Альтер эво

Ситикар отъехал, и Марк мигом почувствовал, насколько уже сыро у него в ботинках. Интересный этот Старков. И интересную мысль подал. Марк сильно сомневался, что кто-то станет стрелять в голову умирающему старику удовольствия ради – просто было совершенно непонятно, какое вообще удовольствие можно найти в том, чтобы стрелять в человека, – но средство и мотив в этом деле действительно могли и не быть связаны.

Впрочем, конкретно сейчас его больше занимало другое. А именно три богатыря («три богатыря», надо же, чего только в инфосфере не поднахватаешься) в безвкусных одежках. Видимо, рассчитывали застать его одного – либо Арнис Старков не просто так носит свои шрамы, а к ним прилагается еще и определенная слава. Но в следующий раз ведь так не повезет.

Мастер Хуан верно заметил: поднабрал он, пожалуй.

Они предположили, что Вселенной в целом двигает эволюция, рассказывает ворона Марк. Может быть, законы и не те же самые, но общий принцип примерно такой.

– Выживает сильнейший? – вспоминает Майя.

Нет, ни фига никакой не сильнейший, это поп-понимание эволюции. Даже вовсе никакое не понимание, потому что в эволюционных процессах на планете Земля выживал, как правило, наиболее приспособленный. А не сильнейший. Есть разница. И это мы говорим только об одном из видов естественного отбора, а их несколько. Но относительно Вселенной мы, вполне вероятно, даже и о приспособленности не говорим. А говорим, например, о некой точке назначения, нам неизвестной. О каком-то если не плане, то смысле, который знают только палы, но от них хрен дождешься, потому как увертливые сукины дети…

Ладно, идем дальше. Хитрость в том, если Майя соизволит не перебивать, а послушает, что наиболее пригодные – для каких-то там своих целей, сейчас не важно – элементы сохраняются во времени за счет самокопирования. Но все же элементы, а не целая Вселенная, понимаешь?

То есть если с точки зрения эволюционных процессов котики неплохо устроились, это не означает, что всем и каждому в популяции кошек ничего не грозит, все дадут потомство и так далее. Те, кто самые миленькие и пошустрее жопой крутят, дадут. Кто успел, тот и съел.

Ворона Марк таращится на нее своими черными бусинками и неожиданно сообщает:

– Извини. В этой аватаре я испытываю необоримое желание говорить просторечно. И даже грубо. Экая странность, да?

Да, соглашается Майя, и Марк продолжает, хотя вид у него уже измочаленный. Значит, мироздание постоянно меняют эволюционные процессы, но не целиком. И как же это трансформирует идею мультивселенных? А так: отдельные части Вселенной то и дело множатся в точках ветвления, порождающих между ними микроскопические отличия. Изящное и удобное решение. Все равно как если бы в твоем теле то и дело видоизменялись органы в бесконечном стремлении оставить в работе тот, который лучше всего функционирует. Такие локальные куски Вселенной, в рамках которых не может произойти изменения, которое не затронуло бы соседних тканей в силу каузальности, у Марка дома называют гештальтами. И Земля целиком, безусловно, представляет собой гештальт, поскольку человечество уже оплело ее информационной сетью своего присутствия, но за пределы планеты еще не распространилось.

– Что-то не так с этой вашей эволюцией. Вселенной ведь не нужно давать потомства, – думает вслух Майя. – Это мы размножаемся, потому что… Мы ведь ограниченное время живем.

Ей кажется, что ворона Марк смотрит на нее с уважением. Впрочем, иногда так страстно хочется, чтобы хоть кто-то смотрел на тебя с уважением, что она, должно быть, выдает желаемое за действительное.

Каждый раз в ходе дробления наиболее жизнеспособная – или соответствующая той самой тайной цели, ага – ветка и становится собственным же потомством. Ну, представь себе, живешь ты в темном Средневековье, а твои правнуки уже – оп-па, в светлом Возрождении. Ты и не заметил точку ветвления: когда твоя альтернатива родительская, жизнеспособная, она просто развивается себе как нормальный мир и плавно превращается в дочернюю. История-то не прерывается, так? Хотя концептуально можно сказать, что одна эпоха породила другую, лучшее, более здоровое и правильное общес… кха-хрр…

Пока птица чем-то давится, Майя старается сосредоточиться. Есть во всей этой истории кое-что, что ей совсем не по душе. Вообще-то ей все в этой истории не по душе совершенно, начиная от говорящей вороны.

Ну и вот, продолжает ворона Марк, словно не замечая, что оставляет за кадром хорошенький такой кусок объяснения, как только ботаники эту теорию додумали, появились паладины и подтвердили ее.

Как подтвердили? Этого Марк сказать не может. Не присутствовал. Но присутствовавшие были настолько впечатлены, что беспрекословно согласились внедрить некоторые нововведения, которые бы сделали их мир более стабильным.

– Более стабильным – то есть жизнеспособным? – схватывает на лету Майя.

В точку. Так что все успокоились, не успев переполошиться, потому что, конечно, вот так вот каждый день просыпаться с мыслью о том, что с минуты на минуту твой мир может…

Тут ворона Марк словно воды в рот набирает. Майя ему посочувствовала бы – неприятно, когда вот так проговоришься исключительно по усталости, – если бы не догадка, что в ближайшие минуты сама она начнет нуждаться в сочувствии куда сильнее. И тогда она начинает слегка злиться:

– Так что происходит с нежизнеспособными… альтернативами?

Ну-у-у…

– Нет, я серьезно. Они гибнут как-то или что?

Вообще-то есть мнение, что все альтернативы изначально существуют лишь в информационном поле. Платоновские эйдосы…

– Покороче?

Если короче, то эта версия гласит, что они просто не проецируются в материальную плоскость. Все ветвления, весь отбор происходит на уровне данных и методов. Потом Вселенная реализует наиболее удачные варианты – с некоторой задержкой, естественно, и это довольно-таки любопытно, поскольку, узнай мы величину этой задержки, мы смогли бы вычислить, так сказать, мощность вселенского компьютера…

– Еще версии?

Вторая версия – что проецируются, но потом отмирают.

– Отмирают?!..

Ну сама посуди: если что-то развивается совсем не так, как задумано, зачем ждать, пока оно окончательно вырастет в какую-то никому не нужную хрень? А то и вредную, что-нибудь типа раковой опухоли. Только химические элементы зря переводить. Вот чего он, ворона Марк, не скажет, так это что именно происходит в таких ситуациях с материей, это ей к инфофизикам надо. Наверное, превращается в энергию, чтобы питать дальнейший рост выживших веток. Хотя он не знает, честно. И вообще он тут с ней страшно засиделся, так что…

– Но в твоем-то мире с этим все хорошо, да? Вы там так считаете? А в моем нет? Почему это?

Неожиданно ворона Марк падает на бок, вытянув лапы и напугав Майю. Через миг оказывается, что птица не сдохла, а просто крайне утомлена.

Марк ей не авгур. Он ничего наверняка знать не может. Но в их альтернативу паладины пришли и помогли им. А Майя говорила, что в ее альтернативе их нет – так?

– Я могу не знать. Они могут быть, только действовать не так, как у вас. Не гласно.

Ладненько. Вот что паладины поменяли у них. Полный запрет на огнестрельное оружие. Полный запрет на двигатели внутреннего сгорания. Частичный запрет на персональный моторизированный транспорт. Зеленая и атомная энергетика. Это не все, это первое, что приходит в голову. Когда он впервые увидел Майю, она держала в руке пистолет. Когда он ждал ее на балконе сейчас, наверху пролетел самолет. И оставил в небе дымный хвост, да-да. Ну-ка, какие у них в самолетах двигатели?

Майя сердито молчит.

Если паладины сочли это настолько важным, что заставили всю альтернативу Марка перестать стрелять и жечь топливо – значит, наверное, это реально важно. Потому что заставить целый мир перестать – непросто. Как ему кажется.

– А почему эти ваши добрые паладины пришли облагодетельствовать именно вас? – помолчав, спрашивает Майя – признаться, не слишком-то дружелюбным тоном. – Они сообщили?