедь, плывет по водному простору, звезды смотрят в Волгу. А бухнется где-нибудь рядом огромная щука или промчится катер — и закачается небо вместе с луною и звездами. Хорошо! А теперь… теперь одному, без отца, на лодке не подняться — сил не хватит, да и скучно.
Самое памятное, что осталось от отца, — это садик с двумя топольками, яблоней и молодыми кустами вишен. Любил отец ухаживать за ними. Только не удалось ему послушать такого приятного шелеста листьев, каким встречают теперь Костю молодые деревца. Не ленится Костя ухаживать за садиком: носит воду, поливает, внимательно следит за каждой веткой, не появится ли какой червяк. Он старается делать все точно так, как делал отец…
По улице пронесся ветер и, толкнув калитку, бросил в палисадник горсть горячего песка. Тополь качнулся и, задерживая пыль, нежно погладил Костю прохладными листьями по щеке.
— Ух ты, какой добрый! — вслух произнес Костя, придерживая у лица шелестящую ветку.
При отце этот тополь был Косте до плеча, ниже яблони, а теперь до макушки и рукой не достать.
Стоит тополь перед Костей и будто говорит: «Вот смотри, как я подрос с тех пор, как ушел твой отец».
Мать Костя не помнит: она умерла, когда ему было три года.
После ужина Костя записал себе в блокнот:
«Завтра день моего рождения, а папы дома нет. Неужели его не будет еще целый год? Но ничего, я теперь не маленький, мне уже одиннадцать лет».
В этот вечер Костя почувствовал себя совсем взрослым и даже решил изменить прическу: «Нехорошо носить челку, лучше зачесывать назад, как отец».
Он смочил волосы, причесал, туго-натуго прижал кепкой, но они, как только высохли, опять взвихрились на макушке. Снова намочил вихор и, ложась спать, замотал голову платком.
Бабушка допоздна подбеливала печку, мыла полы, протирала чашки, ложки. Наконец вынула из сундука новую скатерть и длинное, с рисунками полотенце. Так она делала всегда перед праздниками. И Косте стало приятно: «День моего рождения встречает, как праздник. Но почему она так грустно вздыхает?»
— Бабушка, тебе грустно?
Вытерев фартуком вспотевшее лицо, бабушка присела на край койки.
— Спи, внучек, спи. — И, передохнув, сдержанно добавила: — Рубашку новую тебе купила, шаровары, а ты все где-то бегаешь и бегаешь… И отец что-то долго не пишет…
— Некогда — вот и не пишет. Он теперь полком командует. Раз майор, значит, ему дали полк, не меньше, — ответил Костя словами одного раненого командира, с которым встречался недавно в военном госпитале.
Бабушка выключила свет, вышла на улицу, открыла ставни и, вернувшись, распахнула окно. Из палисадника повеяло чистым запахом зеленой листвы. Бабушка постояла на кухне, глухо вздохнула, скрипнула защелкой дверей и утихла.
Мысленно проводив бабушку до постели, Костя нахмурился: «Бегаю! А может, мне нельзя не бегать. Она все считает меня таким же, как в прошлом году».
Переворачиваясь с боку на бок, Костя долго не мог уснуть.
У изголовья, на тумбочке, поблескивая зрачками розеточных гнезд, дремал детекторный приемник. Этот приемник Костя делал вместе с инженером, которому носил сегодня обед. Хороший человек этот инженер, но теперь ему некогда, да и Косте не до настроек.
«Если бы папа был дома!» — Костя смотрел на пустую кровать отца. В темноте она сливалась с белой стеной спальни, и, когда на улице проскакивали отдельные машины с открытыми фарами, никелированные головки кровати, отсвечивая, выписывали яркие зигзаги на потолке. В этот момент несмятая постель отца будто подвигалась к Косте.
«Учись, расти, Костя, а вырастешь — инженером будешь, на завод пойдешь», — вспоминал Костя слова отца. Глядя на кровать, он не заметил, как уснул.
Проснулся Костя с первыми лучами солнца. Сбросив одеяло, огляделся и не поверил глазам: на отцовской кровати кто-то лежал.
«Может, это папка ко мне на именины приехал?! Вот здорово! Нет, это не папка. Вишь какой, ему даже койка коротка, ноги подогнул, и волосы черные, а у папы такие же, как у меня».
Приподнявшись, Костя остановил взгляд на гимнастерке с красной звездочкой на рукаве. «Комиссар. Неужели это комиссар Титов — дядя Володя, про которого писал папа? Разбудить?.. Нет, не буду».
Из кухни пахло вкусным. Бабушка уже готовила завтрак.
Костя, легонько ступая, подошел к стулу, на котором лежали гимнастерка, брюки и ремень. Нагнулся. Из кобуры виднелась рукоятка нагана. У Кости даже ноги задрожали. Руки сами потянулись к стулу.